Киллер рядом - к покойнику

Глава 3

Микулов и Бородин

– А написал я «Мастер и Маргарита», так Лев Николаевич, прочитавши...

– Клубника-земляника... Уагадугу... сиропчик...

– ...плакал, бородой утирался...

– Сено-солома...

Дверь распахнулась, и вошли двое здоровенных санитаров, лицом и статью смахивающих на борцов сумо.

– Свиридов... – неожиданно деликатным тенором произнес тот, который был потолще и поосанистей, – который из вас Свиридов?

Небритый мужчина у стены нехотя повернул голову и бросил:

– Ну что – Свиридов?

– Ты Свиридов?

– Я-я, – с берлинским акцентом мрачно сказал Владимир.

– Вставай, пошли.

– Да я уже был на процедурах.

– Дуры после, – вероятно, с претензией на юмор сказал санитар. – К тебе пришли.

Свиридов сел на кровати и живо спросил:

– Кто, Илюха и Афоня?

– Не знаю, Илюха он там или Афоня, но только говорит, что пора тебя к нему доставить. Давай, пошевеливайся... пациент.

Свиридов медленно поднялся.

Ноги, онемевшие, одеревеневшие и расслабленные после месячного безделья, не слушались и настойчиво не желали перемещать Владимира в пространстве.

– Да, залечили тебя, – неодобрительно сказал санитар, глядя на то, как Свиридов пошатывается на собственных ногах, словно то ходули или протезы.

...В фойе сидел не Илья и не Афанасий. Этого рослого, атлетично сложенного парня Владимир видел впервые. Когда санитары подвели к нему Свиридова, он медленно поднял на Владимира небольшие, остро поблескивающие темные глаза и прищурился, чтобы разглядеть получше.

Владимир в данный момент не тянул на супермена, красочно описанного Евгением Ильичом: небритый мужик с лицом нездорового цвета, с землистыми кругами под глазами, с анемичными, неверными движениями и синусоидальной походкой, при которой руки не попадали в такт с ногами, болтались, как пустые рукава.

– Садись, – коротко сказал Микулов. Конечно, это был именно он.

– Ты кто? – вяло поинтересовался Владимир, упав на диванчик рядом с нежданным посетителем.

– Кто-кто? Тот, кто забирает тебя из больницы. Поехали... герой.

– Погоди... то есть как это – забираешь? Как собачку из приюта для братьев наших меньших? Забавно. Я тебя вообще первый раз вижу.

– Второй, – отозвался Микулов. – Только ты не помнишь, как мы... несколько своеобразно... с тобой познакомились.

– Ага... значит, это ты меня сюда приволок?

– Нет, не я. Другие ребята. Но, в общем, из одной со мной конторы.

– Что за контора? Мусарня? Прокуратура?

– Почти.

– Значит, гэбэ или доморощенные мафиози. Пиво собственного слива, как говорится.

– Ну, не так уж жестко, – насмешливо сказал Микулов, пристально и не без презрения глядя на то, как кривятся в сарказме серые губы сидящего рядом с ним алкоголика из палаты, набитой двинутым по фазе отребьем.

– И куда поедем? На виселицу?

– А тебе не все равно, куда ехать из этой милой больнички? Конечно, тут уютно и контингент подобрался милый и интеллигентный, но все-таки пора и честь знать.

– А поехали, – равнодушно сказал Владимир. – Кстати, ты не знаешь, куда тогда из ресторана, где я немножко лишку хватил и погорячился... куда делся такой здоровенный жирный парень? Он вот, кажется, тоже там вместе со мной мебель ломал.

Широкие скулы Микулова закаменели, на них заходили бугристые желваки, а на висках и на шее узловатыми веревками взбухли жилы.

– Мебель ломал? – глухо сказал он. – Мебель ломал... да ты там череп сломал одному нашему парню... мозги на стену выбил, сука. Ну ладно... не буду. Поехали.

– А, теперь тебе предстоит ответный реверанс: пустить слезу и мозг на стену, – насмешливо сказал Владимир. – Ну ничего... многие собирались, но ничего путного не вышло.

– Никто тебя в расход пускать не собирается, – сдержанно ответил Микулов. – Успокойся.

– А я и не волновался. Меня вообще в этой больнице сделали спокойным, я теперь как жаба в болотце. Мне что, прямо в пижаме ехать?

– А в чем еще? У тебя здесь есть гардероб?

– А эскулапы не запротестуют?

– Ничего.

– А там, куда мы поедем, кушать дают? А то меня тут только кашей-размазней пользуют. На скипидарную мазь смахивает.

