Черный альпинист

— Тебе, Таха, нельзя долго на такой работе сидеть. У тебя есть склонность к насилию, и когда даешь ей волю, ты сам звереешь и тупеешь. А зачем тебе это? В мордоворотах ходить каждый дурак может. Ты пробивайся туда, где мозгами воюют, раз уж так нравится тебе сама война.

Тахир обиделся, они поругались, но слова приятеля, чей ум уважал, запали в душу. Затем случились два происшествия, которые и подтолкнули к решению идти в КГБ.

Сперва произошел срыв. ОМОН на первых порах, сразу после формирования, очень натаскивали, заставляли каждый день на базе заниматься кроссами, плавать, с тяжестями возиться; через день по вечерам водили на стрельбище или в зал единоборств. И после пьянства да блядства в участковых Тахиру трудновато приходилось. А тут устроили марш-бросок по проклятым горам в полном боевом облачении — с бронежилетами, АКМ, рожками, в тяжеленных ботинках, воздухонепроницаемой униформе… От Медео до города по горам, да не по тропам — продирайся через колючие заросли, вверх-вниз, половина взвода сошла с дистанции. Тахир добежал, пусть и не первым, не позволил себе отстать. Только присели — тревога. Выезд на Первую Алма-Ату, облава, наркоманов с притона спугнули, те гашиша накурились, с ножами и отвертками на мирных прохожих кидались. В общем, устал жутко. Утром домой возвращался. Зашел в свой подъезд, на третий этаж к родной квартире поднимался. А тут крики, вопли «убивают!..» — соседи пьющие очередную разборку устроили. Он не обратил внимания, зашел к себе, мать ему завтрак сразу на стол поставила, чтобы поел и отсыпаться завалился. Сама по магазинам отправилась. Он лег — от шума спать не может. И тут младший брат из школы вернулся — говорит, в подъезде пьяный сосед к матери пристает. (Потом выяснилось, что сосед пытался «о жизни поговорить».)

Тахир выскочил в штанах на голое тело и начал его колошматить за все: за усталость, за раздражение, за бессонницу. Его ни брат, ни соседи оторвать не могли. Сперва лицо алкашу изуродовал, потом на пинках из подъезда и из двора вынес. Жена алкаша наряд милиции вызвала, те Тахира не тронули. «Сам нарвался» — констатировали. Но все соседи были шокированы его яростью. Собственная мать долго плакала, запершись в ванной, а вечером яростно кричала на отца, требуя, чтобы тот объяснил сыну — как не надо себя вести.

И отец поговорил. Сперва предложили перейти из ОМОНа в ОБХС (родственные связи позволяли осуществить перевод). Тахир подумал — и отказался. Объяснил, что если будет служить там честно, — наживет много врагов, причем из солидных семейств, заработает дурную славу. А как служить в ОБХС «с умом», с пользой для своего кармана и для окружающих, он представлял себе смутно. Тогда отец впервые упомянул о КГБ и Бекболате Амирхановиче.

Тахир оторопел, отказываться не стал, несколько дней взял на размышление. А тут и судьба дала точную подсказку.

Однажды вечером они с приятелем, тоже омоновцем, после службы решили на пару покалымить. Вооружились гаишными жезлами, Тахир вызвал по телефону старого дружка участкового из микрорайона «Орбита». Дружок прикатил к ним на «урале» с коляской и надписью «ГАИ» на боку. Отправились втроем за город стопить проезжающих и башлять с них на выпивку. Как потом решил Тахир, — согрешили в том, что двое, он и участковый, пожадничали, размечтались заработать побольше, обоим не хватало зарплаты (участковый был семейным, с детьми, еще куда ни шло, а Тахиру на «адидасовский» спортивный костюм не хватало).

Встали в кустах на выезде из Алма-Аты, на талгарском шоссе, останавливали легковушки, что побогаче, и вымогали откупные, безбожно при этом напирая и наглея. Особо не боялись, выведали, что настоящих «гаишников» на той точке не ожидается. Но нарвались.

Остановили «волгу». Тахир к тому моменту уже отдыхал, развалившись в коляске мотоцикла. Двое приятелей стояли, разговаривая с шофером. Тот, вроде, тоже был уйгур, номера на машине висели областные. Кричал, возмущался, наверное, придирки были мелочными. И Тахир услышал, что сельчанин, проявив непредсказуемую интуицию, потребовал показать ему документы милиционеров. Участковый не сдержался (привык к кулачным методам следствия), заехал ему в живот, а когда шофер упал, еще и добавил сапогом по лицу. В «волге» опустилось стекло на задней дверце, высунули охотничью двустволку и залпом с обоих стволов, картечью, оторвали участковому голову.

Пока Тахир вылез из коляски, пока добежал до машины — его другу-омоновцу распороли ножом брюхо. Шофера, как курдючного осоловевшего барана, закинули на заднее сиденье. И «волга» сорвалась, резко развернулась и умчалась обратно к колхозным полям.

Неизвестно, что бы он предпринял, если бы у участкового не забрали пистолет. Его, Тахира, табельный пистолет. Отдал чуть ли не ради забавы, пока приятель «капусту» будет собирать. Тут уже не отвертеться от следствия и от тюрьмы. Тахир догнал их на «урале», более приспособленном к гонкам по пересеченной местности. По нему стреляли, промазали, а он сблизился с машиной со стороны водителя, кулаком выбил боковое стекло и спровоцировал водителя на аварию. Вместе врезались в небольшой кирпичный дом, скорее, даже сарай для просушки табачных листьев.

Сам спасся, за считанные метры до стены выпрыгнул из седла. «Урал» взорвался, у «волги» весь передок сложился в гармошку, дом вообще снесло до уровня фундамента.

Два мужика на передних сиденьях оказались мертвы. Третьего, избитого участковым шофера, он добил из найденного тут же своего пистолета. Побрел обратно, надеясь, что хоть омоновца еще удастся спасти. Когда отошел от «волги» на сотню метров — она рванула, в ночи распростерся в небе огромный факел. Умер и второй участник ночной забавы, у Тахира на руках. Подъехавшим патрулям ничего вразумительного он сказать не смог. А с раннего утра поехал к Бекболату Амиртаховичу «сдаваться» с потрохами: выложил всю историю, как есть, сказал, что не может больше в ментуре работать, хочет чего-то менее грязного и более полезного для людей.

Дядя и искренность его оценил, и даже за действия, что «волгу» догнал и всех пассажиров загасил, похвалил. Историю как-то замять сумел, без следствия серьезного обошлось. Хотя за спиной Тахира поговаривали о случившемся. Он терпел, ждал увольнения (документы сразу подал на увольнение). Потом пошел слух, что он уходит в КГБ, и почти все друзья отвернулись от него — менты гэбешников органически не переваривали…

Они проехали поселок: ущелье, чуть потеснившись, оставило возле речки места на десяток глиняных домиков, из печей во дворах курился дымок. Вдоль дороги к аулу брел пацан, даже не оглянулся на машину, тащил на себе огромную вязанку сухих сучьев. Затем дорога пошла вверх, к вершинам, запетляла по террасам над узким лезвием пропасти, где грохотала в теснине река. Ее шум временами глушил натужный рев двигателя «жигуленка».

Дикая растительность вытеснила фруктовые деревья, да и сама скудела, пока на каменистых склонах не остались заросли колючек, пышные кусты дикого барбариса с фиолетовыми россыпями ягод. На противоположном северном склоне ущелья появились строгие яркого сине-зеленого цвета тянь-шаньские ели. Они множились, превращаясь в сплошной хвойный массив, укрывший склоны от подножья до верха хребта.

Первые фиолетовые тени сгустились в ущелье, солнце зацепилось за вершину гряды. Тахир прибавил скорость. Дорога была лишь обозначена щебенкой, камни терзали со скрежетом днище автомобиля, изредка стучали по стеклам и капоту. От стука проснулась Марина. Закрыла окна. С некоторым страхом оглядывала окрестности.

— Я ведь впервые далеко в горы забралась.

— Как ни странно, и я не любитель, — парировал Тахир. — Но турбаза — это другое: комфорт, горячая вода, удовольствия. А альпинист я случайный, за компанию, приятель Сашка за собой потащил. Тоже боксом занимался, бросил и в горы влюбился. Он знаменитый скалолаз нынче, чемпион Союза, чуть на Эверест не взяли.

— А что теперь, не дружите?

— Я его год не видел. Он с гор не спускается, кочует по турбазам, работает проводником или спасателем, иногда у метеорологов или у геологов. От армии даже закосил, а мне это не понравилось, даже поругались. Ну, я потом помягчел, вроде помирились. А последнее свидание выдалось трагическим. — Тахир ухмыльнулся. — Пошли вдвоем на какой-то пик, размяться, и я там ногу сломал. Так он меня на турбазу притащил. На себе. Здоров, как черт!