За безупречную службу!

— Прощайте, — сказал Горчаков. — И спасибо за все.

Юрий не ответил. Директор «Точмаша» спустился с крыльца. Якушев услышал, как скрипят под его весом шаткие ступеньки, и собственным задом почувствовал их шевеление. Из этого следовало, что только что, сию минуту, он облаял не плод своего воображения, а живого человека. Ну и черт с ним! Ишь, умник выискался: папку ему подавай! А где ты был, когда за эту папку надо было драться? И где б ты, умник, очутился, если бы Сарайкину не вздумалось поиграть в ковбоя, и он очень своевременно не пристрелил бы командира рейдеров?

Юрий зажег еще одну сигарету и подумал: шутки шутками, но, в самом деле, папка-то где? Куда подевалась? Горчаков утверждает, что перед тем, как очутиться в нокауте, видел ее собственными глазами. А Сарайкин говорит, что вошел в коридор, когда рейдер готовился сделать контрольный выстрел Горчакову в голову, застрелил бандита, спас заложника и так далее, но никакой синей папки в глаза не видел.

Врет? Или папку умыкнул кто-то третий? Или вот еще, к примеру, такой вопрос: если врет, то кто именно — Сарайкин или Горчаков? Почему не предположить, что вся эта история с захватом завода — дело рук директора? Начальник службы безопасности рассказал ему о проекте «Борисфен», поделился своим беспокойством, а этот колобок решил немножечко улучшить свое финансовое положение и, заботясь о собственном алиби, инсценировал рейдерский захват…

Отличная версия, подумал Юрий. Сарайкин ухватится за нее руками и ногами, если ему рассказать. Впрочем, дай ему волю, доверь ему это расследование, он еще и не такое сочинит. Накидает целый ворох версий, а дело кончится пшиком — так примерно, как кончилось расследование обстоятельств гибели Камышева.

Из-за угла послышался шум включившегося автомобильного двигателя — судя по мягкому, шелестящему звуку, новенькой «тойоты» Горчакова. За спиной у Юрия скрипнула, открывшись шире, обитая лохматой от старости клеенкой дверь, потянуло дорогими (естественно, по местным меркам) духами; «У меня жена раскрасавица, ждет меня домой — ждет, печалится…» — заглушая мычание недоенной коровы и звон посуды, с пьяной слезой ревел в доме нестройный хор. «Уроды, — подумал Юрий. — А впрочем, что я к ним привязался? Люди как люди, живут как умеют, как получается… Настоящие уроды ведь тоже не с неба падают, они — продукт среды…»

Запах духов усилился.

— Скучаете? — спросила, присев рядом с ним на корточки, Марина Горчакова. Сквозь цветочный аромат парфюма пробивался ее настоящий запах — свежескошенного сена, молочной кукурузы, сладкой девичьей испарины — запах желания, который, будучи помноженным на мягкие августовские сумерки и водку, представлял собой крайне опасную гремучую смесь.

«Дело солдатское», — нейтральным тоном произнес в голове у Юрия Монах, он же — отец Михаил, навеки оставшийся на чужом ему Лазурном Берегу священник с душой солдата.

— Проветриваюсь, — нарочито грубо сказал Юрий. — А вы домой? Поторопитесь, ваш отец уже прогрел машину. Не надо заставлять его волноваться.

Марина встала с корточек.

— Я только хотела спросить, — сверху вниз холодно сообщила она. — Можно?

— Можно, — затягиваясь сигаретой, рассеянно ответил Якушев. — Хотя ответить, тем более честно, не обещаю.

— Это о рейдерах. Скажите, их всех поймали?

— Н-ну-у… Кого поймали, кого… В общем, я думаю, всех, — сказал Юрий. — А что, кто-то из них вам особенно запал в душу?

Он тут же понял, что здорово перегнул палку, сморозив жестокую глупость, но Марина этого, казалось, не заметила.

— Да, — просто ответила она. — Когда нас с мамой забирали из дома, я заметила на одном из них золотые часы — точь-в-точь такие, какие были у дяди Коли до того, как его ограбили.

— У какого дяди K°… Что, простите? У Камышева? Какие еще часы?

— Золотые. Швейцарские. Именные. Подарок президента, с гравировкой: «За безупречную службу».

Юрий почувствовал, что стремительно трезвеет.

— Его что, ограбили?