Микулов встал:

– Ладно, хорош базарить, поехали.

У входа в больницу стоял здоровенный серый джип-»Мерседес», возле которого кругами ходили двое подозрительного вида босяков в пижамах под надзором здоровенного хмурого санитара.

Они хмуро воззрились на вышедшего из клиники стильного мужчину в прекрасном дорогом костюме, чисто выбритого и благоухающего французской парфюмерией, и с ним неопределенного возраста мужика с помятым лицом в точно такой же пижаме, только несколько более опрятного и здорового цвета. Он медленно брел за франтом, смотря себе под под ноги с таким видом, словно видел их впервые.

Не привык ходить.

На крыле джипа значилась свежая вмятина, вероятно, нажитая совсем недавно, быть может, даже в этой поездке в больницу.

– Машину тоже я помял? – спросил Владимир тоном Шурика, виновато говорящего кавказскому милиционеру: «Часовню – тоже я... разрушил?» – «Нет, это до вас. В четырнадцатом веке».

Микулов, не ответив, открыл дверцу и указал Свиридову на переднее сиденье.

– Куда едем-то? – уже почти весело спросил Владимир.

– На базу.

Владимир прожил на этой базе неделю. Прожил более чем сносно, особенно если сопоставлять это житье-бытье с нудно и серо волокущимся, как пьяница по осенним лужам, существованием в больнице.

База представляла собой внушительный трехэтажный коттедж с подземным гаражом и даже вертолетной площадкой, обнесенной высоченной бетонной стеной.

На базе были бассейн, теннисный корт и сауна. В общем, типичный рай для новых русских.

Свиридова кормили от пуза, обращались вежливо, но очень сдержанно: постоянно чувствовалось, что в воздухе буквально разлито тяжелое, недоброе напряжение – словно чья-та могучая воля, как цепь на шее разозленной собаки, мешает всем этим людям, безвылазно сидевшим на базе, броситься на Свиридова и послать его вдогонку за своим товарищем, который попался Владимиру под горячую руку и глупо погиб в банальной ресторанной драке.

Он пару раз пытался шутить:

– А меня что, на убой кормят, да?

...Но всякий раз ответом на его слова было угрюмое молчание или – в самом крайнем случае – быстрый цепкий взгляд исподлобья.

Впрочем, ему потребовалось больше недели, чтобы понять, что к нему относятся недоброжелательно не потому, что он случайно убил их коллегу.

Неприязнь и тяжелое подозрение вызывались только одним: у начальства этих людей был какой-то особый замысел в отношении Владимира.

...Свиридов мирно сидел в отведенных ему апартаментах и смотрел футбол, когда в комнату бесшумными шагами вошел его больничный избавитель – Микулов.

– Собирайся, – коротко сказал он.

Владимир окинул взглядом свое одеяние – тренировочные трико, майку и шлепанцы – и ответил:

– А я вполне собран. Сейчас только вот еще курточку накину.

– Ты не понял, – холодно отчеканил Микулов и бросил на диван вешалку с отличным черным костюмом и отглаженную белую рубашку. – Побрейся, умойся, переоденься – и поехали.

– А, к тому, за чей счет меня откармливают? – сказал Владимир. – А мне можно будет ему пожаловаться, что за все время пребывания тут не дали выпить ни одной бутылочки пива и не подсунули какую-нибудь ну самую завалящуюся телку... то есть особь женского пола?

– Можно, – отозвался Микулов. – Только, я думаю, говорить будет в основном он.

– Понятно, – отозвался Владимир. – Запись в жалобную книгу отменяется.

– Тебе десять минут на сборы, – бросил Микулов и вышел.

...Свиридов подошел к огромному, от пола до потолка, чуть затемненному зеркалу и рассмотрел в нем свое по-прежнему небритое, но уже куда как посвежевшее лицо с глубоко запавшими и смотрящими все еще диковато, но уже вполне осмысленно глазами. И подумал, что, в принципе, над ним хорошо поработали в больнице, и еще лучше поработал его собственный организм, который шеф «Капеллы» полковник Платонов нередко сравнивал с телом большой хищной кошки. Тигра, пантеры или барса. Кошки, которую можно пронзить насквозь, расстрелять в упор или раздавить камнем, но всякий раз раны на могучем теле затянутся, поползут волны неиссякаемой звериной силы по жилам, и снова – в который раз! – хищник встанет и ступит на тропу, по которой еще недавно ушел его убийца... и еще свежи его следы – свежи предательски, губительно для того, кто их оставил...