Причесывая жирафу

Она этого не знала, но я, Сан-Антонио, у которого великолепный мозг, знаю ответ на этот вопрос, и у меня есть небольшая идея. Вы хотите узнать ее теперь, или лучше оставить ее на закуску? Да, вы правы, лучше держать ее про запас…

Так вот, лучше не держать, чем не знать…

Итак, я почти уверен, что папаша Барнаби немного замешан в этом деле. Кто знает, не был ли он связан с Франком Тиффози?

– Хорошо, – продолжал я. – Твой приятель пристукнул шофера, чтобы быть спокойным, ну а потом?

– Метрдотель синьора Кабеллабурна был связан с шофером и был в курсе дела. На следующий день после убийства последнего синьору посетил незнакомый человек с бородой и в очках…

Этот незнакомый человек закашлялся, чтобы скрыть смущение. По спинному мозгу у меня пробежала дрожь: эта дрожь прошла в толстую кишку, пронзила поджелудочную железу, сказав «добрый день» замедленному пульсу, и растворилась в моем дыхании. Я задрожал, так как предугадывал продолжение. А девица говорила монотонным голосом:

– Этот человек сказал синьоре, что Градос кое-что известно относительно убийства, и что они назначают ей свидание в тот же вечер около цирка.

– А затем, – прохрипел я.

– Затем метрдотель предупредил Франка.

Это все. Я сообразил. Франк, считая, что его безопасность нарушена (Кабеллабурны – очень могущественные люди), просто стал уничтожать людей.

Я почувствовал себя убитым. Мое вмешательство стоило жизни трем людям. Как это ужасно! И как глупо! Как это неприятно!

Я провел по лицу, мокрому от пота, дрожащей рукой.

В нашей работе всегда бывают жертвы. Своей хитростью Арсена Люпена я спустил с цепи убийцу, и этот тип уничтожил сперва Градос, а потом бедную дорогую мадам!

Есть от чего купить тридцать дюжин носовых платков, вышить на них черными нитками инициалы и вымочить их в слезах!

– Теперь расскажи мне о Барнаби, – вздохнул я.

– О ком? – удивилась она.

– О Барнаби, директоре цирка.

– Я ничего о нем не знаю и никогда не слышала, чтобы о нем говорили.

Она казалась искренней, и я не стал настаивать.

– А ты знаешь что-нибудь о краже в музее?

Она удивилась еще больше.

– Почему я должна знать об этом что-нибудь?

Ну вот, я опять оказался в том же положении, что и в начале допроса. Никакой возможности продвинуться вперед. Блуждаешь вокруг тайны. Просто уноси ноги!

– Это Тиффози, щелкопер, заставил украсть автомобиль дамы?

– Да. Его коллеги из криминальной полиции ничего не слышали о трупе мадам Кабеллабурна, и Франк задавал себе вопрос, что же произошло? Тогда ему пришла в голову мысль позвонить профессиональному вору автомобилей, которого он знал, и сообщить ему местонахождение автомобиля мадам Кабеллабурна.

Я глубоко вздохнул, думая о трупе молодой женщины, лежащей на верху крана, в кабине. Еще несколько часов, и ее обнаружат. Если узнают правду о моей роли во всем этом, у меня будет очень бледный вид. Меня будут называть не Эркюль Пуаро, а Эркюль Навет.

Я посмотрел на оба трупа, лежащие на полу.

– А где мы сейчас находимся, моя прелесть?

– Этот дом принадлежит маркизу.

Он здорово надул меня, этот маркиз, своими жеманными манерами. Я принимал его за бездельника и распутника, а он, фактически, был главой опасной банды. Да, теперь дворянство уже не то. Гербы потускнели, парни! Их нужно было бы отдать позолотить! Если бы Готфрид Булонский вернулся, он выпрыгнул бы в окно! И вся благородная компания истории… Внезапно я вздрогнул.

– А кто была та девушка, что сопровождала маркиза в Тортиколи?

– Я ее не знаю, – уверяла сестренка.

Я вскочил. Теперь я понял, почему Толстяк имел у нее такой успех. Она устроила ему ловушку, в то время как маркиз то же самое проделал со мной. Они нас разъединили, чтобы получше осведомиться о наших личностях.

