Сингапурский квартет

Сколько же оставить заправилам Круга?

— Да ничего не оставлю, — пробормотал он по-немецки. — Если деньгам суждено быть отстиранными моей смертью, я имею незыблемое право оставить все Жоффруа…

Он вспомнил про сто восемнадцать миллионов, на которые претендует Севастьянов.

Русский примет взятку?

Внутренний голос говорил: нет, он потребует все сто восемнадцать.

В таком варианте бернский кодированный счет точно «поплывет». С него придется перегонять в какой-то иной банк сто восемнадцать миллионов, возвращать их Севастьянову чеком или другим путем. Деньги, побывавшие в преисподней Круга, выскочат на белый свет, да в каком количестве! Но лишь в одном случае. Если русский вернет их своему банку.

Пусть возьмет деньги…

Клео Сурапато украл деньги у Петракова. У Клео украл он, Бруно. А Севастьянов ничего не украл, но получит все.

Он представил, как Севастьянов, подобно Дитеру Пфлауму, начнет иную жизнь, с другим именем и в другой стране. Интересно, останется ли у него в России кто-нибудь из близких? Кажется, у него есть жена, зовут Ольга… Он всегда считал, что это французское имя…

Дождливый и пасмурный вечер, плохое самочувствие, изболевшаяся из-за Барбары душа… Других причин унынию нет.

Севастьянов, дитя материальных лишений и бесконечных лесных пространств, где запрятаны ракеты с атомными боеголовками и лучшие в мире танки, должен быть романтичен до наивности. Должен.

Девушка, которая проскользнет в каюту, отведенную для Севастьянова, и прошепчет «Я твой десерт», будет источать аромат тех же духов, которыми пользуется русская леди, побывавшая в его номере в «Амбассадоре». Он примет взятку в миллион двести пятьдесят тысяч сингапурских долларов. Или оставит себе сто восемнадцать миллионов американских долларов. И судебное слушание о банкротстве Ли Тео Ленга, бывшего партнера «Ассошиэйтед мерчант бэнк», проскочит незамеченным.

Снова зазвонил телефон.

— Это Марголин, господин Лябасти.

— Как обстоят наши дела?

— Складывается впечатление, что он твердо хочет все. Настаивает также на платеже через бангкокское отделение «Бэнк оф Америка». Думаю, потому, что сразу с яхты намерен отправиться в Бангкок, не возвращаясь к своим в представительство.

— Хорошо. Пусть будет этот банк… Проводите его в кормовой салон, развлеките несколько минут. Я иду… И секунду… Свяжитесь с Джеффри Пиватски. Он полетит с Севастьяновым в Бангкок первым же утренним. Эскорт не повредит ни парню, ни нам. Спасибо, Эфраим.

Бруно вдавил кнопку памяти телефона.

— Слушаю, сэр, — ответил на вызов Рутер.

— Развлекаетесь?

— Гости разогреваются, сэр.

— Паспорт для русского, Рутер, желательно нейтральной национальности, к рассвету. Качество проверит лично Пиватски… Не исключено, что их консул явится в полицию с сообщением об исчезновении сотрудника представительства уже через несколько часов. Думаю, они не будут ждать до утра… Поэтому никаких шероховатостей в Чанги перед отлетом. Спасибо, Рутер.

В полуосвещенном зале прибытия аэропорта Шереметьево-2 у транспортера получения багажа Бэзил Шемякин был единственным пассажиром, покинувшим в Москве самолет, который следовал рейсом Бангкок — Бомбей — Москва Копенгаген. Настенные часы показывали три пятнадцать утра.

Таможенник, ткнув печатью в декларацию, не взглянул ни на Шемякина, ни на паспорт.

Шоссе, уходившее в сторону «ленинградки», перекрывали клочки сероватого тумана. Пахло хвоей.

От таксеров отбою не было. Транспортная мафия окончательно победила в Шереметьево и установила в ценах полный беспредел. Дорога до Неглинного переулка обошлась Шемякину в сто баксов, и то пришлось торговаться…

Дождавшись утра, он поехал в шашлычную у метро «Баррикадная», где готовили только из свежего мяса. Полстакана коньяку ему хватило, чтобы перестать думать о том, что Ефим Шлайн замешан в теневой игре заодно с «кротом» в финансовом холдинге «Евразия», что он использовал его, Шемякина, для проверки надежности своего прикрытия, и ещё о том, что Севастьянову ничего не удастся сделать.

