Каникулы вне закона

Приметив меня, помощник всплеснул коричневыми руками и визгливо завопил:

— И-и-ийо-ооо! Какой аромат! Какой оттенок!

Как бы нахваливал товар, а на самом деле подавал сигнал опасности. Он вспомнил меня и легонько тронул отставленную лодыжку Огурца. Я никогда не верил молве, что азиатцы не запоминают европейские лица, вроде того, как для нас большинство китайцев — просто китайцы без индивидуальных особенностей.

— Привет, Огурец, — сказал я по-тайски, снова испытывая, как всегда в таких случаях, удовольствие, что не забыл язык.

Он, подняв голову, улыбкой дал знать, что увидел, и дернул подбородком в сторону француженки: мол, что надо и как клиентка, и вообще. За ним водилась репутация бабника.

Японец, обуянный жаждой крови, затянул в голос:

— Разыщи мне альбиноску, альбиноску ищи… Сделай мне удовольствие, господин Огурец! Я хочу альбиноску-у-у… Хочу! Хочу!

Огурец выжал кобру между двумя чурками до последней капли и бросил инструмент в пластиковый таз. Не в состоянии преодолеть искушение послужить француженке хотя бы с переводом, я предложил ей свою помощь. Дамочка оказалась обладательницей знаний тертого потребителя огурцовского напитка.

— Альбиноска кобра стоит двадцать семь тысяч батов. Вы видите здесь такую, мсье? Я — нет…

Прикидываю: около шестисот с лишним долларов.

— А как узнать? — спросил я.

— Красные глаза, красные глаза, — переключился неожиданно на французский и японец.

Кружкой со сливом в форме птичьего клюва Огурец ловко черпал из чана и разливал кровь по графинчикам, заранее приготовленным на алюминиевом подносе. Помощник добавлял следом в каждую из фарфоровых манерок по несколько капель змеиной желчи, меда и местного виски «Мекхонг». Ловко перемешав смесь, принялся распределять графинчики. Вроде бы опомнившийся японец галантно передвинул по клеенке первый, оказавшися перед ним, француженке.

— Нет, нет, — говорит она. — Мой следующий, особый, с ядом.

И принялась возбужденно рассказывать, что змеиная кровь с капелькой отравы помогает при конъюнктивитах и болезнях желчного пузыря. Она поет джаз в «Тиаре», от софитов под утро болят глаза. Не собираюсь ли я послушать ее? Дамочка не спрашивает, знаю ли я про «Тиару», другими словами, вид у меня совершенно местный, а ей, я думаю, надоели ухажеры из потомков китайских каторжников, ссылавшихся англичанами сто лет назад в Сиам из Гонконга. Она вскидывает ногу на ногу почти в той же манере, что и Ляззат.

Я не приступаю к Огурцу со своим разговором, потому что ритуал разлива крови первой змеи не окончен. Предстоит второй акт. И он начинается. Помощник Огурца, наклонившийся к клетке, плашмя свалился на пол. Японец косится с удовлетворением. Товар неподдельный. Кобра хватила-таки неосторожного…

Француженка подмигивает. Реклама есть реклама. Деланный обморок продлится минут пять. Огурец, многозначительно хмурясь, щупает пульс у несчастного, сокрушенно качает головой и отправляется готовить выпивку для меня.

Обычно я заказывал у него чашку гадючьей крови в смеси с «Мекхонгом» пополам на пополам. Огурец помнил. Он рылся бамбучиной в клетке, выбирал змейку поменьше. Платить-то я ведь не собирался. Вечный его мне должок состоял в избавлении от побоев в полицейском участке района Лумпини, откуда, обычно, во всяком случае, в мои времена, если выходили на свободу, то инвалидами. Как и почему я выручал бедолагу, откровенно говоря, я и не помнил. Привык не платить, вот и все.

— Где вы были, господин Бэзил? Как уважемая госпожа Натали? Дети? Я слышал, что ваша уважаемая матушка госпожа Саша покинула всех нас… Ай-ей!

— Так и есть, Огурец… Живу на севере. Госпожа в Новой Зеландии. Дети в школе. Спасибо. Как коммерция, богатеем?

— Пусть вас услышат мои предки на небе… Их стоит упрекнуть! Ай-ей! Какие теперь доходы? Ай-ей…

Отдающее сивухой пойло неприятно теплое, но таким его и положено подавать, я пью, растягивая удовольствие, но не особенно. Кровь змеи остается живой с полчаса. Даже в холодильнике свертывается…

— Надолго к нам?

