Пособие для начинающих шантажистов

– Не дай Бог, Вы, господин бывший второй муж, таки окажетесь впутанным в эту историю! – почему-то вслух проговорила я и погрозила пространству кулаком.

В глубине души я надеялась, что Шурик, все-таки, ни причём. Как нужно вести себя в случае, если мы окажемся во враждующих лагерях, я предположить не могла.

– Эй, с тобой всё в порядке? Ты чего сама с собой разговариваешь? – отделившееся от стаи дворовой ребятни, сплошь замотанное темно-бордовым шарфом существо оказалось при ближайшем рассмотрении моей сестрой.

– Ой! – ахнула я, – Вот уж не ожидала… Давно это тебе за пределами двора гулять разрешают?!

– Да пару лет уже, – охотно ответила Сестрица, совершенно по-взрослому склонив голову набок – А ты чего тут стоишь?

– Думаю.

– Дома думать теплее…

Иногда в Сестрице Настасье проявлялась мамина мудрость.

– Вот что, Сестрица, временно прощайся с этими отщепенцами, – я кивнула на толпу таращащейся на нас ребятни, – Пойдем домой. Дело есть.

С тех пор, как я перестала жить с родителями, Сестрица всегда бурно радовалась моим визитам. Посему окончание прогулки её ничуть не расстроило. Энергично, насколько позволяла экипировка, Настасья замахала руками и прокричала зычное "Бай!". Дети ответили не менее экспрессивно. Я заметила в их кучке пару выросших и тут же исчезнувших пузырей жвачки и хмуро покосилась на сестру. Та, вроде бы, ничего не жевала.

– Знавала я одну барышню, – на всякий случай решила пофантазировать я, – Которая всё время жевала жвачки. К юности, за непомерно развившуюся челюсть, она получила кличку "Боксер" и полную антипатию со стороны противоположного пола.

– Какие именно жвачки она жевала и что такое "антипатия"? – живо заинтересовалась Сестрица.

Я принялась объяснять, и мы, поддерживая друг друга, покатились к подъезду.

– Фух, ну там и холодина! – Настасья убежала вперед и, нетерпеливо притопывая, разматывала шарф, дожидаясь меня на лестничной площадке третьего этажа. Вообще-то я тоже не любила холод, но сегодня, за обилием всяких хлопот, даже не успела позлиться по поводу ударивших вдруг морозов. Я мысленно поставила себе плюсик за отсутствие роптания на плохую погоду.

Лифт, как сообщила Сестрица, поломали приходящие к БорькеСоВторойКвартиры наркоманы. Друзья БорькиСоВторойКвартиры раньше считались всего лишь алкоголиками, и винились во всех, случающихся в подъезде неприятностях, еще с моего детства. Каким образом БорькаСоВторойКвартиры, который был ровесником Виктории Силенской, умудрился до сих пор не превратиться в Дядю Борю, оставалось для меня загадкой.

– Видимо, специально к моему приходу! – мрачно прокомментировала я известие о поломке лифта и принялась жаловаться Сестрице на скользкие сапоги, невыносимо душный общественный транспорт и безжалостно смеющихся над чужим горем жестоких детей. Делала я это намеренно бодро, легко и по возможности весело. Настасья радостно хихикала и, как и требовалось, не ныла по поводу выбранного мною экономного темпа ходьбы. Естественно, мои родители жили на самом верху.

Перед входом в квартиру Сестрица Настасья к моему великому удивлению тщательно вытерла ноги.

– Воспитывают! – грустно изрекла она в ответ на мой изумленный взгляд, – Сегодня полы в коридоре мою я… Приходится их не пачкать.

Я чуть не истерла свои шпильки в порошок.

– Ты будешь чай или кофе? – гостеприимно спросила Настасья, когда мы прошли в кухню, чем сразила меня окончательно.

– Чай, – я подозрительно прищурилась. Ну не могла Сестрица так измениться всего за неделю разлуки, – А что?

– Очень хорошо! – радостно сообщила она, – Налей и мне за компанию, ладно?

Я облегченно вздохнула.

– А если бы я захотела кофе? – я поставила чайник, – Детям ведь кофе нельзя. Чтобы ты тогда сказала?

– А кофе все равно нет, – Настасья скорчила хитрую гримасу.

