Киллер рядом - к покойнику

Владимир быстро привел себя в порядок с четкостью и слаженностью действий человека, которому не чужд военный порядок и для которого сорок пять секунд на полный ритуал одевания не был заоблачным ориентиром, и одновременно с вальяжностью много и разнообразно пожившего эпикурейца.

Затем хитро прищурился, глядя в зеркало: хорошо ли на нем сидит костюм? – а потом нараспев произнес сакраментальную фразу:

– Ну что ж... подлецу все к лицу.

Когда Микулов вошел вторично, свежий, бодрый, причесанный, тонко и ненавязчиво благоухающий дорогим парфюмом Свиридов с безмятежным видом сидел на диване и лениво рассматривал свое изображение в зеркале.

Микулов ничего не сказал, но видно было, что он не ожидал такой разительной перемены во внешнем облике Владимира. В самом деле, он недооценил этого человека, проскочила предательская мысль, но Микулов тут же брезгливо, как поганую земляную жабу, растоптал ее и произнес:

– Быстро ты. Ну что ж... на выход.

– Ага, вот и вы, – произнес высокий мужчина в простой серой рубашке с короткими рукавами и повернулся к вошедшим в просторные покои – иначе не назовешь этот безразмерный, почти лишенный мебели зал с высокими потолками и двумя роскошными люстрами – Микулову и Свиридову. – Добрый день, Владимир Антонович. Рад вас видеть.

Свиридов буквально прокатился тяжелым взглядом по этому узкому, длинноносому лицу с мелкими чертами, мягкими скулами и обманчиво безвольным круглым подбородком.

Стоящий перед ним человек изрядно походил на какую-то нескладную злокачественную помесь Буратино и Папы Карло – но вот только в глазах тлело что-то цепкое, будоражащее, опасное...

Свиридов коротко и сдержанно кивнул человеку в знак приветствия.

– Микулов, вы мне больше не нужны, – проговорил тот и сделал небрежный жест рукой. Микулов четко повернулся на каблуках и вышел, осторожно прикрыв за собою массивные двустворчатые двери.

– Меня зовут Евгений Ильич Бородин, – представился человек. – Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, – и он указал Владимиру кресло напротив себя. – Прошу вас, чувствуйте себя как дома.

– Да за этим дело не станет, – отозвался Владимир, – в последнее время я сменил такое количество мест дислокации, что почувствую себя комфортно даже в мусорном контейнере. Впрочем, в больнице, в которую, по-видимому, меня поместили именно вы, я примерно и чувствовал себя, как в мусорном контейнере.

Евгений Ильич снисходительно улыбнулся.

– У вас довольно своеобразное чувство юмора, – сказал он. – Правда, вы довольно неудачно выбираете моменты, чтобы его демонстрировать, но тем не менее...

– Да, мне уже напоминали об этом, – перебил его Свиридов. – Наиболее неудачно за последнее время я пошутил в ресторане, где мне, кажется, попались под горячую руку несколько ваших людей.

Евгений Ильич постучал полусогнутым пальцем по подлокотнику кресла. Выражение его лица не изменилось, но в выразительных глазах появилось нечто такое, что не позволяло Свиридову покойно и комфортно распустить мышцы и «чувствововать себя, как в мусорном контейнере»... То есть уютно.

– Зачем вы все это мне говорите? – холодно спросил Бородин.

– А затем! Затем, чтобы вы, наконец-то, объяснили мне общедоступно, коли уж я такой непонятливый уродился... зачем все постановочные трюки с лечением от алкоголизма и заботливым недельным уходом и кормежкой от пуза... разве что памперсы не меняли...

– Не меняли? – не изменяя каменного положения в кресле, спросил Бородин.

– Нет, не меняли, и я хотел бы пожаловаться и обратить на это ваше внимание! И вообще... я пускаю в расход ваших людей, а вы строите из себя заботливого опекуна. Так зачем я вам понадобился?

