Месть Акулы

…Готовила Маша неважно, во всяком случае, значительно хуже Андрея, который имел явные способности к кулинарному делу. Будь у него побольше свободного времени, он занимался бы приготовлением пищи регулярно, благо и литературы по этой тематике, и самых разнообразных продуктов продаётся достаточно. Ужин, который она ему предложила, состоял из полуфабрикатов, приобретённых, правда, не в обычном универсаме, а в магазине для состоятельных покупателей. Далеко не всем адвокатам удаётся зарабатывать много и жить на широкую ногу, но Ермаковой везло. С самого начала она получила несколько прибыльных дел, а потом и клиентура соответствующая появилась, так что сейчас Маша могла выбирать, чем заниматься самостоятельно, а какие контракты переадресовать менее удачливым коллегам. Этическую сторону её профессии они ни разу не обсуждали, но Андрею хотелось верить, что она не практикует такие способы защиты, как подкуп свидетелей и судейских, поиск компромата для шантажа потерпевших, оплата нужного результата «независимым экспертам». Хотелось верить, но… Можно ли иметь такие доходы, действуя строго в рамках норм закона и морали? Вот и ещё один непростой аспект их взаимоотношений…

— Ты не передумал по поводу завтрашнего дня? — спросила Маша, когда они заканчивали ужин.

Андрей ответил, немного помедлив, хотя всё было решено давно и изменению не подлежало:

— Я не буду отмечать день рождения в широком кругу.

В принятии решения не последнюю роль сыграл материальный фактор. В двадцать девять лет признавать это было несколько горьковато.

— Да и кто входит в этот широкий круг? За два года многое изменилось. Мать и сестра, ты… Денис… Да ещё старый циник Волгин, с которым мы, наверное, просто раздавим бутылку в нашем кабинете вечером в понедельник.

— Мне казалось, что ещё недавно у тебя с ним возникали какие-то трения.

— А у кого их не было? Разве что у Евы с Адамом, да и то лишь по причине отсутствия опыта и возможности выбора. Ничего, мы притёрлись друг к другу. Иногда это даже бывает приятно.

— Он по-прежнему один?

— Да, холостякует.

— Ему это действительно нравится, или он тоскует по первой жене?

— Она была у него не первая, а единственная… Наверное, просто привык. Превратился в «Неуловимого Джо», которого не могут поймать только потому, что никто и не ловит. Не обращай внимания, я не злорадствую и не пытаюсь за глаза его унизить. По большому счёту, это даже не мои слова, а пересказ его собственных мыслей.

— Мне кажется, он много пьёт.

— Бывает, грешен. Хотя я уже и не помню, когда видел его по-настоящему пьяным в последний раз. Наверное, 5 октября.

— А День милиции вы разве не отмечали?

— Ты разве забыла, что я пришёл практически трезвым? Хотя и получилось это случайно… Странное дело, но сценарий десятого ноября каждый год повторяется. Поначалу все кричат, что это не наш праздник, что наш — только День уголовного розыска, и уверяют друг друга, что пить не будут, разве только символические сто граммов опрокинут, и всё… А потом нажираются, как обычно. Так было бы и сейчас, но пришлось заняться работой. Оторвали от праздничного стола. Ты забыла, как я рассказывал об этом?

— Проверяю, — усмехнулась Маша.

— Напрасная трата времени. Поймать на противоречиях опера сложно, даже адвокату и бывшему следователю.

Маша произнесла сложный тост за здоровье и успехи Андрея. Выпили коньяк, выбранный в качестве компромиссного варианта между водкой, которую предпочитал Андрей, и винами, употребляемыми Ермаковой.

Ставя рюмку на стол, Акулов, оценивая только что услышанный спич в свою честь, в очередной раз отметил Машино умение говорить много, красиво и убеждённо, при этом создавая полное впечатление, что слова идут от самого сердца и никогда прежде она их никому не посвящала. Видимо, сказывается высокий класс адвоката… У самого Андрея с застольными речами возникали постоянные проблемы. Ему казалось, что изобрести что-то качественно новое в такой ситуации практически невозможно, все мыслимые пожелания давно классифицированы и многократно обкатаны, так что он, как правило, отделывался стандартными фразами, чувствуя, что они звучат в его устах до невозможности фальшиво. В некоторой степени это можно было посчитать издержкой производства. Крайне лаконичный в общении на бытовые темы, он раскрывался только на работе, когда требовалось «расколоть» злоумышленника, грамотно расспросить очевидца, выудить из памяти «терпилы» подробности, о которых он сам бы не вспомнил, или вынудить свидетеля дать показания, игнорируя, а то и ломая его активное нежелание оказываться втянутым официальную орбиту криминальной драмы. Акулов замечал такое не только за собой, но и за многими своими коллегами. Ловкие и предприимчивые на работе, крепкие профессионалы оказывались беззащитными перед простыми житейскими неурядицами, не замечая явных признаков надвигающейся семейной катастрофы, теряя жён и детей, запутываясь в отношениях с друзьями и родственниками.

