Ловушка

Ньюмен уселся за свой стол и решительно замахал рукой.

— Патологоанатом должен иметь медицинскую степень, а антропологи ее не получают. Мы лишь изучаем антропологию, и не более того. Физическая структура человеческого тела — вот поле нашей деятельности. Конечно, мы также занимаемся вскрытием, но в целом отличие состоит в том, что патологоанатом имеет дело со свежими трупами, а если остается только скелет, то это уже работа для нас. Так что меня можно назвать врачом по костям.

Джоди кивнула.

— Конечно, я упрощаю, — продолжал Ньюмен. — Кости свежего трупа также могут вызвать вопросы. Представим себе, что произошло расчленение тела. В таком случае патологоанатом обращается за помощью к нам. Мы можем взглянуть на следы пилы на костях и высказать свое мнение. Мы способны установить, насколько силен был преступник, был ли он правшой или левшой и тому подобное. Но в девяноста девяти случаях из ста я работаю со скелетами. Высохшими старыми костями.

Он улыбнулся каким-то своим мыслям.

— Патологоанатомы не умеют работать с высохшими старыми костями. Тут они совершенно безнадежны. Они не знают даже элементарных вещей. Иногда я не понимаю, чему их учат в медицинских школах.

В кабинете без окон было тихо и прохладно, светильники давали мягкий свет, пол был устлан толстым ковром. Письменный стол розового дерева, удобные кожаные кресла для посетителей. Элегантные часы на полке показывали, что уже половина четвертого. До отлета оставалось всего три с половиной часа.

— Боюсь, что для нашего посещения есть повод, генерал, — сказал Ричер.

— Тогда вам не следует всякий раз вспоминать, что я генерал. Будет лучше, если ты будешь называть меня Нэшем. Расскажите, что вас привело ко мне.

— Нам нужна ваша помощь, Нэш.

— Речь идет о списках ПВБ? — Он повернулся к Джоди, чтобы объяснить: — Именно этим я занимаюсь последние двадцать лет.

— Речь идет о вполне определенном случае, — сказала Джоди. — Нам пришлось заняться расследованием.

Ньюмен задумчиво кивнул, и свет в его глазах потускнел.

— Да, именно этого я и боялся. У нас зафиксировано восемьдесят девять тысяч сто двадцать случаев ПВБ, но я могу спорить, что знаю, каким именно вы интересуетесь.

— Восемьдесят девять тысяч? — поразилась Джоди.

— И сто двадцать. Две тысячи двести исчезли во Вьетнаме, восемь тысяч сто семьдесят в Корее и семьдесят восемь тысяч семьсот пятьдесят после Второй мировой войны. Мы продолжаем работу по каждому случаю, и я обещаю, что мы никогда ее не прекратим.

— Господи, но почему так много?

Ньюмен пожал плечами, и на его лице появилась горькая улыбка.

— Войны. Взрывчатка, перемещение войск, самолеты. Во время войн некоторые солдаты гибнут, некоторые остаются в живых. Какие-то тела удается отыскать, другие — нет. Иногда не остается ничего. Прямое попадание артиллерийского снаряда превращает человеческое тело в молекулы. Человек просто исчезает. Остается лишь кровавый туман в воздухе, а иногда нет даже тумана, поскольку все выгорает. Если снаряд разрывается рядом, то тело может быть разорвано на куски. И еще не надо забывать, что войны ведутся из-за территорий. Вражеские или свои танки могут проехать по трупу, вдавливая останки в землю, а потом ничего не удается отыскать.

Он замолчал. Тишину нарушало лишь негромкое тиканье часов.

— А самолеты и того хуже. Многие войны велись над океанами. Самолет падает в воду, и весь его экипаж исчезает до конца времен, сколько бы усилий ни было потрачено на поиски.

Ньюмен махнул рукой, обводя все окружающее пространство, а потом протянул ладонь к Джоди, словно умоляя ее понять.

— Восемьдесят девять тысяч, — повторила она. — А я думала, что подобные случаи относятся только к Вьетнаму. Две тысячи или около того.

— Восемьдесят девять тысяч сто двадцать, — устало повторил Ньюмен. — Нам удается кое-что вернуть из Кореи, изредка попадаются останки солдат, погибших во время Второй мировой войны, с Японских островов. Но вы правы, чаще всего возникают проблемы с Вьетнамом. Пропало две тысячи двести человек. На самом деле не так уж и много. За одно-единственное утро Первой мировой войны было потеряно больше. За каждое такое утро в течение четырех долгих лет. Мужчин и юношей разрывали на куски и втаптывали в грязь. Но Вьетнам — совсем другое дело. И отчасти из-за таких вещей, как Первая мировая война. Мы больше не участвуем в подобных чудовищных бойнях, и правильно делаем. Мы продвинулись вперед. Люди больше не хотят это терпеть.

Джоди молча кивнула.

— А отчасти это связано с тем, что войну во Вьетнаме мы проиграли — единственная война, в которой мы потерпели поражение. А это еще больше ухудшает положение. Вот мы и стараемся изо всех сил.

Он вновь махнул рукой в сторону невидимого комплекса, находящегося за дверью кабинета, и его лицо немного просветлело.

— Так вот чем вы тут занимаетесь? — сказала Джоди. — Ждете, пока обнаружат новые скелеты, которые привозят сюда для идентификации? И иногда вам удается установить имена?

— Ну, не совсем так. Мы не ждем. В ряде случаев мы ведем поиски. И нам далеко не всегда удается установить имена погибших, хотя мы стараемся изо всех сил.

— Должно быть, это непросто, — сказала Джоди.

Ньюмен кивнул.

— С технической точки зрения задачи бывают очень трудными. Обычно место, где обнаруживают тело, находится в ужасном состоянии. Нам присылают звериные кости, кости местных жителей — все, что угодно. Потом мы начинаем работать. Иногда мы получаем совсем немного материала. Бывают случаи, когда от американского солдата остается лишь горстка обломков костей, которая умещается в коробке для сигар.

— И тогда ничего узнать не удается, — сказала Джоди.

— Да, довольно часто. Сейчас у нас имеется сто скелетов или их частей, которые нуждаются в идентификации. Мы не имеем права на ошибку. От нас требуют точности, а в некоторых случаях мы не в силах ее обеспечить.

— А с чего вы начинаете? — спросила Джоди.

Он пожал плечами.

— Как получится, но обычно с медицинских карт. Предположим, что Ричер пропал без вести в бою. Если он сломал руку в детстве, мы сможем сравнить старый рентгеновский снимок со сросшейся костью, которую удалось обнаружить. А если мы сумеем отыскать его челюсть, то произведем сравнение по карте дантиста.

Ричер увидел, как Джоди смотрит на него, представляя, что он превратился в сухие пожелтевшие кости, много лет пролежавшие в джунглях. И как их потом сравнивают со старым рентгеновским снимком. Снова наступила тишина, которую нарушало лишь тиканье часов.

— Леон прилетал сюда в апреле, — сказал Ричер.

Ньюмен кивнул.

— Да, он меня навестил. Глупый поступок, ведь Леон был уже очень серьезно болен. Но я обрадовался встрече с ним.

Он повернулся к Джоди, сочувственно глядя на нее.

— Он был замечательным человеком, я очень многим ему обязан.

— Он спрашивал вас о Викторе Хоби, — сказал Ричер.

Ньюмен кивнул.

— Да, о Викторе Трумэне Хоби.

— И что вы ему сказали?

— Ничего, — ответил Ньюмен. — И ничего не скажу вам.

Часы продолжали тикать. Без четверти четыре.

— Почему? — спросил Ричер.

— Вы и сами знаете.

— Засекреченная информация?

— Дважды, — ответил Ньюмен.

Ричер нетерпеливо встал, его охватило разочарование.

— Вы — наша последняя надежда, Нэш. Мы уже всюду побывали.

Ньюмен тряхнул головой.

— Ты же знаешь, как делаются такие вещи, Ричер. Черт побери, я офицер армии США. Я не могу разглашать засекреченную информацию.

— Пожалуйста, Нэш, мы проделали очень долгий путь, — взмолился Ричер.

— Я не могу, — вздохнул Ньюмен.

— Таких слов не существует, — сказал Ричер.

Молчание.

— Ну, пожалуй, вы можете задавать вопросы, — наконец заговорил Ньюмен. — Если мой бывший ученик навестил меня, чтобы задать вопросы, появившиеся у него на основании собственных наблюдений и размышлений, то я могу ответить на них исключительно в академическом контексте. Не вижу, чтобы это могло принести какой-то вред.