Дома он спал до шести вечера. В редакции в день приезда его не ждали. Да ему и наплевать было на редакцию.

В семь тридцать Бэзил вышел из метро «Киевская» и долго искал нужный дом на Украинском бульваре. Цифровой порядок домов обрывался и вдруг возобновлялся по другую сторону длинного сквера.

Перед стальной дверью подъезда пришлось потоптаться. Севастьянов не знал кода. Выручила сморщенная старушка в давным-давно не виданных фетровых ботах, со злющей собачкой под мышкой. В лифте собачка скалилась, а старушка посматривала подозрительно и, выйдя двумя этажами раньше, кажется, стояла на площадке, прислушиваясь, в какую квартиру будет звонить чужак.

Обитая дерматином дверь открывалась, к удивлению, не внутрь, а наружу, и из-за неё появился небольшого роста человек с круглым, гладко выбритым лицом. Бровки его поднялись, когда Бэзил сказал, что привез конверт от Немчин, с которыми судьба свела его в Бангкоке, и ещё с приветом от Севастьянова в Сингапуре.

— Вы ведь Людвиг Семейных? — спросил Бэзил.

— Я Семейных и чрезвычайно рад вестям от Немчин и Севастьянова! Их друзья — мои друзья! Ну как они там, мои родные человечки? Да вы входите, входите…

При пожатии ладонь Семейных напоминала дохлую рыбу.

Заставив сменить туфли на пушистые клетчатые шлепанцы с помпонами, он провел Шемякина в комнату. На диване, поджав под ворсистый плед ноги, сидела некая особа. Ее волосы были стянуты на затылке в тугой жидкий пучочек. Протянув кончики сухих пальцев с массивными серебряными кольцами, особа сказала:

— Я Марина Владленовна.

— Ответственный сотрудник секретариата нашего генерального, — пояснил Семейных. — Большой друг…

Пришлось, повинуясь жесту Семейных, сесть на диван, в ногах у особы.

Семейных даже обрадовался возвращенным деньгам. Унес их в глубину квартиры. А когда вернулся, Бэзил коротко и жестко изложил замысел, вынашивавшийся Севастьяновым в Сингапуре, отметил непредсказуемость будущих его шагов, в особенности после известия о скором отзыве домой. Он согласился с доводом Семейных, что Севастьянов серьезно рискует, превышая свои скромные полномочия, действует торопливо, без согласования с Москвой, то есть с генеральным и Семейных.

Запах жареных кабачков заставил Шемякина поднять глаза от узора на ковре, в который он уставился, произнося свою речь. Высокая, намного выше Семейных женщина держала в махровых рукавицах фарфоровое блюдо и, слегка отвернув лицо от пара, внимательно и враждебно, открыто враждебно разглядывала Шемякина. С какого времени она его слушала, Бэзил не приметил.

Шемякин не мог знать, конечно, что хозяин квартиры женился на женщине, которая много-много лет назад любила Петракова, и Петраков любил её. Огромная разница в возрасте между ними не была помехой. Главным в их отношениях для неё был престиж. Неведомо было Шемякину, что хозяин квартиры, в те далекие времена аспирант, играл в теннис с отцом этой женщины, своим научным руководителем, и однажды добился приглашения на кофе и коньяк. Вступив в брак с дочерью финансиста-теоретика, Семейных спокойно терпел её любовников, перемещаясь по престижным должностям в правительственных и коммерческих структурах. Семейных считал себя не менее способным, чем покойный Петраков, и уж несомненно талантливее Севастьянова. При этом его мнение полностью совпадало с мыслями жены, стоявшей с фарфоровым блюдом в середине комнаты.

— Это очень интересно, что вы заявились сюда с таким разговором, сказала Марина Владленовна, спуская стройные ноги и ловко вдевая узкие ступни, просвечивавшие сквозь чулки, в шлепанцы с зелеными помпонами.

Бэзил взглянул на свои. Его помпоны оказались малиновыми.

— Интересно или неинтересно, — сказал Бэзил, — но Севастьянову следует дать время для доведения дела в Сингапуре до конца и оказать помощь из Москвы…

— Возможно, что и так, — сказал Семейных, наклоняясь с пуфика, на котором сидел, и дотрагиваясь ладошкой до шемякинского колена. — Но вы рассуждаете как человек… как человек прессы. Севастьянову ничего не удастся переменить, сиди он в Сингапуре хоть ещё целый год!