— Твоя Виктория ещё не собирается замуж? — спросила Маша про младшую сестру Акулова. — Я её видела как-то недавно…

— Думаешь, она поинтересуется моим мнением по этому поводу? Как будто бы пока не собирается. Чёрт, когда меня сажали, ей был двадцать один год, и она казалась мне почти что ребёнком.

— Сейчас она производит впечатление очень даже взрослой особы.

— Не то слово! Трудно поверить, но иногда она ведёт себя так, словно её жизненный опыт и всё, что к нему прилагается, значительно превосходят мой багаж. На редкость самоуверенная и знающая себе цену леди.

— Не самоуверенная, а уверенная в себе.

— Наверное, так оно и есть, и, наверное, это есть правильно. Представляешь, я даже толком не знаю, где она живёт и где работает. Нет, адрес и телефон у меня, конечно, есть; она снимает квартиру. А что касается работы… Где-то танцует — ты ведь знаешь, она с детства танцами занималась, но пригласить нас с матерью на своё выступление категорически отказывается. Утверждает, что будет нас стесняться, что выступать перед незнакомыми людьми ей гораздо проще… Дескать, суд родственников — самый суровый, а она ещё не считает себя настолько хорошей актрисой, чтобы пройти подобное испытание.

— А ты бы согласился, чтобы сестра и мать видели, как ты работаешь? Ты готов выдержать такой экзамен перед ними?

— Это разные веши! — запростестовал Акулов, уверенный в своей правоте, но Ермакова его перебила:

— Внешняя сторона может быть разной, но внутреннее, личное отношение может и совпадать.

Помолчала и, поскольку Андрей не возразил, задала ещё один вопрос, облокотившись на стол и опершись подбородком на сцепленные пальцы:

— Скажи мне, Акулов, а для чего ты вообще работаешь?

— По привычке. — буркнул он, откидываясь на спинку стула и закуривая. — И потому, что податься мне больше некуда.

Утром Ермакова на машине отвезла Андрея домой.

— Ты свои права не потерял?

— Валяются где-то в столе, — ответил он. — А что?

— Мне казалось, что раньше тебе нравилось водить. Помню, как ты гонял на отделенческой «оперативке»…

— А теперь ни разу не попросил пустить меня за руль? — Андрей пожал плечами. — Просто не было подходящего случая.

На самом деле он просто испытывал зависть к её чёрной «Мазде-323» и не хотел усиливать это чувство, сменив пассажирское место на водительское в машине, которая ему не принадлежала.

— У Волгина есть какие-то старые «Жигули», он предлагал мне ими попользоваться, — добавил Акулов зачем-то.

— Ты отказался? Правильно сделал.

Остановились возле подъезда.

— Ты прямо сейчас в аэропорт?

— Да, осталось два часа до самолёта. Если бы ты переменил своё решение, я могла бы остаться.

— Отметим день рождения позже. Тем более что мы с тобой и вчера неплохо посидели.

Маша улетала на неделю в Москву, где у одного из её постоянных клиентов случились крупные неприятности. Он обещал Ермаковой четыреста долларов «суточных» в день, оплату гостиницы, компенсацию транспортных расходов и услуг связи. Андрей не вдавался в подробности, знал только, что клиенту предъявлено обвинение и его необходимо срочно вытаскивать из-под ареста. Возможности для этого вроде бы имелись. Маше предстояло работать в спарке со столичными коллегами; в случае положительного решения вопроса гонорар, как представлялось Андрею, должен был составить весьма приличную сумму в иностранной валюте. Её брат в своей детективной конторе оперировал значительно меньшими суммами, но тоже не бедствовал. Акулов однажды представил, какую бы деятельность сумел развить он при таком материальном обеспечении. И он, и остальные опера, вынужденные в большинстве случаев раскрывать преступления на голом энтузиазме. Количество «глухарей» по всей стране сократилось бы на несколько порядков, начиная от кражи наволочек с бельевой верёвки и заканчивая «резонансными» убийствами известных людей, за которые падкие до сенсаций газетчики и недалёкие обыватели полощут милицию при любом случае.