Ледяные страсти

В довершение образа незаурядного сыщика уместно сообщить, что он был лыс как бильярдный шар и обладал немигающим змеиным взглядом. Пушкину нравился Лермонтов, а вот своего великого однофамильца Иннокентий терпеть не мог. А еще, припомнил Денис, он любил американского писателя О. Генри...

Да, но что стряслось с Головановым в самом деле?!

Макс поведал Денису, что накануне Голованов просил его поискать самое точное определение Игры, и Макс выдал ему справку от голландца Хейзинги. Продемонстрировал он ее и Денису: что-то в том духе, что игра есть добровольное занятие, с целью, правилами, с радостью и напряжением. Ну и что? Ну и ничего.

Больше ничего ценного (да и это-то было не слишком) компьютерный монстр добавить Денису не смог и вернулся к своим мониторам и клавиатурам. А Денис сделал единственно доступный ему вывод: Голованов обратился к услугам своего информатора-игрока. О наличии этого субъекта Денис знал не больше, чем остальные сотрудники «Глории»: информатор есть информатор и контактировать с ним должен один и тот же оперативник. Если Сева исчез после того, как обратился к своему информатору, то надо искать последнего, как бы трудно это ни было, потому что очень может быть, он и окажется последним, кто видел Голованова.

Записных книжек у Голованова отродясь не водилось, все нужные телефоны он умудрялся держать в голове, так что искать какие-то концы у него дома было бессмысленно. Иное дело – Пушкин, с которым Севу связывала давняя тесная дружба, даже покрепче, чем с глориевскими «афганцами» – Демидычем, Колей Щербаком или Филей Агеевым. Кто знает, может, Пушкин и подкинет ценную идею. И Денис, костеря Севу на чем свет стоит за то, что по его милости с расследования по Панову сняты уже два человека, развернул поиски в новом направлении.

Однако к полудню он не смог найти Пушкина ни дома, ни на работе, молчал также сотовый телефон, которым Иннокентий Михайлович просил пользоваться в самых экстренных случаях. Для Дениса такой случай настал. И что? И ничего. Звонить дяде.

– Только быстро, – хмуро бросил в трубку Вячеслав Иванович. – Меня к замминистра вызывают. У него несварение.

– А ты, значит, дядя Слава, узкий специалист? – съязвил Денис.

– Это фигура речи. Не томи, я уже в дверях.

Денис хотел было пожаловаться на жизнь в принципе и на исчезновение Голованова и в придачу Пушкина – в частности, но выходило, что на это нет времени.

– У Севки Голованова есть знакомый игрок. Из бывших шулеров. Больше ничего не знаю. Пропали оба.

– Голованов пропал?!

Грязнов-младший даже почувствовал, как нахмурился дядя, и понял, что еще одно его, Дениса, неверное движение, и замминистра может сегодня начальника МУРа не увидеть вовсе.

– Да не то чтобы пропал, – лихорадочно забормотал он, – скорее аккумулятор в телефоне сел, и вообще...

– Ну-ка не мути воду! – потребовал Грязнов-старший.

– Еще Пушкин твой исчез, – виновато добавил Денис, хотя уж к этому он никак не мог быть причастен.

– Пушкин при деле, – строго сказал дядя. – Не путай божий дар с яичницей. – Пушкин сопровождает Блока.

– Кого?!

Оказалось, что Блок, точнее, Гюнтер Блок – немецкий министр внутренних дел – пребывает сейчас в столице нашей родины городе-герое Москве с неофициальным, но очень дружественным визитом, в ходе которого министерское начальство распорядилось выделить для его экскурсий лучшего оперативника городского уголовного розыска, что было господину Блоку особенно приятно, поскольку он свою карьеру начинал также в немецком управлении уголовных преступлений. Говорят, что служба в годы его молодости протекала бурно: за первый год во вверенном Блоку участке было зарегистрировано аж тринадцать уголовно-наказуемых преступлений.