— Да нет… Но разговор длинный.

— Санитипап, — говорит Огурец, — пойди накрой в зале господину Бэзилу. Он любит континентальный завтрак. Сделай хорошо.

Укушенный коброй оживает и отправляется, хлопая шлепанцами, в душевую. Явится при белой рубашке, синих шароварах и в черных лакированных штиблетах. Команда «сделать хорошо» у Огурца к качеству товара не относится, оно высокое для всех, бедных и богатых, наценка делается за антураж к обслуживанию. Но платить я все равно не собирался.

Огурец сметливый. Он это понял. И спросил:

— Кто?

— Огурец, мне нужны северные люди… Фаранги. [5] Не американцы, не французы, не немцы, северные… Кто покупал у тебя удава?

— Шведы ходят в другие места, где подают виски и водку.

— Русские?

— Ай-ей-ей! Смотрят, пробуют… Но не пьют… И не заказывают.

— Огурец, кто их приводит?

— Ай-ей-ей… Давайте не говорить об этом. Русские считаются бешеными. Тяо пхор… Тяо пхор с ними и ходят… У вас опасная работенка, господин Бэзил, если русские — ваша забота.

— Вот оно что! Спасибо за предупреждение, Огурец… Мы ведь друзья. И я дам тебе десять тысяч батов прямо сейчас, если ты скажешь, кто заказывал у тебя удава.

Он протягивает мне двойной лист рыхлой бумаги с разбросанными «бульбочками» бирманского текста. Под ними перевод на английский «Пресс-релиз для благородных и честных джентльменов-журналистов».

— Я не журналист, — сказал я Огурцу и отложил бумагу.

— Это неважно, — ответил он. — Все равно джентльмен.

Пришлось читать.

«Иностранное управление Совета восстановления Шанского государства» и его «координационный комитет по правам человека» почтительно информировали, что въезд в «государство» облагается пошлиной. Вот и наводка. Спасибо, Огурец.

— Что же, у его сиятельства князя Сун Кха стало туговато с финансами? С его-то миллионами? — спросил я.

Огурец скучающе посмотрел в окно распивочной на решетку парка, совсем уже залитую солнцем. Под оградой сидел на корточках, раскинув упертые локтями в колени руки, малый в футболке с надписью «Береги природу, она останется твоим детям, когда помрешь». Надо понимать, посол существующего вне закона «Совета восстановления» или такого же «комитета по правам человека». И по совместительству полицейский информатор.

По мнению Огурца, следовало бы ему заплатить. И, возможно, попасть в сегодняшний список с кликухами и описаниями примет интересовавшихся выходом на «тяо пхор» для полиции.

— Нет, — твердо сказал я. — Ему платить не буду.

— Я так думаю, — ответил Огурец. — Можно и без платежа. Явитесь в представительство иностранного управления шанов в Чианграе. Объясните, что вы не джентльмен, а по делу… Платить или не платить, им на самом-то деле все равно. Говорят про деньги, а хотят получить заявку, чтобы проверить… Времена настали путаные.

— Говорят, князь появляется в Бангкоке.

Огурец заскучал ещё больше. Оглянулся осторожно и сказал:

— Хорошо… В Чианграе у городских часов на бирже рикш сидит всегда один в майке с надписью «Спонсор»… С вас шестьсот за справку. Это не выпивка и не еда. Платите, господин Бэзил… С других я беру полторы тысячи! И не возьму ваши десять, потому что не хочу даже и говорить про удава. Если про наш разговор о нем станет известно сами знаете кому…

— Ну, хорошо, — сказал я. — Я догадался, кого ты боишься… Считай, что ты мне ничего не сказал. Но вот что еще… Я бы и сам купил удава. Мне заказали.

— Они строжайше запрещены к вывозу.

— Знаешь, Огурец, в края, где я живу, привезли одного. И он околел…

— Жалость-то какая!

Теперь оглянулся я. В кухне никого не осталось. Я подобрал одной рукой манерку со змеиным ядом, а другой сгреб, зажав между большим и остальными пальцами, подбородок Огурца, притянул к себе, задрал повыше, сдавил ещё сильнее, чтобы открылся рот, и сказал: