Дикое правосудие

И все впустую.

– Он вообще не занимался тяжелым физическим трудом – во всяком случае, в последнее время, – мрачно произнес патологоанатом Ленский, вытирая руки полотенцем. Его серые глаза, увеличенные стеклами бифокальных очков, казались круглыми, как у совы. Фонд Грейнджера хорошо оплачивал услуги Ленского.

– Мускулатура мягкая. Этот человек вел комфортную жизнь. Ты говоришь, монтажник на газопроводе? В чем дело, Алексей, – взял неверный след?

– Так сказано в его документах.

– Дорогие фарфоровые коронки на зубах. Аккуратный шрам после удаления аппендицита – проходил лечение в частной клинике, но уже довольно давно. Насколько я могу судить, он был совершенно здоров в течение длительного времени, – Ленский вздохнул и погладил свою жесткую седую бородку, затем поправил очки, внимательно посмотрев на Воронцова. – Надо полагать, ты не имеешь представления, кто он такой?

Воронцов угрюмо покачал головой.

– В желудке и кровеносной системе обнаружены следы алкоголя. Не слишком рьяный мусульманин, верно?

– Этого следовало ожидать. Мистер Аль-Джани, родом якобы из какой-то деревушки под Тегераном, – совсем не тот человек, за которого он себя выдавал. Он регулярно останавливался в одном из лучших номеров «Метрополя», щедро давал на чай, устраивал вечеринки, встречался с людьми... которые, как нарочно, все куда-то исчезли! – Воронцов хмыкнул устало и с отвращением, словно признавая свое поражение. На лице Ленского отразилось понимание.

– Как вы собираетесь установить его настоящую личность? – спросил он, указав на опрятные продезинфицированные останки, распростертые на стальном столе.

– Порошок! – неожиданно выпалил Воронцов. – На его пальцах не было обнаружено следов?

– Ты имеешь в виду взрывчатые вещества? Нет. С какой стати?

Воронцов прокручивал в памяти побег иранца, чуждую панике целенаправленность, с которой тот продвигался к ожидавшему «мерседесу».

– Просто это похоже на двойную экспозицию при съемке. Я пытаюсь вспомнить что-то очень похожее, очень профессиональное... Ладно, не обращай внимания.

– Хорошо, – пробормотал Ленский. – Ты нормально спишь?

– Вполне нормально.

– Что-то я сомневаюсь.

– Как насчет тел из взорванной квартиры? – торопливо спросил Воронцов, словно сопротивляясь чужому сочувствию.

– Твой молодой человек, Любин, был прав. Частицы резины от воздушного шарика, фрагменты осколочной гранаты. Преднамеренное убийство.

– А тот санитар, который был с ними?

– Я его не знал. Как я упомянул в отчете, он не был наркоманом. Он мог быть знакомым... или продавцом. Или и тем, и другим.

– Я возьму отчеты о результатах вскрытия. Посмотрю на досуге.

– Как хочешь. Скажи мне, Алексей, что с тобой творится? Мы даже больше не играем в карты по вечерам. Ты ушел в себя...

– Пожалуйста, Иван, не начинай все сначала!

– Ты был хорошим офицером, Алексей. Слишком хорошим...И я когда-то был врачом с романтическими идеалами. Но теперь...

– Что «теперь»?

– Интуиция подсказывает мне, что ты столкнулся со слишком крупным делом. Прости за прямоту, Алексей. Если тебе удобнее молчать, я тоже промолчу. Что до меня, то я вполне доволен спокойной жизнью, рутинной работой и хорошей зарплатой в американских долларах. Но ты – совсем другое дело. У тебя связаны руки, и тебе это не нравится!

– Кем ты себя считаешь? – сердито огрызнулся Воронцов. – Моей матерью или священником?

– Всего лишь твоим другом. Самым старым другом в этом городе. Как я уже сказал, прости за мое вторжение в твое личное горе.

– Горе?

Глаза Ленского были влажными и печальными. Его невысокая сутулая фигура излучала сочувствие.

– Город уплывает у тебя из рук, Алексей. И ты не можешь простить ни себя, ни других, кто в этом виновен.

– Ты так думаешь?

– Так оно и есть на самом деле. У тебя хорошая команда – не то что эти клоуны из отдела нравов и взяточники из ГАИ. Любин, например. Таких нужно беречь. Девушка – как ее, Марфа? – острая, как клинок, и такая же блестящая и чистая. Бедный старый Дмитрий, твой верный пес... И ты. Человек, потерявший свою цель.

– Ты не мог бы приберечь свою проповедь для другого случая?

Ленский усмехнулся в бороду, и его зубы показались наружу, как маленькие белые яички в птичьем гнезде.

– Может быть. Но посмотри на себя: ты идешь вперед, как гончая по следу. Ты выколачиваешь из меня самые незначительные детали. Ты лезешь на стену, потому что не можешь решить загадку!

– Язык у тебя хорошо подвешен. Может, сыграем вечерком в покер, как в старые времена?

– Мне не нужно быть справедливым, Алексей. Но в тебе есть что-то, требующее справедливости. В этом заключается различие между нами.

– А если ты прав? Если у меня и в самом деле такая непреодолимая тяга к справедливости, то что я должен делать с этим городом – миниатюрной копией всей нашей проклятой страны?

– Тебе лучше обрушить храм, Самсон, если это потребуется.

– Ты полагаешь, я смогу это сделать?

– Оставайся идеалистом, пока еще можешь. В конце концов ты обречен быть своего рода провидцем.

– В самом деле?

– Можешь мне поверить.

Некоторое время они стояли в молчании, словно на очной ставке друг с другом и с иранцем, лежавшим между ними символом впустую загубленной жизни. В комнате ощущалось невидимое присутствие других: погибшей дочери Дмитрия, его искалеченной жены, мертвого Хусейна, убитого Роулса...

– Не слишком ли много ты хочешь от меня? – вздохнул Воронцов.

– Это то, чего ты хочешь сам. Действительно хочешь, – Ленский улыбнулся улыбкой патриарха и опустил плечи, сразу же превратившись в приятного пожилого человека, которому нет дела ни до чего другого, кроме приближающейся пенсии, в старого приятеля, чьим мнением можно спокойно пренебречь.

– Что ты знаешь о Шнейдере, Иван? – спросил Воронцов, невольно улыбнувшись.

– Из наркологического отдела? Немногое. Молодой, энергичный, идеалист. Лощеный американец из высшего общества – по крайней мере, так я их себе представляю. Мне он нравится. Приятный компаньон... а что?

Воронцов покачал головой.