Ангелы приходят всегда

Только что получил письмо от одного заключенного. В письме есть такие стихотворные строки:

Я ошибся, должно быть, но был по-особому прав.

Чрез тюремную стену не увидишь бегущего полем.

Из-под панциря стен не почувствуешь запаха трав.

Вязкий скрежет железа… Должно быть, мне рано на волю…

И ещё… А потом, я не помню, что было потом.

Но когда я очнулся, лежащим на каменных плитах,

то вошедший ко мне с золотым православным крестом

прошептал: «Не сдавайся, ты сможешь, ты выиграешь битву».

(Д.М.)

«Но причем тут вера?» (Переписка)

Пишет Л. С.:

Простите за вопрос, возможно, глупый с вашей точки зрения. Сегодня показывали по ТВ службу в храме Христа Спасителя. Шикарное помещение, такая богатая отделка и прочее, и прочее. Но ведь 2000 лет назад все было по-другому. Иисус родился не в фешенебельной больнице, а в хлеву. Его Мать была отнюдь не царица и не жена президента. Свое детство и юность Он провел в бедной семье, да и потом не был богат. Вроде у Него вообще практически ничего не было. Да и храмов для Него тогда не строили.

Так вот, о чем я… Вот эти самые шикарные иконостасы, богато украшенные золотом и драгоценными камнями, одежда священников, стоимость которой, наверное, превышает доход среднего человека за год, и т.д. и т.п., не есть ли уход от истоков, от того, что должно быть по слову и примеру Христа?

Мне кажется, глупо измерять степень веры высотой построенного храма или толщиной поставленной свечки.

Да, художественная ценность всей церковной атрибутики бесспорна. Многим предметам не одна сотня лет, многие сами по себе очень дороги, да и красивы тоже. Но причем тут вера?

Мой ответ:

Вопрос этот не глупый, а очень даже закономерный и, кстати, интересующий меня не менее вас.

Мне хочется верить, что люди, воздвигающие величественные христианские храмы, делают это от чистого сердца, а не ради показухи или моды. Мне хочется верить, что все эти «новые русские» и президентская рать, стоящие в храмах со свечками и принимающие Христа в православном богослужении, приняли бы Его и в реальности, если бы Он пришел к ним в дом так, как Он ходил когда-то по Святой Земле – в образе нищего Странника.

Мне хочется верить, что архиереи и старейшины не содействовали бы вновь тому, чтобы Христос был распят, если бы вдруг евангельская история повторилась сегодня.

И, наконец, мне очень хочется верить, что я не оказался бы среди кричащих: «Распни, распни Его!»

Но здесь я останавливаюсь, понимая, что слишком многого мне хочется.

И Христос был бы распят человечеством вновь, явись Он в наши дни, а не две тысячи лет назад. И что самое горькое для меня – я, скорее всего, был бы в числе Его распинателей.

…И тогда я сжимаю кулаки до боли и еще сильнее начинаю любить Его – всегда Странного и Отверженного, всегда Славного и Святого, всегда Кроткого, Распявшегося за всех людей, а значит и за меня.

Христос тихо приходит сквозь затворенные двери… И уходит тоже тихо. Он может находиться там, где мы не думаем Его встретить. И Он может не быть там, где мы самоуверенно Его ждем.

Сами по себе храмы не прибавляют и не убавляют в нас веры, ибо вера – это дар. И чем вера страннее, тем она вернее для меня, по сказанному: «Для иудеев – соблазн, а для эллинов – безумие. Для нас же, уверовавших, – сила Божия».

Я желаю вам веры, потому что больше мне нечего пожелать, потому что именно вера (а не внешнее величие храмов и мощь религиозных организаций) есть победа, победившая мир… победившая зло кротостью и любовью, жалостью и состраданием.

