Облава

Сержант не стал вдаваться в тонкости политического анализа, проведенного собеседником, и двинулся сквозь толпу. Он впервые за долгое время был обескуражен. Известие о смерти… да не просто о смерти, а об убийстве Львова, человека, от которого многое зависело теперь в судьбе Варяга, человека, на которого Владислав возлагал все свои надежды, буквально потрясло его. Значит, Владислав прав: охота на него развернута нешуточная, и охотники не успокоятся до тех пор, пока не загонят свою жертву в западню и… Но об этом Сержант и думал не хотел.

Старик продолжал бубнить в удаляющуюся спину с надписью «Мосгаз»:

— Нет, ты подумай, что творят, что творят, паразиты!

В этот момент из глубины подъезда, откуда-то с верхних этажей, глухо донесся грозный крик. Толпящиеся на улице слов не разобрали, но, видимо, мен-там-охранникам все стало понятно. Один из них выплюнул жвачку, потом оба лениво повернулись и, забросив автоматы за спину, исчезли в черном проеме двери.

Сержант подождал пару минут, набором междометий участвуя в беседе с суровым стариком, и решительно двинулся к подъезду, в который только что вошли охранники. Только бы не остановили, думал он, только бы не остановили…

Но оставшихся на улице ментов вроде бы совсем не интересовала его персона, все были чем-то заняты. И Степан беспрепятственно заскочил в подъезд. Одолев пешком четыре пролета, Сержант оказался на этаже, где жил Львов — ошибиться было нельзя, потому что один из сержантов, который только что стоял около подъезда и мерно жевал свой «орбит», сейчас ошивался возле распахнутой настежь двери. Сержант остановился, полез в карман бушлата, вытащил записную книжку и стал демонстративно глядеть в нее, якобы сверяя номера квартир с записями в блокноте. Милиционер молча наблюдал за ним. Степа знал, что надпись на его спине уже прочли, подозрения он уже явно не вызывает, значит, можно начинать мента разбалтывать.

Из квартиры доносились отрывистые, точно далекий лай собаки, обрывки фраз. По начальственному голосу было ясно, что там разоряется большой начальник.

— Слышь, шеф, а что тут происходит? — с деланным равнодушием поинтересовался Степан. — Убийство, говорят? Вот некстати. А мне этот подъезд надо проверить. В подвале скопление пропана, вот мне каждую квартиру и надо проверить, да чтобы все жильцы расписались.

— Этот уже не распишется, — ухмыльнулся охранник, мотнув головой за спину. — За этого можешь сам расписаться, никто проверять не будет.

Он сплюнул на пол и растер плевок каблуком.

— Так я ж не помешаю… Только зайду в кухню, кран проверю… — не надеясь на успех своей затеи, просительно протянул Сержант.

— Шел бы ты отсюда, мужик. А то залетишь под горячую руку. Вон слышишь, как наш генерал волну гонит…

Боец оглянулся, прислушавшись к рокоту начальственного баса за спиной, потом соблаговолил объяснить:

— Делом генерал-майор занимается, так что вали подобру-поздорову. Завтра придешь. А лучше за всех черкани, мол, расписались. Нету тут никакой утечки — я те гарантирую!

— Нет, брат, я так не могу… А кого убили? Говорят, тоже генерал был? Ограбить, что ли, хотели?

— Слушай, — осерчал охранник и шевельнул автоматом, — я сказал: проваливай! Так и действуй. А то и мне попадет из-за тебя. Ну вот, — вытянулся он по струнке, заслышав грузные шаги в коридоре.

Из квартиры выкатился пузатый мужчина, одетый почти точно так же, как и боец у двери, — в мышиный омоновский бушлат. Несмотря на то что на его погонах золотились крупные генерал-майорские звезды, бушлат сидел на нем комично, быть может, оттого, что над затянутым ремнем гигантской грушей свисал живот. Из-за этого выглядел генерал-майор не так грозно и молодцевато, как его молодой подчиненный.

— Что тут за посторонние! Ты, охламон, для чего тут стоишь, твою мать! Сказано вам, только прописанных жильцов пропускать. Кто такой? — Бас генерал-майора густо заполнил лестничную площадку.

— Мосгаз, — поспешно ответил боец, переминаясь с ноги на ногу. — Тут утечка газа, он жильцов обходит…

— А у него самого языка, что ли, нет? Ты, Рогожкин, за него не отвечай! Давай, Мосгаз, иди отсюда, завтра будешь жильцов обходить, — уже более добродушно махнул рукой генерал, колыхая тугой грушей над ремнем.

