Черный альпинист

Тахир подозвал парня посимпатичнее, такого, чтобы не пялился, как на травленного зайца, а смотрел с пониманием. Сказал, чтобы воду и полотенце приготовил, добавил нарочито громко: «Если убивать начнут, ты не забудь полотенце выбросить».

И тут же планы его рухнули. Хотя и сам чувствовал: сегодня ему не светит. Но опять же, обидно его били, с каким-то сладострастным унижением тренер разделал на прощание своего ученика. Тахир не сумел измотать противника за два раунда, потому что его самого загнали до той тоскливой злобы, что бывает знакома всем боксерам: эх, мне бы раз вдарить, разок попасть от всей души, а там наплевать… Тренер негромко шуршал по полу своими «боксерками», порхал, как бабочка, показывая высший класс «танца средней дистанции», когда ни на секунду не задерживаешься перед врагом. Непрерывно взад-вперед, шажок вперед, шажок в сторону, шажок назад и снова в сторону. Как бы почти нежные, почти отеческие и демонстративные удары, серии хлопков, где первые два-три точны и несильны, лишь бы показать слабину в обороне, но последний, резкий и незаметный, выбивает дух из живота или наливает свинец в плечо. Или остается красной мутью перед глазами.

Гонял он Тахира. То таскал за собой, ускользая, а Тахиру приходилось прилипать, давить, махать вдогонку кулаками под смех и хлопки аудитории. На дистанции тренер переигрывал начисто. Раза два Тахир его достал, но если бы сам костяшками кулаков не почувствовал, то засомневался бы. Настолько невозмутим оставался Дмитрич. Продолжал ритмично приплясывать, похлопывая Тахира по физиономии справа и слева длинными боковыми, иногда приподнимая голову крюками снизу…

— Держи головку, Тахирчик, вот так. Вот завалился, ай-ай, медлителен, ай-ай, опять не успел. Локоточки не опускай, не тебе выпендриваться, Тахирчик…

Во втором раунде элегантным прямым апперкотом на отходе он выключил Тахира секунды на три-четыре. Поскольку судить никто не взялся, зрители это вряд ли заметили. А Дмитрич взял паузу, попрыгал в сторонке, пристально следя за выражением глаз ученика. И вернулся в контакт. Это чуть не повторилось на последних секундах перед перерывом: Тахир напоролся на удар, едва отклонился, вместо тычка получил хлесткую пощечину… Ощутил пульсирующий желвак на скуле: там вспухала кожа, наливаясь синей дулей. Тахир решил плюнуть на диспозицию, на эстетику боя, раз морда своя уже испорчена — и это за час до свиданки, здорово! И начал «грязный» мужиковатый бокс.

Он внаглую валился на тренера, тот уже не успевал каждый раз уходить в сторону и вместе с Тахиром ударялся о стены. С воплями расползались из-под ног малыши, а Тахир успевал в момент удара о стену нацелить локти в ребра Дмитрича, чтобы припечатать побольнее.

— Хамишь, Тахирчик. Тебя ведь дисквалифицировать некому, не надейся… Поэтому держись.

Тренер уже не уходил от обмена ударами. Если Тахир перся, он встречал в упор короткими сочными с обеих рук: удар правой, удар левой, — а когда Тахир, напоровшись и ища спасения, отшатывался, вдогонку посылался длинный прямой правой. И Тахир летел через зал, а потом бежал обратно мстить. Классическая серия, которую Дмитрич вбивал рефлексом в каждого ученика. Первый раз Тахир пострадал от нее сильно, второй раз сам ее спровоцировал, чуть смягчая подставленными перчатками оплеухи. Дмитрич уловки не заметил, увлекся слишком тренировочной работой, почти машинально попытался проделать серию и в третий раз. И когда он опять послал свой знаменитый правый вдогонку, Тахир резко качнулся, сгруппировавшись, навстречу тренеру, под нависшую руку и снизу вмазал коротким апперкотом в повисшую от возбуждения нижнюю челюсть Дмитрича. Тот, заглядевшись на искры в своих глазах, руки опустил, взлетая вдобавок вверх. А Тахир бил в подбородок с левой, с правой, и под конец двинул кулаком под дых. Тренер стал падать на ученика. Тахир чуть ушел в сторону и, как борец, аккуратно принял тело на бедро, так, чтоб Дмитрич с грохотом опрокинулся на пол во весь рост. Все в зале вскочили, смотрелось это жутковато.