А сейчас замминистра внутренних дел вызывал Вячеслава Ивановича, поскольку возникла патовая ситуация: господин Блок пожелал прокатиться в знаменитом Московском метро и пожелал это сделать в гордом одиночестве, чтобы насладиться полнотой впечатлений. Он спустился на станции «Площадь Революции», чтобы собственными глазами лицезреть эти нереальные памятники – группы странных вооруженных людей, притаившиеся в нишах по всему перрону, – об этом ему рассказывал немецкий министр юстиции, господин Блок отказывался верить, но все оказалось именно так – и это было что-то! Господин Блок даже сфотографировался там с партизанами, матросами и еще какими-то бандитами. Потом министр должен был перейти на станцию «Театральная», а оттуда доехать до «Белорусской» и подняться на поверхность, где его уже поджидал Пушкин со служебной машиной. Все получилось по плану, за исключением того, что из внутреннего (!) кармана кашемирового пальто у господина Блока исчез бумажник крокодиловой кожи, стоимость внутренностей которого многократно превышала стоимость всех родственников рептилии, из живота которой был изготовлен упомянутый бумажник.

В свете новых обстоятельств Грязнов, приехавший разбираться с этой некрасивой историей лично, открепил Пушкина от немца и в качестве факультативного времяпрепровождения послал его к Денису. Денису пришлось накормить опера обедом в ближайшем «Ростиксе» (четыре куриных грудки, две чашки бульона и не меньше килограмма жареной картошки), после чего тот изрек одно-единственное слово:

– Донбасс.

– В смысле?! – Денис уже вертелся как на раскаленном противне. – Холодильник «Донбасс»? Донецкий каменноугольный бассейн?

– Игрока зовут Донбасс. Знакомого Севкиного. – Пушкин был традиционно немногословен и говорил хоть и не в рифму, но необыкновенно веско.

– А... ты его знаешь?

– Видел пару раз мельком. Это, я скажу, игрочила конкретный. Большие деньги делает. Доктор.

– Доктор? В каком смысле доктор? Что значит доктор? Доктор наук?

Пушкин посмотрел на Дениса если не с жалостью, то с состраданием.

– Доктор – означает умный, опытный и нахальный игрок одновременно.

Денис невесело вздохнул от такой перспективы:

– Как же его найти, такого талантливого? У него небось нора такая, что с собаками не достанешь.

– Сомневаюсь. Это такой специфический тип гастролера. Он квартиру снимать не станет. Приезжает в Москву, селится в гостинице, где-нибудь в самом центре, в сосредоточении игорных заведений. Живет там полгода. Уезжает.

– Полгода, говоришь? Хорош гастролер.

– Такая, значит, модель бизнеса, – пожал плечами Пушкин.

– О! – оживился Денис. – Тогда в МУРе про него наверняка все знают. За полгода-то он успеет наследить капитально. Наверняка!

– Не дергайся, Денис. Ты забыл, что шулер он – бывший. А сейчас Севкин Донбасс чист. Я бы знал.

– Вот черт. – Денис поскреб подбородок. – Прошерстить разве центральные гостиницы?

– Правильно мыслишь, – кивнул Пушкин.

– Но ведь их же до черта! Я это неделю делать буду! Подожди... Если Севка пропал, после того как отправился к Донбассу, то... то что?

– Что? – равнодушно повторил Пушкин.

– А я знаю?! – разозлился Денис. – Я в уголовном розыске не служил! Я в голову к Голованову не залезу! Вот ты бы что сделал, где бы ты с Донбассом встретился? В казино?

– А в других местах такие, как он, и не бывают. Гастролеры только спят и играют. Еще иногда пьют. Когда бессонница.

– Так в каких казино Донбасс играет? – наседал Денис. – Как вычислить? Его же другие крупные игроки знают, наверно?

– Знать-то знают, только тебе это не поможет.

– Почему?

– Потому. Во-первых, вот так за здорово живешь они на него наводить не будут. Надо забирать на Петровку и прессовать. А основания? Кроме того, вряд ли кто знает, где он в конкретный момент находится.

– Не понимаю.

– Ни одно серьезное заведение не потерпит у себя такого вампира целых полгода. Он наверняка казино чередует. В центре что у нас есть? – Пушкин посмотрел в небо. – «Шангри Ла» есть, «Голден пэлас», «Европа», «Пекин»... нет, «Пекин» на ремонте, тогда еще «Титаник», хотя он уже на Красной Пресне, ну там «Студио» какое-нибудь, «Амбассадор», «Оазис», «Голицын», «Метрополь», «Империал», еще «Винсо гранд» на Таганке...