Он еще раз скользнул взглядом по плотной фигуре мужчины в сером бушлате, и на секунду их глаза встретились. Оба повернулись было с намерением разойтись, но в последний момент как по команде замерли — словно между их спинами внезапно возник электрический разряд.

В памяти Сержанта, словно видеофильм в режиме ускоренного просмотра, пронеслись давно позабытые сцены далекого тысяча девятьсот семьдесят пятого года… Вот он, молодой энергичный капитан милиции, сидит, понурив голову, за столом перед следователем и отвечает на неприятные вопросы… Вот ему зачитывают приказ об увольнении из органов внутренних дел… Вот статья в городской газете о бесчестном капитане милиции Юрьеве, организовавшем аферу с распределением ведомственных квартир… А вот и его бывший сослуживец майор Потапов Борис Сергеевич, с уже тогда грушевидным пузцом и перепутанными глазками, умоляет его «взять все на себя» взамен на <<гарантию надежной поддержки» в дальнейшем… И свидетельские показания майора Потапова на суде — его слова покаяния за то, что «не разглядел гнилой частнособственнической сущности» капитана Юрьева и что «не сумел противостоять наглому приспособленчеству» человека, «замаравшего мундир советского офицера»…

Степан навсегда запомнил и это грушевидное пузцо, и эту широкую спину с покатыми плечами, и эту упитанную рожу с бегающими глазками — рожу майора Потапова, из-за которого вся его жизнь с семьдесят пятого года пошла наперекосяк… И надо же, какая нежданная встреча через четверть века!

Они обернулись друг на друга одновременно. В сумрачном свете дня, сочившемся сквозь пыльное окно подъезда, было видно, как багровеет лицо генерал-майора.

— Юрьев? Ты? Слесарь Мосгаза?

Потапов дернулся вперед слишком проворно для его тучной фигуры и пухлой потной рукой вцепился Сержанту в плечо. Болезненные воспоминания мелькали перед глазами Сержанта и кололи, кололи душу, возвращая застарелое чувство обиды, унижения, ненависти и жажды мести… Он схватил пухлую руку, вывернул кисть внутрь и резко дернул вверх, отчего генерал-майор тяжело рухнул на колени, — простейший прием самбо, всегда безотказный при умелом исполнении. Побагровевшее и исказившееся от боли лицо Потапова оказалось совсем близко. В узких свинячьих глазках метался страх. Искривившиеся губы приоткрылись — видно, генерал силился взреветь привычным начальственным рыком, чтобы позвать на помощь, но из глотки у него вырвался только шумный выдох… Степан с коротким размахом ударил коленом в это мерзкое лицо. Раздался громкий хруст сломанной носовой перегородки.

Он отскочил, чтобы хлынувшая ручьем кровь не забрызгала ему брюки, развернулся и выбросил в сторону онемевшего от неожиданности омоновца кулак. Не для того, чтобы ударить того, но скорее для острастки. Мент отскочил и залязгал автоматом, то ли пытаясь снять оружие с предохранителя, то ли… Но гадать, что он там собрался делать, у Сержанта не было времени. Он бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и, выскочив на улицу, рысцой бросился вдоль стены дома, крикнув на бегу первое, что пришло ему на ум:

— Утечка сильная! Отойдите — сейчас рванет!

К его удивлению, хитрость сработала. Толпа зевак заволновалась, загалдела, кто-то издал истошный крик, и тут же началась общая суматоха, растворенных в толпе милиционеров смяли и затолкали, а выбежавший из подъезда омоновец с автоматом наперевес замер на крыльце, беспомощно вертя головой по сторонам. Но Степан этого уже не видел. Он бежал по стройплощадке, перемахивая через траншеи, к стоянке, где оставил «хонду», на ходу сдернув серый мосгазовский бушлат.

То, что Потапов опознал его, было сейчас очень некстати. Не некстати — а просто ужасно. До сих пор, все эти долгие годы, Степану Юрьеву, объявленному в международный розыск еще советским МВД, а потом и российским ФСБ и Интерполом, удавалось почти чудом заметать следы, скрывая свое присутствие и в Питере, и в Москве. Он менял внешность, жил под чужими фамилиями, постоянно курсировал между квартирами в разных районах обеих столиц, и ему все сходило с рук. В основном потому, что пока что еще ни разу его не засвечивали старые знакомые. В дерзком поединке с судьбой он, как говорится, пока что одерживал сухую победу. Но сегодня судьба размочила счет.