Тренер поспешно вскочил, вытер мокрые перчатки о штаны, растер обувью лужу пота под собой… Эти секунды вернули ему способность соображать. Принял стойку, приглашая Тахира продолжить. Тут пацан с часами сказал: «Время!» Третий раунд закончился, а с ним и спарринг.

— Хитрости ты, Таха, научился. Это хорошо. Силы у тебя хватает, что тоже неплохо. Злости много, очень много, на двоих-троих, и это вряд ли идет в плюс. Опасно, злоба лишает ума и соображения. Побеждать нужно с холодной головой, по-умному, иначе это не победа — случайность. Умному боксу ты не научился, это я сейчас тебе объяснил. Хоть в жизни не уповай на силу и на злость. Лучше выжди, а потом действуй, иначе проиграешь. Понял?

Они вытерлись полотенцами в зале, стянули спорткостюмы, пережидая, пока салажня освободит душевые и раздевалку. Тахир слушал, опустив глаза, сам знал — взгляд у него пока еще ненормальный. Никак не мог отдышаться.

— Понимаю, — ответил Дмитричу. — Но вас-то, Анатолий Дмитрич, я на слабину словил?

Тахир фальшиво улыбнулся, предлагая перемирие.

— Да, сумел. А если бы я бил от души? В первом раунде, когда работал быстрее тебя раза в три?

— Да знаю я, что плох как боксер. Всегда знал, если честно. Если вы тут захотели жизни меня поучить, я приму все к сведенью. Но как воевать, я сам решаю. Вы уж извините, в Афгане тоже приходилось учиться не проигрывать. И ничего, вернулся.

Затем они помылись на пару в душе. Все-таки дерябнули по сто, пожали руки. Тумаки на лице продолжали гореть у Тахира, зеркало обещало иметь вид пентюха после драки. Но он с удовольствием посматривал на тренера: у того на ребрах отпечаталось несколько красных пятен — и касаться их Дмитрич избегал.

Марина ждала его, выйдя за ограду общежития. Наверно, не хотела, чтобы подружки увидели, как куда-то с парнем отправилась, да еще с азиатом! Это неплохо, что у Марины характер скрытный, — Тахир и сам был таким. Но иногда это против него оборачивалось. На вопросы: как провела время вчера, куда ездила или о других воздыхателях, Марина не отвечала. В лучшем случае смеялась в ответ, в худшем — смотрела исподлобья, и он трусливо ретировался. Она выросла в детдоме. Была роскошно красива, молода (семнадцать с хвостиком), числилась на ткацком комбинате АХБК, играла в дубле волейбольной команды, причем в высшей лиге. Быстро оценивала людей, не боялась спрашивать, не терялась. И умела принимать быстрые решения и добиваться их исполнения. Ну все как у него, считал Тахир. А что без родных — это тоже нравилось, всякой возни меньше. И ему больше любви и внимания достанется.

Она закинула сумку на заднее сиденье, села рядом на переднее, весело отстранилась, когда Тахир попытался ее поцеловать. Засыпала вопросами:

— Откуда такая роскошная машина? Только не ври, что твоя.

Вообще-то отцовскому «жигуленку» лет шесть было.

— Отца, — честно признался Тахир.

— А что, мы далеко едем? Объясни, туману напустил.

— Но ты вещи, одежду там, прихватила? Едем мы на турбазу по путевкам, вот они.

Они уже ехали по ташкентской улице. Тахир дотянулся до бардачка (хитро глянув на обнажившиеся коленки Марины), достал два картонных листа с отпечатанным на них синим контуром горной гряды. Под горами было вытиснено золотом «Турбаза „Алма-Тау“».

— Ой, это там, где ты каждый год бывал?

Тахир кивнул, он много о себе за неделю знакомства успел рассказать.

— А где будем жить? Не в палатке?

— В двухместном номере. Комфорта немного, зато каждый вечер кино или дискотека, шашлыков и самсов будешь есть кучи. Не говоря о грибах, ягодах, походах и прочем. Нравится?

Для Марины с сорокарублевой стипендией многое было дорого. Тахир имел в кармане сто пятьдесят и чувствовал себя султаном.

— Путевки льготные от общества «Буревестник». Я сегодня с боксом прощался, кстати, с тренером Дмитричем. Неужели ничего не заметила?

— Вообще-то трудно не заметить. Думаю, подрался не очень удачно, ну а чего такого, мужик же. Не буду душу травить.