Бородин распустил свои тонкие губы в снисходительной улыбке и после паузы ответил:

– Ну хорошо, я вам скажу. В двух словах, без лирических отступлений, как вы просили. Одним словом, я хочу, чтобы вы... чтобы мы, – мягко поправился он, – возродили отдел «Капелла».

Глава 4

Призрак «капеллы»

Свиридов поднял голову и посмотрел на Бородина скорее насмешливо, чем удивленно.

– Что же вы молчите? – наконец заговорил тот. – Вы находите, что это плохая идея?

Владимир облизнул губы.

– Ну, – произнес он, – если уж вы упомянули «Капеллу», да еще в таком замечательном контексте и таким самоуверенным тоном, то позволю себе сказать: по всей видимости, вы знакомы с тем, чем занималась «Капелла», и, быть может, даже сами имели какое-то к ней отношение. Я ошибаюсь?

– Нет. Все верно. Продолжайте.

– Идея, которую вы мне тут преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой, в теории не лишена смысла... для определенных людей, разумеется... но по сути своей она отвратительна! Вот что я могу вам сказать.

– И это говорите вы? Вы, для которого человеческая жизнь стоила столько же, сколько жизнь какой-нибудь полудохлой крысы в мусорном контейнере, который вы тут с таким удовольствием и не раз упоминали? Забавно, если бы не было так серьезно.

– Я думаю, – медленно проговорил Владимир, – наш идейный вдохновитель, можно сказать, кардинал и духовник «Капеллы» профессор Климовский не согласился бы с вами. Он решил бы, что я плохо усвоил его заповеди. Дело в том, что милейший Михаил Иосифович любил говаривать: «Помните, что этот мнимый „венец природы“, на деле являющийся лишь жалкой выродившейся обезьяной, как говорил великий Артур Кестлер, имеет права на жизнь не больше, чем клоп или таракан, нанюхавшийся мерзкого инсектицидного средства». Под венцом природы он разумел, естественно, людей.

При упоминании фамилии Климовского Евгений Ильич липко и неестественно улыбнулся – вероятно, с претензией на таинственность.

– Он действительно так говорил? Я в свое время пару раз разговаривал с профессором Климовским, и он произвел на меня впечатление образованнейшего и интеллигентнейшего человека.

Свиридов засмеялся.

– Самое смешное, что он таковым и являлся. Особенно в плане образованности. Помимо цитат из Шопенгауэра, Шпенглера и Бодлера, которые он рассыпал, как лепестки роз... он и розы очень любил, этот милейший человек... так вот, он очень любил цитировать следующее из Блока:

– Это было очень образно, Владимир Антонович, но мы отклонились от темы.

– Напротив, мы углубились и вгрызлись в нее. Как крыса в сыр, если хотите.

– То есть я так понял, вы не в восторге от моей идеи.

– Совершенно верно. И вот теперь я сам внимание.

– В смысле?

– В смысле – мне очень интересно, какие методы вы собираетесь применять, чтобы убедить меня в противном. В том, что возрождение «Капеллы» в полном или частичном объеме – это гуманное и остро насущное деяние.

– Вы сами придете к этому выводу.

– Ну-ну, – индифферентно отозвался Владимир. – Вы знаете, Евгений Ильич, «Капеллу» создал и держал под контролем настолько могущественный аппарат, что, боюсь, вам будет не под силу скопировать его. Равно как будет и не под силу найти таких исполнителей, каковые были тогда, и – самое главное – держать их под колпаком. За нами, офицерами отдела, была налажена двойная и тройная слежка.

– Я знаю. Я сам там некоторое время работал.

Свиридов задержал тяжелый взгляд на спокойном лице Бородина – словно прокатился катком асфальтоукладчика – и с выступившим легким румянцем на бледных щеках медленно произнес:

– Мне следовало бы об этом догадаться.