— Буквально за неделю до этой аварии, в которой он погиб. Ударили сзади по голове, забрали бумажник, часы… ну, как обычно.

Окурок красной искрой упал в черную траву, прочертив в воздухе короткую огненную дугу.

— А почему я впервые слышу об этом ограблении? — закуривая новую сигарету, спросил Юрий.

— Потому что это Мокшанск, — спокойно ответила девушка. — Поживите здесь годик-другой, и перестанете задавать глупые вопросы.

Юрий хотел оскорбиться, поскольку был нетрезв, но потом спохватился: ах, да, конечно! Ей всего двадцать, а значит, она тут самая умная.

И, между прочим, не исключено, что так оно и есть.

Из-за угла донесся нетерпеливый гудок автомобильного клаксона.

— Часы, — напомнила Марина. — Были на ком-нибудь из них золотые часы?

— Я ведь не мародер, — огрызнулся Юрий, — откуда мне знать? Если хотите, я проверю, но, по-моему, это пустой номер. Уже установлено, что рейдеры были сотрудниками московского ЧОП «Надежда». Вряд ли кто-нибудь из них в свободное время гастролировал по глубинке, охотясь за кошельками и мобильными телефонами.

«За безупречную службу», — как наяву, услышал он гулкий бас генерала Алексеева.

«От областного руководства», — добавил голос подполковника Сарайкина.

«Скакал он, путник одинокий, кольцо блестело на руке», — пели в доме.

За углом, на улице, опять заныл клаксон.

— Вообще-то, мы не о том говорим, — сказала Марина, нетерпеливо оглянувшись на звук. — На самом деле я хотела вас поблагодарить.

— Благодарить вам надо Харламова, — возразил Юрий. — Судя по тому, что вы мне рассказали, и где его нашли, вас с Валентиной Ивановной спас именно он. Спас в буквальном смысле, уведя рейдеров от грузовика. Героизм в чистом виде, вот что это было. Без рисовки, без расчета на вознаграждение, даже без свидетелей, один на один со своим страхом — это, Марина Михайловна, героизм в чистом виде, без примесей. Послушайте, — добавил он уже совсем другим тоном, — подскажите, если не трудно: в вашем городе есть хоть одно место, где можно выпить чашечку хорошего кофе? А лучше две. Три дня тут отираюсь, тычусь во все двери и все никак не могу понять, каким образом вашим землякам удается превращать простую смесь молотых кофейных зерен и воды в ту отраву, которая у них получается.

— Секреты местной кулинарии, — сказала Марина, и по голосу Юрий понял, что она улыбается. — Нет, за деньги вы у нас хорошего кофе не найдете. Чтобы его получить, надо напроситься в гости — например к нам.

К ней явно возвращалось игривое настроение, и Юрий уже не впервые пожалел о своей мальчишеской выходке — там, в кузове «Урала», когда напоказ играл бицепсами. Впрочем, он тогда хотел всего лишь подбодрить женщин, чуточку поднять им настроение, не предполагая, что Ростислав Гаврилович попросит его тут задержаться. В его планы вовсе не входил роман с провинциалочкой, которая, при всех ее положительных качествах, почти наверняка подумывала о получении московской регистрации — где-то там, на заднем плане, между прочим. А может быть, и не между прочим, и совсем не на заднем, а наоборот.

Но сейчас это оказалось ему на руку. Если на запястье у одного из рейдеров действительно были часы Камышева, значит, в захвате напрямую участвовал кто-то из местных. Вот они, «метастазы», о которых давеча говорил его превосходительство!

Автомобильный двигатель на улице замолчал. Стукнула калитка, скрипнули проложенные вдоль стены дома в качестве тротуара доски, и в сгущающихся сумерках из-за угла показалась приземистая широкая фигура — черная, с белой грудью, разделенной надвое темной полосой галстука.

— Марина, ты скоро? — спросил Горчаков.

В доме опять затянули «Ой, мороз, мороз».

— Простите, — сказал Юрий, вставая с крыльца. — Это я виноват. Вот, набиваюсь к вам в гости на чашечку кофе. Заодно хочу заключить с вами одну маленькую сделку.

— Какую сделку? — насторожился Горчаков.

Еще пару минут назад Юрий отнес бы его прохладный тон на счет собственной недавней грубости, но сейчас все стало чуточку иначе. А может, и не чуточку.