Личный убийца

— Час от часу не легче! — сплюнул Мукосеев.

— Да он все равно бы ничего не сказал, — попытался оправдаться начальник режима.

— Дело не в этом! — возмутился Ряхин. — А в том, что ваш предшественник позволил ему уйти, а вы — повеситься. Что там у вас происходит, черт знает!..

Череда непростительных, досадных «проколов» вносила нервозность в работу. Еще бы! — сейчас, когда загорелся зеленый свет и появилась реальная сила, когда количество и подготовка боевиков, вооружение и материальная база позволяли контролировать ситуацию, а до часа «Ч» оставались считанные месяцы, а может быть, и дни, любая мелочь могла нарушить тщательно спланированный по всем направлениям ход событий.

— Во всяком случае, Адену сообщить об этом необходимо. Поиск дискеты нужно форсировать.

— Я не сомневаюсь, что она в Москве…

Рев дизеля груженого «ЗИЛа» под тентом заглушил слова. Тяжелый трехосный грузовик отправлялся на железнодорожную станцию. Оружие предстояло распределить по регионам, которые контролировались боевиками Синдиката. Каждый из них располагал группами надежных, подготовленных людей, прошедших обучение в частях спецназа, обстрелянных в Чечне и на среднеазиатских границах, в Сербии и Хорватии.

Знания экономической и политической ситуаций было мало. Руководство Синдиката намеревалось избежать вооруженного переворота, но возможный контрудар «демократов» нужно было погасить мгновенно и жестоко — все помнили, к чему привела нерешительность гэкачепистов.

— Когда прибудет транспорт с портативными ракетами? — спросил Глуховец у Мукосеева.

Полковник отвечал за «круговорот» оружия.

— Абу Чарджах требует предоплаты.

— Вот как?

— Запросы его возрастают. В прошлом месяце шестьдесят миллионов, теперь же — все семьдесят.

— Чем он мотивирует свою алчность?

— Алчность не мотивируют, Марк Иванович.

— Ладно, поучи свою бабушку в бутылочку писать!

— Играет на конкуренции, хотя врет, конечно. Якобы в Руанде и Боливии за этот товар предлагают больше.

— Чушь собачья! — вспылил Глуховец. — В Руанде этого американского говна навалом. Янки поставляют туда «стингеры» бесплатно.

За Глуховцом и Ряхиным пришел «Мерседес». Мукосеев и Удод с Гюрзой должны были нанести визит на «Рудник» и еще на два дня оставались в Архангельске.

— Через час ваш самолет, Марк Иванович, — посмотрел на часы Мукосеев. — Может быть, переведем предоплату через Дублинское представительство банка Либермана?

— Запросите Абу Чарджаха в последний раз. Шестьдесят — и ни центом больше. Дайте мне знать. У нас появился хороший клиент — Горчак.

— «Росимпекс-Хайфа»?

— Совершенно верно. Так что Либермана мы больше трясти не будем, пусть он покрывает расходы Куликова на МВД.

— Но там Израиль!

— И очень хорошо, полковник. Партнеры Горчака из Хайфы встретятся в Бейруте с Чарджахом. Горчак у нас на крючке: не зря же ему понадобился Мамонт. К тому же это последняя «охота». Думаю, он не захочет светиться и согласится даже на семьдесят.

Мукосеев пожал отъезжающим руки. В темноте на несколько мгновений вспыхнул красный салон «Мерседеса», мягко захлопнулись дверцы, и машина умчала в направлении военного аэродрома.

ГЛАВА 21

Старый Опер позволил себе расслабиться. Спало напряжение, веселее стало истерзанной ответственностью душе, а вот что там было дальше — заметить не успел. Проснувшись на тахте в Леночкиной спальне, обнаружил Лелю на надувном матраце на полу, понял по лунному свету в хрустальных висюльках люстры, что уже ночь, что войны нет, и еще — что он не дома, но, во всяком случае, у друзей, потому что на расстоянии вытянутой руки на самом краешке стола стояла замечательная бутылка какого-то импортного пойла, оставленная специально для него, а кто, как не друзья, знавшие повадки и пристрастия полковника, способны на такое. Пара глотков горячительного — и сон снова стал одолевать его, хрустальные висюльки погасли.