Пишет Л. С.:

Спасибо за ответ. Вы мне помогли, но почему-то на душе как-то пустовато и печально. А насчет храма, так, насколько я помню слова Иисуса: «Храм – в душе вашей. Приди к себе в дом в свою комнату, затвори за собой дверь и обрати помыслы свои к Отцу, знает Он нужды твои наперед». По-моему так, хотя где-то, может, и ошибся. Не знаю почему, но храмы мной воспринимаются только как памятники архитектуры, по ощущению моему святость ушла из них. Точно так, как из храмов, в которых поселились торговцы, но нет в них Иисуса. А Он приходил, чтоб прогнать их из Дома, где можно поговорить с Богом. Возможно, я не прав, но пусть простят меня тогда люди и Он за мысли неправые.

Мой ответ:

Дорогой во Христе брат, не грустите, я скорблю вместе с вами. Скорблю до боли, до слез душевных. Да, это должно быть очень больно вам теперь.

А насчет храма, помните в фильме Абуладзе «Покаяние» слова: «Зачем нужна дорога, не ведущая к храму?»

К сожалению, понять всю глубину и правду этих слов может лишь тот, кто эту дорогу осилит. Лично я сам еще в пути.

Но мы не можем отдать наши храмы на откуп торговцам, мы не можем бросить наши храмы. И самое главное, нам нужно из себя изгонять внутреннего торговца и фарисея.

Да, это война, это невидимая брань. Нужно идти и быть смелым, верным и честным. Дай Бог нам вернуться в наши храмы и никогда не стать теми торговцами, которые продают и предают Христа.

Вчера в штате Пенсильвания

«Ничего не обещай,

ничего не говори,

а чтоб понять мою печаль,

в пустое небо посмотри»

(«Бони Эм»)

Но вся штука в том, что небо не было пустым…

Вчера в штате Пенсильвания был занесенный снегом дом, похожий на дореволюционную дворянскую усадьбу. Потрескивал огонь в камине. У огня мы беседовали с интересным человеком Л.

Когда-то он работал физиком у Сахарова. В партию никогда не вступал, кэгэбисты приглашали сотрудничать, специально под него хотели создать аналитический отдел, но он «отшутился». Долго не мог выехать за границу, а при первой возможности остался за рубежом.

Жаль, что он не стал писателем, и жаль, что у меня не было диктофона, – мне не воспроизвести полностью того, что он говорил…

Говорил он, что логика одномерна и что это – низший инструмент человеческого сознания, который не пригоден, если мы говорим о Боге и о Церкви. Меня это натолкнуло на парадоксальную мысль, что Истина не нуждается в доказательствах и поэтому, собственно, не имеет их.

Говорил он о национальной идее России, которую многие ищут, но не могут понять, что выше призвания быть православным народом-богоносцем ничего нет. Говорил, что Россия гибнет, но не погибнет, потому что это не страна, а особая религиозная культура, основанная на совершенно других принципах, чем западные и восточные цивилизации. Говорил, что лицо католицизма открылось в крестоносцах; они не смогли доказать Христианство любовью и словами и тогда порубили всех мечами, – «вот и вся любовь». Говорил, что в душе всегда был верующим и потому не вступал в партию. Говорил, что и сейчас остается верующим и потому не может ходить на Западе в храмы, превращенные в клубы. (Слава Богу, он нашел православного священника, которого считает верующим и к которому с радостью ходит.)

На джипе Л. мы ездили по дорогам Пенсильвании два с половиной дня и видели множество православных храмов (исторически – это место православное), а главное – были в Свято-Тихоновском монастыре, основанном святым исповедником патриархом Тихоном.

Еще была важная встреча – мы заезжали в гости к друзьям мученика Иосифа Муньоса – Татьяне, Маше и Мише.

После своей мученической кончины Иосиф явился в тонком сне Маше, у них был такой разговор:

М.: «Бедный, как ты, наверно, мучился, когда тебя убивали?»

И.: «Мне было больно, но совсем недолго, а теперь мне очень хорошо».

М.: «А что с Чудотворной иконой?»

И.: «Бог дал, Бог и взял».

А мать Маши Татьяна рассказала, что недавно за чаем поведала одному доктору церковной истории о том, что читала о чуде, когда Тело и Кровь Христовы были явлены в их настоящем виде, а не как хлеб и вино, так ученый муж на нее чуть с кулаками не бросился, дескать, что за бред!