Этот ребенок умудрился впитать в себя манеры, жесты и мимику всех родственников одновременно. Подвижная и неугомонная, она молниеносно перевоплощалась, из характерного для меня образа глупой наивности в пафосного ворчуна-дедушку, любившего хитро щуриться и театрально вскидывать брови. Даже в походке Настасья умудрялась быть похожей на всех одновременно. "Она, то кокетливо семенит, как мама, быстро-быстро покрывая дорогу мелким бисером мимолетных прикосновений. То по-отцовски широко вышагивает семимильными. Будто вращая под собой землю, а, не идя по ней", – писала я о Сестрице в одном из первых институтских очерков. Так уж сложилось, что маленькая Настя стала моей первой натурщицей. Что может быть интересней, чем анализировать и описывать еще не вполне осознающее себя существо, стоящее на самой первой ступеньке познания мира. Возможно, именно повышенный интерес к Насте-младенцу настойчиво мешал мне сейчас признать, что сестра выросла и даже обрела некое подобие собственного мировоззрения. Была, значит, кукленок-кукленком, и вдруг, на тебе, – человек! Настасья на подобное мое отношение обижалась страшно. Я, мысленно понимая её правоту, извинялась и обещала измениться. Собственно, именно этим желанием исправиться, и было вызвано моё решение поручить Настасье кое-какую часть расследования. И мне польза – и ребёнку приятно.

Я и не заметила, как закипел чайник.

– Ну, ты пока наливай, – Настасья зачем-то совершила оборот вокруг меня, потом дважды вокруг собственной оси и, наконец, юркнула в прихожую, – А я позвоню Даше, узнаю про уроки.

Я согласно кивнула. Почему-то общение с этим ребенком заряжало меня энергией. Развязка разговора с Шуриком уже не казалась мне столь трагичной. "Мне ничего не рассказывают, и я буду молчать в тряпочку. Играем в закрытую, господа! Не будь я Катей Кроль, если в ближайшее же время не перестрою всю эту творящуюся вокруг Виктории всячину на свой лад!" – мысленно пообещала я. Как только в делах Силенской засветилось имя Шурика, вопрос о необходимости вмешательства решился для меня вполне однозначно.

– Прекрати раскачивать табуретку и слушай меня внимательно! – назидательно говорила я Сестрице через пятнадцать минут. Настасья нависала над столом, упираясь коленками в табуретку, а локтями в столешницу и внимательно глотала каждое мое слово. По-моему, не пережевывая, то есть, мало что понимая. Прежде всего, я поведала Сестрице страшную историю о загадочном лжежурналисте.

– Естественно мы с Викторией обязаны раскопать истину, – закончила я, – Ты согласна помочь мне в данном вопросе?

– Очень, – от волнения Сестрица перешла на шепот, – А что надо делать?

– Надо разузнать все подробности. Прежде всего, узнай у Даши, всё, что она помнит об этой встрече. Естественно, я тоже буду её расспрашивать. Но, кто знает, возможно, в разговоре с тобой Дарья вспомнит больше нюансов.

– Конечно, мы ведь с ней подруги, и ровесницы, – очень серьезно проговорила Настасья, – Я её не напрягаю.

Я хотела, было, отругать Настасью за сленг, но передумала.

– Я и сама не очень-то люблю откровенничать с взрослыми, – призналась вместо этого я, чем безмерно насмешила Сестрицу.

– Ты сама взрослая! – для Настасьи это, видимо, считалось одним из главных моих достоинств.

– И с собой тоже! Это огорчает, – отрезала я и вновь вернулась к делу, – Помимо этого порасспрашивай техничек и детей. Смотри, вот тебе фотографии пятерых разных людей похожей внешности, – с момента ухода от Шурика я многое успела предпринять, в том числе и порыться в фотоальбомах, – Один из этих пятерых – подозреваемый. Какой, – не скажу.

– А почему нельзя сразу показывать фотку подозреваемого и спрашивать, не приходил ли он?

– Ради чистоты эксперимента. Нам нужно, чтобы люди сами указали на лжежурналиста, а так получится, будто мы его навязываем.

– Ой! – Сестрица, глянула на фотографии, – Но ведь это Шурик!

– Да, – невозмутимо ответила я, – По внешним данным он соответствует типу подозреваемого.

– Он что, может быть этим обманщиком?

– Может быть всё что угодно. Но вообще, я взяла его для количества. Понимаешь?