Кольцевой разлом

   Тавернье пробормотал что-то утвердительное. Корсаков продолжал:

  - Газеты я получил, спасибо. Я, собственно, звоню с двумя целями: поблагодарить вас и сообщить вам, что вы идиот.

   В трубке на некоторое время воцарилось молчание. Осознав услышанное, Тавернье возмутился:

  - Это почему же?

  - Потому что вы не понимаете простой вещи: столь любимые и вами, и мной демократические ценности сейчас используют для того, чтобы ограбить целую страну, и не только ограбить, а и поставить ее на колени на веки вечные. Может, вы поймете наконец, что кроме демократических ценностей есть еще и кое-какие другие? Может, вы поймете, что демократии не присуща святость и что она способна вырождаться в олигархию? А ведь если вы припомните наш давний разговор в Бейруте, то припомните и то, как я называл тогда демократию единственно достойным общественным строем. Я и сейчас не отказываюсь от своих слов, но я не собираюсь мириться с вопиющей несправедливостью, если она щеголяет в демократических одеждах. На вашем примере я убеждаюсь, что догматическую идеологию не обязательно насаждать насильно - важно просто долбить изо дня в день одно и то же, называя черное белым, и   постепенно даже самые честные люди вроде вас начинают считать правильными и честными даже самые бесчестные вещи. А что касается вас, то вы, к сожалению, тут не только жертва: вы и сами вдалбливаете в массовое сознание извращенные истины. Ну, может, Господь Бог и зачтет вам то, что вы сами в них веруете.

   Тавернье хотел было возразить, но Корсаков перебил его:

  - Опять собираетесь толковать мне о деструктивных силах, к которым я принадлежу, об ужасах насилия, о роли исторического прогресса?

   Тавернье замялся, потому что именно эти аргументы зашевелились у него в голове, а Корсаков продолжал с усмешкой:

  - Франсуа, вы прекрасный человек. Если вы смотрите на все происходящее в мире лишь с одной точки зрения, то это объясняется тем, что вы неисправимый идеалист, а не тем, что вы продажная шкура, как абсолютное большинство ваших собратьев по профессии. Постарайтесь наконец меня понять: для меня война и насилие - вовсе не самоцель. Однако пока в мире существуют война и гнет - а я думаю, что они будут существовать вечно,- я буду с теми, кто воюет, а не с теми, кто трясется, ожидая стука в дверь; я буду с теми, кто выступает с оружием в руках против гнета, а не с теми, кто рассуждает о постепенности исторического прогресса. Простите, не перебивайте меня, ведь когда я читал ваши статьи, у меня не было возможности возразить вам. Так вот, хочу вам напомнить, что в исламе есть понятие "джихад". Как и положено полноценному современному демократу, к исламу вы относитесь с недоверием, а напрасно. Джихад - это вечная война, которую следует вести правоверному для защиты своей веры, для утверждения божественной справедливости, во имя внутреннего самоусовершенствования. Это и внутренняя, духовная борьба для достижения духовной гармонии, но и борьба против внешнего гнета, потому что не может быть духовно совершенен тот, кто позволяет унижать в себе любимое создание Бога. Извините, не в моих правилах произносить долгие монологи по телефону,   но кто знает, когда нам доведется еще поговорить в этом мире и доведется ли вообще. Продолжайте получать для меня газеты, а я в долгу не останусь. И, главное, берегите себя. Ни к чему вам лезть под пули - материалами я вас обеспечу. Но все-таки, Франсуа, вы - идиот.

  - Мерси,- по-русски буркнул Тавернье, уже успевший усвоить, что французское благодарственное слово почему-то приобрело в русском языке   ироническое звучание. Корсаков повесил трубку.