«Нет, это не Леля, — дедуктивно помыслил Каменев напоследок. — Значит, она уснула раньше меня».

Утром оказалось, что они заночевали у Илларионовых — засиделись допоздна, слушая рассказы Женьки Столетника, бывшие, несомненно, правдивыми, но друзьям — и особенно женщинам — казавшиеся заимствованными у Свифта или Стивенсона. Чета Столетник уехала домой вечером, а Каменев и Алексей Иванович все никак не могли расстаться, в кои-то веки найдя для беседы темы, не касавшиеся преступлений. Еще при Валерии шли разговоры об искусстве… или литературе… Наверно, все-таки о литературе, потому что Алексей Иванович читал какие-то стихи… кажется, Лермонтова, про то, как мужик сидел в камере-одиночке, а к нему прилетал дрессированный орел и приносил мясо.

Вместе с Илларионовыми они славно позавтракали вчерашними объедками из артишоков, крабов, «Рокфора», запили «Паризьеном» и «Голден Уиддингом» — тем самым «пойлом», которое было оставлено на столе, как оказалось, самим Каменевым. Почувствовав некоторое облегчение, Старый Опер нахально стрельнул у Кати четвертак на такси, и они с Лелей откланялись.

— Ты бы хоть побрился, Саша, — ворчала Леля, — ходишь как бомж. Когда ты в парикмахерской в последний раз был?

— Давно, когда в ходу были деревянные рубли и кожаные полтинники, — обхватил ее за плечи Каменев и заунывно запел:

Если бы таксисту кто-то сказал, что позади него дурачится слава и гордость отечественного сыска, отставной полковник МУРа Каменев, он наверняка бы вылетел на полосу встречного движения; но так как представлять Старого Опера было некому, «шеф» потрогал карман куртки, в котором лежал наготове газовый баллончик, и домчал их до дома на проспекте Мира вдвое быстрее обычного, не претендуя на чаевые.

Дома их поджидал «сюрприз». Ключи от замков — довольно искусных замков, сработанных в Англии, с «одним шансом из миллиона» — не понадобились: квартира оказалась не запертой, что заставило сердце хозяев тревожно замереть.

Все стало ясно уже в прихожей. На вешалке недоставало лисьей шубы жены отставного полковника, а стене — часов с боем. Каменевы на ватных ногax дошли до комнаты и остановились на пороге. — «Враги сожгли родную хату», — мрачно констатировал Старый Опер.

Воры, не пытаясь скрыть следов, поработали на славу: на столе не было Лелиного портативного компьютера, створки всех отделений секции были распахнуты, фамильных драгоценностей, хранившихся на полке в бельевом шкафу, тоже можно было не искать; «ушел» именной пистолет Каменева, подаренный еще министром Ериным, а главное (во всяком случае, Леля посчитала впоследствии, что это главное) — исчезли эскизы одежды, над которыми она работала полгода и которые должны были принести ей долгожданную славу модельера на предстоящем августовском показе в Вене.

Сдержанная, щедро наделенная чувством юмора, Леля не выдержала: опустившись на диван, закрыла лицо ладонями и принялась тоненько выть. Сквозь пальцы ее сочились черные слезы, плечи содрогалась. Совершенно не предвидевший такого зигзага судьбы Старый Опер присел рядом, обнял жену.

— Видишь, как хорошо, что у нас не было денег, — подвел он итог. — А ты меня за это пилила: «Денег нет! Денет нет!»

— Как мы теперь жить будем, Сашка? — вопрошала она, раскачиваясь из стороны в сторону, словно маятник украденных часов. — Что теперь делать-то?..

— Воровать, — уверенно ответил Каменев. — Я думаю, что мои бывшие подопечные возьмут меня на дело.

— Прекрати! — сбросила его руку с плеча Леля и решительно отправилась на кухню. — Господи, Господи! — слышал Каменев ее причитания оттуда. — Мой комбайн!.. И чайник увели, сволочи!.. Что ты там сидишь? Звони в милицию!

— Не надо в милицию, Леля, — тихо сказал, остановившись в дверном проеме, Каменев.