Алмазный остров

Конечно, ревность отыскала бы в ее сердце уязвимую точку, однако первым делом она подумала бы о том, что с женщиной, к которой Савелий вдруг начал проявлять интерес, связано какое-нибудь его новое дело. В Вену же супруги приехали просто отдохнуть, завязать новые знакомства, которые впоследствии могли бы пригодиться, и присмотреться к Национальному коммерческому банку, крупнейшему в Европе после лондонского «Куттс-ов-зе-Странд» (банка Ее Величества королевы Великобритании). Впрочем, об этом интересе она могла и не узнать, если просьбу Артура выполнить быстро и незаметно. Посему Савелий Николаевич решил супруге ничего не говорить и стал ненавязчиво расспрашивать своих австрийских знакомых из числа приглашенных на именины префекта об Амалии Шульц и месте ее проживания.

На удивление, никто толком не знал ни кто она такая, ни где живет. Похоже, никто из гостей префекта не приглашал ее на раут; по крайней мере, она пришла одна, что означало единственное: ее пригласил сам префект или его супруга. Жену префекта Савелий расспрашивать не решился, а вот префекту, при встрече, которую Родионов попытался обставить как случайную, такой вопрос задал.

– Да, – ответил префект, не подав виду, что он несколько удивлен вопросом господина Родионова, – это одна из новых знакомых моей жены, и пригласила ее на мои именины именно моя дражайшая половина.

Не имея никакого плана разговора с префектом и не зная, как дальше вести себя с ним, Савелий начал врать напропалую.

– Моя супруга, – начал он, стараясь придать голосу убедительности, что у него, похоже, получилось не очень, – была просто очарована бриллиантовой подвеской, какая была на мадам Амалии на том замечательном рауте в честь ваших именин. Она вдруг захотела себе такую же – вы ведь знаете женщин, – но ничего подобного не нашла, хотя обошла, по ее словам, все ювелирные магазины и лавки Вены. Вот она и попросила меня узнать у вас, не знаете ли вы, где проживает мадам Амалия, чтобы нанести ей визит и расспросить про подвеску. Она уже все уши прожужжала мне этой подвеской, – добавил Савелий и сделал жалостливое лицо.

Во время этой тирады префект несколько раз искоса взглянул на Родионова, но, естественно, ничего не сказал, так как был воспитанным человеком, несмотря на характер работы. Ведь служба в полиции, где бы это ни было и в какой бы ни было стране, всегда накладывает отпечаток на характер человека и делает его жестковатым и циническим.

Когда Савелий закончил, префект кивнул и, глядя мимо Родионова, ответил ему, что непременно постарается узнать у жены адрес мадам Амалии.

Савелий поблагодарил и удалился. Уши его от вранья пылали маковым цветом.

Ровно через день префект уже сам нашел Родионова и сообщил ему, что мадам Амалия живет в меблированных комнатах, лучших во всем городе, и снимает целую квартиру. Затем он назвал точный адрес. Савелий поблагодарил префекта, облегченно вздохнул и отправился в отель. Найдя там Артура, он сообщил ему интересующий его адрес.

– Спасибо тебе, – сказал Савелию Артур.

– Пожалуйста, – ответил Родионов. И предупредил: – Если о моих изысканиях станет известно Лизе, объясняться с ней придется тебе. Договорились?

– Договорились, – сказал Артур.

– Что будешь делать?

– Пойду к ней.

– Ну-ну, – произнес Родионов и, выходя из нумера, бросил: – Ни пуха…

– К черту! – ответил Артур и принялся чистить одежной щеточкой свой визитный костюм.

Глава 14

КАЗЕМАТ

Железные ворота были заперты, верно, уже не первое десятилетие (во всяком случае, такое впечатление создавалось при первом взгляде на вход в тюрьму). Возможно, что так оно и было в действительности.

Ольгу провели через небольшую калитку, открывшуюся перед ней с тягучим скрипом. На душе стало тошно. А что, если после суда ее выдадут России и она повторит судьбу Соньки Золотой Ручки?

Ольга Григорьевна с охранником прошла в здание тюрьмы и попала в большую комнату, похожую на канцелярию, где сидели клерки. Каждый был занят своей работой, однако несколько мужчин подняли от своих бумаг головы и с интересом взглянули на вошедшую. Эти взгляды заставили Ольгу Григорьевну подобраться, и теперь вместо растерянной женщины она снова стала независимой и гордой дамой, знающей себе цену.

Эта метаморфоза подействовала и на охранника. Он почтительно отступил от Ольги-Амалии на шаг, подвел ее к одному из столов и передал сидящему за ним мужчине какую-то бумагу. Скорее всего, это было постановление судебного следователя о предварительном заключении, потому как охранник, введший Ольгу в канцелярию, получив какой-то квиточек, был отпущен, и вызван новый, уже тюремный, который молча повел ее в здание тюрьмы.

Они долго шли длинным темным коридором, пока наконец не очутились в большой светлой зале с высоким потолком. Зала была пуста, если не считать застекленной будки, стоящей в самой ее середине, где сидели несколько человек, в том числе и одна женщина средних лет весьма плотного телосложения. Стены по правую и левую руки от залы были решетчатыми. За ними были одиночные камеры с заключенными, за которыми спокойно можно было наблюдать из стеклянной будки. Каждая камера была помечена буквой и двумя цифрами.

Тюремный охранник ввел Ольгу в будку и представил женщине. Та, с ног до головы оглядев Ольгу, кивнула и едва ли не басом произнесла:

– Цэ тридцать три.

Надзиратель понимающе кивнул.

Это был номер камеры в женском отделении тюрьмы на третьем этаже.

Прошагав неимоверное количество чугунных ступенек, Ольга и охранник наконец попали в женское отделение и пошли узким коридором вдоль камер с решетчатым фасадом. Пока они шли к тридцать третьей камере, Ольгу несколько раз окликнули, а один раз рука, вытянувшаяся из-за решетки, схватила ее за рукав.

Она резко выдернула руку и пошла быстрее. Возле камеры с номером «С 33» надзиратель остановился и снял связку ключей, висевшую на ремне. Безошибочно отыскав нужный ключ, он отомкнул замок, с лязгом отодвинул запор и открыл решетчатую дверь.

– Заходи, – коротко сказал он.

Ольга посмотрела на надзирателя и осторожно ступила за порог камеры. Бывать в подобных заведениях ей прежде не доводилось.

Дверь за ней захлопнулась, послышался лязг запора, звук запираемого замка и затем удаляющиеся шаги охранника.

Амалия-Ольга огляделась.

Камера, куда ее поместили, была похожа на комнату в «меблирашке», причем не самого низшего разряда. В таких обычно останавливались мещане, приехавшие из одного уездного города в другой, дабы уладить дела с поверенными своих родственников относительно бабушкиного наследства или приискать новую службу в канцелярии земского управления.

Комната-камера была размером четыре на четыре метра с темно-серыми стенами, выкрашенными масляной краской. Из меблировки здесь имелись небольшой платяной шкаф без дверей с вешалками и полками, комод для белья, шкапчик для посуды, стол, табурет и железная кровать с панцирной сеткой. Кровать, табурет и стол были намертво привинчены к деревянному полу, отдаленно напоминающему паркетный.

Под потолком тускло горела лампочка, вода из медного крана капала в жестяную раковину, и в уголке стоял керамический стульчак с деревянной крышкой. Словом, жить здесь можно было вполне сносно, и следовало, пожалуй, ожидать худшего. По крайней мере, ничего подобного в российских тюрьмах, по рассказам бывалых арестантов, не наблюдалось даже близко.

Помимо правил тюремного распорядка и выписок из закона об уголовной ответственности за те или иные противозаконные деяния, на стене в аккуратной рамочке висел список адвокатов, состоящих на службе при венской апелляционной палате, а прямо над столом был приклеен к стене перечень и стоимость продуктов, которые можно было купить в тюремной лавке. Ассортимент был вполне сносным, стоимость продуктов не дороже, чем в обычной лавке.

Ольга вздохнула и присела на табурет.

Неделя в такой камере – не так уж и плохо. Деньги у нее есть, так что с питанием проблем не будет. По крайней мере, она будет есть то, что пожелает сама, а не то, что ей тут подадут, не сообразуясь с ее желаниями.