Охота на Санитара

О том, чтобы порвать отношения с Комитетом, Трубоукладчиков больше не помышлял. С одной стороны, прекрасно понимал, что с завалявшегося в суде уголовного дела в любой момент можно сдуть пыль, и суровый приговор ждать себя не заставит. С другой стороны — просто привык к такой жизни. Надо отдать должное, в ней были и плюсы. Многие из партнеров или просто знакомых Вениамина Яковлевича отправились в мир иной или места не столь отдаленные, а его обходило стороной.

Очередной крутой поворот в судьбе скромного юрисконсульта произошел после очередной встречи с куратором, ставшим подполковником и занявшим, соответственно, более высокий пост. Было это в конце восьмидесятых. Завершающая фаза перестройки, разгар кооперативного движения, первые совместные предприятия, первые акционерные банки… Первые бандиты, не делающие большого секрета из своей профессии, первые крутые разборки, похищения предпринимателей и членов их семей, заказные убийства.

Вскоре после конспиративной встречи с подполковником Вениамин Яковлевич уволился со своего предприятия и через некоторое время стал адвокатом. Трубоукладчиков не строил иллюзий: для успешной борьбы с организованной преступностью КГБ требовались свои люди во всех сферах общества, с этой преступностью плотно соприкасавшиеся. Ему предстояло стать одним из них. Страшновато, конечно. Братки в кожаных куртках и спортивных штанах несколько отличались от того контингента, с которым привык иметь дело Трубоукладчиков. В той среде, конечно, тоже случались расправы с изменниками и просто неугодными личностями, но были они исключением из общих правил, последним средством, а не привычным способом ведения дел.

Трубоукладчикову дали время, чтобы «обустроиться» на новом месте. В течение почти двух лет на встречи его звали крайне редко, а потом наступил август девяносто первого.

Когда путч был подавлен, толпа демократов пыталась штурмовать здание городского управления госбезопасности. Преодолев робость, Трубоукладчиков к ним присоединился. Не в первых, конечно, рядах, но принял участие, теша себя нелепой надеждой, что сможет добраться до секретных архивов, чтобы выкрасть свое «личное дело». Очевидно, теми же мыслями руководствовались и многие другие борцы за свободу, но ничего у них не получилось. С толпой совладали, хотя деморализованные последними событиями сотрудники охраны и не решились применить оружие.

С ужасом Трубоукладчиков ждал расплаты. Он сочинил версию, что находился среди зачинщиков беспорядков исключительно с целью их выявления, но понимал, что провести никого не удастся. Ожидание затянулось; его опять никто не вызывал на контрольные встречи, и это было хуже всего. На работе все валилось из рук, но тут судьба в очередной раз ухмыльнулась и вознесла его на гребень успеха. Пара газетенок напечатала его фотографии среди защитников демократии, фамилию упомянули в программе новостей местного телеканала, а поскольку фамилия была звучной, то ее подхватили и другие, более влиятельные СМИ, так что Вениамин Яковлевич оказался зачислен в стан самых бесстрашных борцов за свободу, получив —ярлык «истинного правозащитника и продолжателя дела академика Сахарова». В смутные дни августа-октября прокуроры и судьи без всяких на то оснований поотпускали огромное число опасных преступников — убийц, насильников, разбойников, — очевидно, полагая, что в условиях нового, справедливого общественного устройства те перевоспитаются без изоляции от общества. Ни малейшей заслуги Трубоукладчикова в этом не было — он, трясясь от страха, бессмысленно просиживал рабочие часы в конторе или, сказавшись больным, отлеживался дома, мешая водку с пивом, — но про него опять вспомнили, и какая-то общественная организация даже выступила с ходатайством о представлении Сухаря к правительственной награде за активное спасение демократии.

Наградить его так и не наградили, но переживать по этому поводу Вениамин Яковлевич начал лишь через несколько лет, во второй половине девяностых, когда все устаканилось и тени прошлого перестали приходить по ночам.

