Холодное солнце

– Я ведь там не отдыхаю, а работаю, – довольно угрюмо сказал Донской, давая понять угреватому, что разговор закончен.

– Да отстань ты от человека! – девица нахмурила брови и схватила парня за рукав.

– Знаем мы такую работу! – не унимался угреватый. Глаза его зло горели. – Оттяжка, а не работа. Бабы, пойло, желтый песочек. Это мы, совки, здесь лямку тянем, землю носом роем! А они там за нас отдыхают. По тебе же видно, что работа твоя не пыльная… Эх, мужик, а слабо тебе со мной местами поменяться?

– Для чего?

– Чтобы показать тебе, как надо жить. Ты ведь жить не умеешь! По тебе вижу – никакого кайфа! Чужое место занимаешь у кормушки.

– Твое?

– А хоть бы и мое! – с вызовом воскликнул угреватый. Ему было плохо: губы страдальчески кривились, руки тряслись. – Здесь за дозу ломаться надо, гробить себя, а там, да еще с «зелеными»! – парень мечтательно закатил глаза. – Он, видите ли, работает! Жить надо, мужик, а не работать. Вкатал себе пару кубов – и живи. Если бы я был на твоем месте…

– Ты всегда можешь занять его, сынок, – сказал Глеб и отодвинул от себя поднос. – Я не против.

– Не против? Тогда считай, что я его уже занял! Слышь, мужик, может, кинешь мне двадцать баксов в долг? – парень, прищурившись, смотрел на Глеба.

– Не заводись! – закричала девица.

Ничего не ответив, Донской пошел к выходу. Когда он был уже у двери, его догнал крик угреватого:

– Ты адресок-то оставь! Где твое местечко-то?

Глеб вышел на улицу. Было приятно пройтись по еще малолюдной Москве. В домах зажигались окна, и население, ставя чайники на огонь, еще только готовилось вынырнуть из своих нор на улицы и тут же, набирая ход, жить, нахраписто и целеустремленно, жить, глотая пилюли и хватаясь за сердце, боясь отстать, упустить, опоздать.

С вокзала Донской отправился в гостиницу.

Он собирался переночевать здесь одну, максимум две ночи. Сумма, которую стремительно нарисовала ему администраторша, предварительно обшарившая Глеба блудливым взглядом, хоть и была непомерно высока, все же не смутила его.

Оставив сумку в номере, Донской, не теряя времени, направился в ту самую больницу, вернее, в тот больничный морг, куда несколько месяцев назад привезли мертвого брата. Привезли, чтобы равнодушно вскрыть, поспешно занести результаты вскрытия в казенные бумаги и пустить то, что некогда было Юрием, на ветер. Через трубу, разумеется.

Глеб долго бегал по медицинским начальникам, то и дело переходя с русского на английский и с английского, едва коснувшись арабского, на общепринятый – трехпалубный и пятизначный, пока его наконец не направили по назначению – к Ошоту Хореновичу, местному потрошителю и утилизатору отработанной плоти. Да и направили лишь потому, что скулы Донского побледнели и вслед за этим сквозь оливковый загар проступил румянец.

Кроме того, проситель был настораживающе прилично одет. В общем, шут его знает, что он за птица, и как бы чего не случилось, подумали медицинские работники и открыли шлагбаум…

– Когда-когда он поступил? Так это целая вечность! – Ошот Хоренович был раздражен.

– К вам еще приезжала мать покойного, – ответил Глеб, стараясь держать себя в руках.

– Ну и что? Разве всех упомнишь?! За это время их здесь столько перебывало! Гора покойников! Тут пока потрошишь очередного, предыдущий уже из головы выскочил. Сам понимаешь: работа с бездушным человеческим материалом.

Еще полчаса, мучая друг друга, они разбирали бумаги. А нужная среди них все не находилась.

– Но так не бывает! – возмущался Глеб. – Где документ?

– Как не бывает?! – возмутился прозектор. – Еще как бывает! Везде бардак. А в морге, по-твоему, порядок? Отстань от меня: нет человека – нет бумаги. Слушай, что тебе еще надо? Прах? Я тебе его устрою!

Прозектор некоторое время сквозь зубы по-армянски материл посетителя, а посетитель едва сдерживался, чтобы не съездить Ошота Хореновича кулаком по затылку.

В конце концов Донской понял, что искать правду бесполезно, и, хлопнув дверью, вышел в коридор. Вышел… и столкнулся с приземистым парнем в грязноватом белом халате и плутоватыми бегающими глазами.

Парень, кажется, поджидал его здесь.

Косые очень рассчитывали на вертолеты. Им нужен был хотя бы один, чтобы подняться в воздух и прихватить в тундре товарищей. В этом случае успех побегу был гарантирован. Причем плененный летчик не только поднял бы их в воздух, но и помог вывести из строя вторую вертушку.

Достать летчика не удалось.

Во время разгадывания кроссворда тот услышал какую-то возню на площадке и, с хрустом потянувшись, выглянул в окно. Выглянул и увидел, как охранник метрах в тридцати от него тяжело рухнул навзничь. Рядом с охранником летчик разглядел чей-то силуэт.

– Косой! – удивленно прошептал он и бросился к столу.

Выхватив из ящика пистолет, летчик погасил свет. Теперь он прекрасно видел бетонную площадку и бегущие к его домику фигуры.

Раздался стук в дверь. Летчик не ответил. Через несколько секунд стук повторился.

– Только суньтесь, жукоеды, – прохрипел летчик, – башки поотрываю!

Воздушный вариант побега сорвался. Конечно, можно было убить летчика. Но беглецы не хотели преждевременно поднимать шум.

Теперь нужно было уничтожить вертолеты.

Заложив под брюхо каждой из вертушек по связке взрывчатки, косые подожгли бикфордовы шнуры…

В эту же минуту от гаража раздалось натужное рычание тяжелой техники, и в сторону западной окраины Промзоны – как раз туда, где находились вышки, – двинулись ГТТ.

Охранники на вышках очнулись от сна.

Испуганно протирая глаза, они увидели быстро перемещающиеся по земле фигурки людей. Нет, это были не свои, «пятнистые», это были чужие.

«Никак косые бегут?!» – весело подумали вертухаи на вышках и направили дула пулеметов на тягачи.

После этого они связались с дежурным по Объекту и доложили ситуацию. Вертухаи были спокойны. Никакая техника не могла подобраться к вышкам, обнесенным по периметру глубокими рвами. Однако стрелки не знали, что там, внизу, у оснований опор вышек уже суетятся маленькие ловкие рабы…

Вслед за тягачами, на расстоянии примерно ста метров, шел «Урал». Наперерез им бежали косые, разматывая катушки со стальным тросом. Тягачи на мгновение остановились, чтобы принять беглецов, и полетели прямо на колючку, отчаянно подпрыгивая на кочках.

У вертухаев разбегались глаза: они не знали, с кого начать…

В это время дежурный по Объекту будил свою гвардию. Растолкав сонных людей, он уже через несколько минут сидел в машине, мчащейся по бетонке к месту побега. С ним было девять автоматчиков, разместившихся в двух УАЗах…

Тягачи косых шли параллельно, точно в створ между вышками. Сзади их догонял «Урал». Вертухаи, вжимая щеки в теплые приклады пулеметов, злорадно улыбались. Ждать больше не имело смысла. Косые были как на ладони.

Первые пули легли перед тягачами, подняв брызги сланца. Однако больше одной очереди выпустить вертухаям не удалось.

Стальные тросы, волочившиеся по мху вслед за тягачами, вдруг натянулись струнами, и деревянные опоры обеих вышек подломились, как тростник.

Одного стрелка выбросило из-за пулемета, и он, сделав головокружительный кульбит, упал в упругий мох, подпрыгнув, как на матрасе. Второй, не выпуская из рук пулемета, вместе с вышкой рухнул в ров, подняв фонтан застойной воды.

Вездеходы, как нож в масло, вошли в заградительные ряды колючки и, окутавшись зелеными искрами стекающего по железу электричества, разорвали их. В образовавшуюся брешь проскочил «Урал» и притормозил, поджидая бегущих от вертолетной площадки товарищей. Оглядываясь, они ждали взрывов.

И один взрыв все-таки прозвучал…

Как только косые покинули площадку, из домика проворно выскочил летчик. Он видел, что под бензобаком ближайшей вертушки тлеет огонек.

Летчик был отважным человеком. Кроме того, он не желал остаться без вертолетов, а значит, без работы, которая приносила ему хорошие деньги… Загасив шнур под ближайшей вертушкой, он увидел, что и под второй машиной искрит. В несколько прыжков преодолев расстояние до нее, летчик рванул из-под бензобака уже готовую взорваться увесистую связку и отшвырнул ее. Через мгновение связка превратилась в шар огня, бросив летчика на бетон…