«Разделяй и властвуй». Я все понял.

– Пошли, – сказал я, – мы уходим.

– Что же вы хотите со мной сделать?

– Не заботься об этом, я предоставлю тебе хороший пансион с видом на море. Я не обещал тебе, что там будет теннис и бассейн, но тебя будут кормить.

Она стала жалобно хныкать. Но я, как бифштекс в общественных столовых, не смягчался. В тюрьме у нее будет время для жалоб и сожалений. Дорога была так же свободна, как депутат, председательствующий при распределении призов.

Я мчался со скоростью 200 км в час на «феррари» маркиза ди Чаприни. Это хорошая скорость, особенно если не спешишь.

Телеграфные столбы кажутся плотным забором.

Вперед! Вперед!

Сидя рядом со мной, девушка ничего не говорила. Это у нее реакция. Она находится в прострации.

Вдруг, в тот момент, когда я сбросил скорость, чтобы сделать вираж, она открыла дверцу и выбросилась из машины. Вы знаете, когда сидишь в таком болиде, то теряешь представление о скорости, и, как только ты немного замедляешь ход, кажется, что ты сейчас остановишься. Она, вероятно, подумала, что я сбросил скорость до 30 км в час, в то время как спидометр показывал 140. Я сильно затормозил и остановился.

Прижав локти к телу, я побежал по освещенной луной дороге, чтобы отыскать ее. Я ее нашел.

Она лежала на асфальте с вывернутыми руками. У нее была только половина головы, и, пусть это будет сказано между нами, это, пожалуй, жалко, так как остальное было довольно приятным.

Я ничего не мог для нее сделать, так что я покинул ее. Выбросившись из жизни, девочка поставила меня в очень тяжелое положение. Но, может быть, некоторые мои действия останутся неизвестными?

Я ничего не мог сделать другого, ведь вы меня знаете. Раз мой старый друг – судьба – решил именно так, к чему же мне быть большим гуманистом, чем маркиз?

Глава 10

Не очень-то благородно с моей стороны оставлять труп красивой дамы на дороге. Но я должен был думать о живых. И в особенности – о Берурье.

Что же такое произошло с Его Величеством? С Булимиком I? Я испытывал живейшее беспокойство.

Если с ним что-нибудь случилось, то к списку жертв, пострадавших по моей вине, прибавится еще один труп. Их будет уже четыре. Несколько многовато для разумного комиссара, согласны?

«Феррари» остановился перед нашим фургоном. Я почувствовал, что в голове у меня потеплело, когда я увидел свет в нашей лачуге на колесах. Значит, Толстяк дома!

О, радость! О несказанное блаженство! Значит, с Беру все в порядке!

Я уже собирался подняться по ступенькам (у нас их пять, ведущих к двери), когда все мое внимание было привлечено стоном, похожим скорее на крик новорожденного. Он доносился с правой стороны. Я сделал несколько шагов, не помню в точности сколько именно, но что-то между тремя и тремя с половиной.

Я увидел типа в лохмотьях, лежащего на земле. Он был молод, насколько я мог судить по его искалеченной физиономии. У него были черные маслянистые глаза, его разбитые губы были толстыми, как куски дыни, покалеченные скулы кровоточили, и время от времени он выплевывал один или два зуба, как обычно выплевывают косточки от винограда. Он стонал. Ему было трудно дышать, так как, вероятно, у него было сломано несколько ребер. Короче, он был в жалком состоянии.

Я нагнулся над ним, и мне показалось, что я уже где-то видел этого зебра.

– Кто вы, благородный незнакомец? – ласково спросил я.

Он что-то пробормотал. Это было похоже на звук, издаваемый сточными желобами, если их быстро заткнуть.

Я решил сходить за Толстяком, чтобы он помог мне.

Я быстро проник в наш фургон и нашел Беру, развалившимся на диване с тигром в руках.

– Ты даже не можешь себе представить, насколько эта бестия мила, сказал он. – Со мной – настоящий котенок. Я с каждым часом привязываюсь к нему все больше и больше.

– Скажи, Беру, – оборвал я его, – в нашем районе не было никакого сражения? Там снаружи находится тип, который похож на что-то среднее между жаркое из печенки и Робинзоном.

Мой Беру засмеялся.