А тогда адвокат ждал расплаты, готовился принести покаяние и выполнить любые новые задания, но никто про него не вспоминал. Вызовов на встречи не приходило; как-то раз, спьяну набравшись смелости, он позвонил своему куратору на службу, и незнакомый сотрудник равнодушным голосом ответил, что подполковник больше не работает…

Порой Трубоукладчикову казалось, что свистопляску с развалом КГБ устроили такие же, как он, озабоченные опасными для себя документами «борцы за свободу», только прорвавшиеся к реальной власти.

Всю осень и зиму Вениамина Яковлевича лихорадило. Он просыпался в пять утра, заслышав во дворе шум автомобильного мотора, переставал дышать, когда на его этаже останавливался лифт и чуть не писался в постель, заслышав шаги на лестничной площадке; он покрывался потом, когда в телефонном аппарате что-то пощелкивало, и мог начать заикаться, заметив в уличной толпе мужчину со строевой выправкой. Но время лечит нервы. Все прошло, Трубоукладчиков вдохнул полной грудью и окунулся в новую реальность, которая, как выяснилось, вполне соответствовала тем мечтам, которым он предавался в бытность студентом юрфака…

…Стоя возле окна, Вениамин Яковлевич перевел взгляд с куполов православного собора, расположенного возле городской администрации, на облицованный тяжелым гранитом фасад милицейского главка.

В наиболее смелых мечтах Трубоукладчиков видел себя Посредником. Посредником между теневыми хозяевами города и властью официальной. Посредником именно с большой буквы, проводником высокой политики. «Если криминалитет нельзя победить, то с ним надо договориться», — бывало, произносил он за чашечкой кофе во время обеда с каким-нибудь высокопоставленным чиновником и видел одобрительный кивок или слышал в ответ: «Интересно! Какая свежая мысль…». До желанной роли оставалось еще далеко, но некоторые успехи позволяли надеяться на то, что цель вполне достижима.

Зазвонил один из трех аппаратов, установленных на рабочем столе. У этого телефона был крайне противный, скрежещущий звонок. Трубоукладчиков специально выбрал такой, чтобы было слышно везде, даже в комнате отдыха, — номер был известен ограниченному кругу клиентов и доверенных лиц, использовался только в случае острой необходимости или для разговоров, требующих соблюдения режима секретности; секретарша к нему доступа не имела, Вениамин Яковлевич отвечал всегда сам, а если в кабинете находился кто-то из посторонних, то убавлял громкость звонка до минимума и трубку не брал.

На связь вышел «свой человек» из администрации следственного изолятора. Прослушав сообщение, Вениамин Яковлевич стал собираться. Настроение как будто не испортилось — адвокат ждал этого звонка, — но что-то тяготило. Может быть, стало тревожно? Какие-то предчувствия? Поймав себя на этой мысли, Трубоукладчиков замер, прислушиваясь к ощущениям. Да нет, все в порядке. В конце концов, он не виноват, что Заварова внезапно освободили! Дракула все понял и свои претензии снял, так что предстоящая встреча являлась плановой, рабочей… Но что-то продолжало тяготить. Среди клиентов адвоката Александр Графов, преступный авторитет с прозвищем румынского вампира, недавно арестованный за бандитизм, безусловно не являлся самым важным, но уже снискал лавры наиболее беспокойного. Однако отказаться от сотрудничества с ним Вениамин Яковлевич, в силу ряда важных причин, возможности не имел.

Из маленького сейфа, установленного в углу кабинета, Вениамин Яковлевич извлек пятьсот долларов в купюрах разного достоинства и сотовый телефон, недавно доставленный одним из подручных Дракулы, оставшихся на свободе. Аппарат был зарегистрирован на паспорт подставного лица и прошел несколько рук прежде, чем оказаться у адвоката. Покрутив трубку в руках, Трубоукладчиков хмыкнул и сделал один звонок, уложившись в девять секунд бесплатного эфирного времени. Разговаривая, он невольно приглушил голос и озирался на входную дверь, так что собеседнику было бы трудно его понять, если бы такие созвоны не происходили регулярно, практически перед каждым посещением Дракулы в тюрьме, — менялось только время встречи да иногда — место.