   Отставной капитан Ищенко стоял в толпе и,оглушенный ревом двигателей, наблюдал, как мимо него одна за другой осторожно проплывают многотонные стальные туши в зеленых маскировочных разводах. Бронетанковая колонна при приближении к Садовому кольцу замедлила движение, поскольку возрастала опасность нарваться на засаду. До сих пор движение шло довольно гладко - мэр выполнил свое обещание, милиция и ГАИ в общем и целом расчистили путь, и если не считать случайных заминок в лице группы пьяных, с приветственными воплями выскочившей на проезжую часть, или нахальной легковушки, попытавшейся пересечь проспект в тот момент, когда в колонне образовался разрыв, но неожиданно заглохшей, более серьезных помех войскам не возникало. Водителя легковушки, разумеется, сочли сгоряча за террориста-камикадзе и довольно сильно поколотили - как милиционеры, применявшие для этого дубинки, так и танкисты, обходившиеся кулаками и сапогами. Когда после осторожного осмотра машины выяснилось, что это просто фанатик дачного хозяйства пытается прорваться за город, водителю всыпали еще и затем, сменив гнев на милость, откатили на руках его издохшую колымагу с проезжей части. Все происходившее воспринималось толпой, не исключая и капитана Ищенко, как интересный спектакль. Затем Ищенко, поймав частника, по параллельным улицам переместился к самому Садовому кольцу, обогнав при этом колонну. Он уже выполнил задание Корсакова - по подземным коммуникациям пересек Садовое кольцо, зашел на указанную ему квартиру, где переоделся, после   чего навестил тетушку Веры Николаевну и обревизовал ее охрану. Охрана пребывала в весьма благодушном настроении - попивала у тетушки чай и валялась на ее диванах. Ищенко градом весьма изобретательных матюков прекратил эту идиллию, после чего обратился к тетушке:

  - Вера Николаевна, вы ведь знаете, что происходит в Москве? Знаете роль Виктора в этом?

  - Догадалась, голубчик,- с достоинством ответила Вера Николаевна. - То есть какую конкретно он там должность занимает, я, конечно, не знаю, но, должно быть, чем-нибудь командует...

  - Почему вы решили, что командует?- сдержав смех, полюбопытствовал Ищенко.

  - Но он и отсюда, от меня, постоянно давал распоряжения по телефону,- пояснила старушка. - Звучало очень романтично, напоминало Бальзака и его "Историю тринадцати". А потом, у нас в роду вечно все мужчины чем-то командовали - в царской армии, у белых, у красных, у советских...

  - Правильно,- кивнул капитан. - И вот потому, что Виктор там главный, ему придется не раз выступить по телевидению. Предварительная договоренность об этом уже есть. Бандиты его увидят на экране, узнают в нем вашего родственника - или человека, который называл себя таковым - и сообщат в компетентные органы. А если они сами не сообщат, то это сделают агенты органов, которые обязательно имеются в их среде. В результате спецслужбы вполне могут додуматься до того, чтобы захватить вас и таким образом шантажировать Виктора.

  - Но наше родство по документам, наверное, уже нельзя установить,- пожала плечами Вера Николаевна. - А сама я, конечно, от всего откажусь.

  - Возможности органов гораздо шире, чем вы себе представляете,- заметил капитан. - Вы можете сказать, что они не имеют права на вас давить из-за грехов вашего родственника, что сейчас не тридцать седьмой год, мы строим правовое государство и все такое. Но нынешние власти забывают о законе и в менее серьезных случаях, а здесь само их существование   поставлено под угрозу из-за какого-то одного человека. Поэтому они пойдут на все, чтобы до этого человека добраться. Могут нанять любых подонков и действовать через них; могут привлечь таких же подонков в качестве свидетелей и пришить вам кучу статей - за укрывательство, за недонесение, даже за соучастие... Поэтому, может быть, вам стоит исчезнуть? Отправим вас, Вера Николаевна, в теплые края...

  - Ну что за чушь вы говорите, Сергей!- возмутилась Вера Николаевна. - Бегать от властей, в мои-то годы! И потом, вы меня и мое поколение недооцениваете. Думаете, мы этакие интеллигенты малохольные? Как бы не так! Я в свое время так научилась дурой притворяться, ваньку валять, что от меня и теперь толку не добьешься. Повозятся-повозятся со старухой да и перестанут..

  - Как-то просто у вас все получается, Вера Николаевна,- покачал головой Ищенко. Старуха живо возразила: