Холодное блюдо (СИ)

– Я же говорил – наблюет.

– При чем здесь наблюет?- удивился Масальский.- Пусть хоть кишками харкает… Шеф с ним поговорить хотел, а как с таким…паштетом общаться. Он же двух слов не свяжет.

– И наблюет.

– Задолбал ты уже… Короче, план меняется. В офис мы его сию минуту не везем, а доставим через пару часов…

– Шеф же сказал немедленно.

– С шефом я созвонюсь, согласую. По-любому, от этого алкаша сейчас толку не будет. Надо его проветрить, освежить. Под душ засунуть, кофеем напоить или что там еще… Какие есть средства для быстрого протрезвления?

– Вытрезвитель.

– Рыжий!

– Еще башкой в унитаз макнуть – хорошо помогает.

– Вот ты его макать и будешь, юморист! Макать до тех пор, пока руки не отсохнут, понял!

– Костя, ладно, что ты завелся. Вон прохожие слушают… И чего ты у меня спрашиваешь, я что бухарик?

– А что, не пьешь что ли?!

– В меру. И не на работе.

– Угу,- скептически ухнул Масальский.- В общем, под душ, а потом к шефу. Нет, даже лучше – в бассейн. Точно, едем в сауну.

Вместо ответа главный Тумановский специалист по деликатным поручениям услышал площадную брань, в которой на литературность и цензурность претендовали только слово "рот" и предлоги "на" и "в". А потом с заднего сиденья автомобиля послышались глухие удары.

– Ты чего это?!- остолбенел Масальский.

Рыжий выпрыгнул из салона, отряхнул штанину и чуть ли не плачущим голосом пожаловался:

– Наблевал все-таки, скотина!

– Ты меня слышишь?!

Серега слышал. К сожалению.

Слышал, но, откровенно говоря, переваривал воспринятое органами слуха с трудом. Вообще не переваривал. Его тянуло…вывалить услышанное обратно. Вместе с остатками былой хандры.

Сдерживало только одно – Величев опасался, что Туманова до глубины души оскорбит подобный моветон, и он прикажет проветрить ему мозги.

Свинцом.

А в Серегиных мозгах и без столь радикального проветривания царил полный хаос. И это не считая болевых ощущений. Болело же у Велика буквально все. Каждая клеточка. Без преувеличения – до корней волос. Кости ломило, спину кололо, желудок выписывал азартные кренделя и норовил познакомиться то с кишками, то с наружной обстановкой. А голова…нет, о голове лучше не упоминать… Даже зад, о наличии в котором нервных окончаний, Величев и не ведал, ныл. Словно по пятой точке эскадрон кавалеристов проскакал. Хорошо хоть ныл не в тех местах, что…симпатичны лицам нетрадиционной ориентации, иначе впору заподозрить…страшное. Отморозки ведь кругом, куда не плюнь – подонки без стыда и совести; пока он валялся в беспамятстве, что угодно могли сотворить. Вплоть до глумления.

До такого не дошло. Кажется…

Впрочем, легче от этого становилось лишь на йоту. Серега и раньше, случалось, упивался до полного сумления, но чтобы ощущать себя в результате некоторого прояснения сознания столь хреново… простите, не было. Наверное, его пропустили через мясорубку, а фарш закатали в консервную банку. Величев смутно подозревал, что причина чудовищных ощущений- хотелось придумать более красочный эпитет, но мозги на гора выдавали в основном нечто примитивно-нецензурное – крылась в экстренном выведении из состояния, приближенного к нирване. Даже не выведения, а вытаскивании. За шкирку. Подробностей данной процедуры в памяти не сохранилось, но Велик припоминал, что по морде лупцевали, ледяной водой окатывали и какими-то таблетками кормили.

Садисты. А Масальский, вообще…

Полностью протрезвить Серегу добровольные борцы с зеленым змием не сумели, но добились того, что он очнулся и стал более-менее адекватно воспринимать свое место в подлунном мире. Настолько адекватно, что пожалел о прояснении сознания и поневоле позавидовал самому себе сколько-там-часовой давности. И он еще предавался хандре и печали, заливал коньяком горечь от безысходности. Наивный! Он еще не знал, что такое настоящая безысходность. Вот сейчас, когда его выворачивает от боли, а рухнуть пустым пыльным мешком на пол ему мешают вцепившиеся в руки "папины" церберы, которые только и ждут приказа, чтобы начать рвать исстрадавшееся Серегино тело на куски, он понял, что это – безысходность. И с чем ее едят.С кровью.

– Оглох что ли?!- стоящий у окна известный банкир и меценат повысил голос.

Величев воззрился на Туманова. Видеть шефа…бывшего шефа не на своем обычном месте – в кресле во главе стола, а стоящего у окна было…необычно. При иных обстоятельствах Серега бы сильно удивился, а так…на фоне прочих проблем – словно соринка в глазу.

– Прочистить уши? – поинтересовался громила, ласково поддерживающий Величева за левый локоток.

В нынешнем "разобранном" состоянии Серега соображал с трудом, рожал мысли медленнее, чем корова траву пережевывает, и ответить ни Туману, ни громиле не успел. Только уловил легкий кивок банкира, открыл рот…и взвыл, когда голова взорвалась Везувием. Или даже Кракатау. Из глаз покатились крупные "крокодильи" слезы, дыхание перехватило, мир вокруг окончательно потемнел. И до того Величев страдал…не по-детски, но боль равномерно распределялась по организму – с трудом терпеть удавалось, а тут вдруг сконцентрировалась в районе черепа, и подобное изменение… удручало. Нет, внушало ужас. Убивало.

Через пару тысячелетий окружающее пространство прояснилось, Везувий затих, и сквозь ватный слой воздуха донеслось:

– Теперь ты меня слышишь?

Величев поспешил несколько раз энергично кивнуть головой, стараясь абстрагироваться от взрывающихся в черепной коробке новых вулканов. Они вскипали и лопались в такт кивкам, но, слава богу, с куда меньшей силой, чем при инициированной громилой процедуре "прочищения ушей". Иначе Величев просто бы…склеил ласты.

– Замечательно, – Туманов оперся ладонями о подоконник, выглянул в окно, сокрушенно поцокал языком, словно сожалея о ценах…на фрукты, например, а затем резко развернулся к Сереге. – Замечательно, когда тебя слушают, а если еще и внимательно – просто сказка. Правильно, Константин?

– Так точно, шеф, – подтвердил откуда-то из-за Величевской спины Масальский. Если бы Серегу не переполняли…определенные чувства и ощущения, он бы непременно удивился, поскольку и не догадывался о присутствии Костика в кабинете.

Затаился, сволочь.

– Ты мне эту мусорскую отсебятину брось,- погрозил пальцем своему любимому церберу Туманов и вновь обратился к повисшему на "подлокотниках" Величеву: – Гадаешь, наверное, зачем я тебя из норы вытащил, да еще безбожно…уставшего? Не трясись, кровушку пускать не собираюсь, нужен пока живой и…относительно целый. Для начала, родной, пара вопросов…Скажи, зачем ты меня обманул при прошлом…свидании? Даже не обманул, а наплел с три короба, а я, дурак старый, уши развесил.

– А-а? – выдохнул Серега.

– Не помнишь? Ай-ай! Так и быть, освежу память. Не далее как три недели назад в этом самом кабинете ты меня уверял, что с Паровозом все организовано тип-топ. Только в деталях… шероховатости: Наташка сорвалась, хахаль ее тоже заховался, пришлось левого фраера с его женой цеплять и валить на острове. Говорил? Говорил. А за базаром следить надо…Фраер-то твой…- Туманов повернулся к Масальскому.- Стрельцов?

– Стрельцов.

– Ага, Стрельцов…по городу разгуливает, на допросы к следователю ходит. В натуре, фильм "Зловещие мертвецы". Ты меня уверял, что он жмур стопроцентный, башку ему вроде сжег, а реально выясняется, что липа. Нехорошо, Серж, ох, нехорошо. Объясниться не хочешь?

Серж хотел. Сильно хотел. До тошноты и головной боли. Собрав разбегающиеся мысли в кучу, а волю – в кулак, Величев надсадно прохрипел:

– Мы его…завалили, а потом…он исчез.

– Кто исчез? Стрельцов?

– Ну да, жмур.

– А он случайно не фокусник…Гарри…

– Поттер,- подсказал Масальский.

– Сам ты…- рыкнул на Костю Туманов…- Гудини. Его завалили, а он возьми, да исчезни. А потом еще и воскресни. Нет, даже не Гудини, а апостол какой-то.