Облава

А вот старая советская гвардия, к которой принадлежал и Герасим Герасимович Львов, тоже смекнула, что дряхлеющему на глазах государству, возглавлявшемуся дряхлыми вождями, настоятельно требуется сильная встряска, решительное расставание с прошлыми догмами, смелый возврат на магистральный путь мировой истории. И сам Герасим Герасимович, водивший давнюю дружбу с председателем КГБ и не раз в свое время имевший с Юрием Владимировичем доверительные беседы с глазу на глаз, прямо предлагал шефу осуществить кое-какие интересные затеи в народном хозяйстве, о которых ему много чего порассказал его старый приятель академик Нестеренко и которые давно уже применялись в так называемом «теневом секторе». Но Юрий Владимирович, в силу присущей ему осторожности и сдержанности, и слышать ничего не хотел, упрямо продолжая двигаться по проторенному пути…

Да только всякому здравомыслящему человеку ясно было, что проторенный путь ведет в тупик. И когда Герасиму Герасимовичу совсем уж надоело капать на мозги высокопоставленным кремлевским обитателям, а случилось это аккурат после кончины Юрия Владимировича, он на свой страх и риск решил самостоятельно наводить мосты с боссами «теневого государства», наладив для начала контакт с верхушкой московской воровской элиты — за что отдельное спасибо надо было сказать все тому же Егору Сергеевичу Нестеренко, который и свел влиятельного генерала КГБ с лидерами криминальной России Георгием Ивановичем Медведевым по кличке Медведь, а потом и с Саввой Михайловичем Михалевым по кличке Михалыч. Выйдя в начале девяностых в отставку, Львов нередко выступал в роли неофициального парламентера и посредника между воровскими авторитетами и кремлевскими или околокремлевскими «генералами».

Вот и сейчас он ввязался в непростую игру, от исхода которой, без преувеличения можно сказать, зависела судьба не только нынешнего руководящего звена, но и всей страны, всего режима. Правда, игра эта шла уже довольно долго, затянувшись на несколько лет, и конца ей что-то не было видно, потому как игроки обеих команд проявляли строптивость и неумеренность, не желая идти на взаимные уступки. Сложность еще заключалась в том, что ни в той, ни в другой команде не было единства — оба лагеря раздирала внутренняя борьба за власть и влияние. Причем если Владиславу Игнатову все же удалось в конечном счете одолеть врагов и навязать несогласным и сомневающимся свою волю, то в противостоящей ему команде царил полный раздрай. А все потому, что слишком много в последние полтора года там было сделано замен. Новые игроки, заряженные азартом и алчностью, норовили поменять старые правила и оттеснить ветеранов за кромку поля — лишь бы не выпускать из рук пойманный мяч…

Но эти резвые ребята, сменившие форму одежды — кители с офицерскими погонами на костюмы из мягкой тонкой шерсти — и зачастую место жительства — Петербург на Москву, — оказались не самыми лучшими стратегами и тактиками. Они не хотели или не стремились видеть дальше своего носа. Сделав две-три попытки вступить с ними в деловой контакт, Герасим Герасимович натолкнулся на глухую стену, понял, что ловить там нечего, и переключился на старую кремлевскую гвардию, благо кое с кем он уже имел многолетний опыт доверительного и даже приятельского общения. Николай Николаевич Меркуленко и был одним из его добрых старых приятелей. Львову стоило немалых трудов уговорить его вступить в переговоры с Варягом, найти, как выразился сам Николай Николаевич, общие точки соприкосновения и даже выступить в роли финансового поручителя смотрящего России перед вышестоящим начальством. Покушение на Игнатова сразу же после его прибытия из Брюсселя поначалу смешало все карты: Варяг, которому дали негласное добро на возвращение в Россию, внезапно исчез, чем вызвал серьезное недовольство его влиятельного покровителя, но Львову удалось и на этот раз убедить Меркуленко, что Владислав Игнатов человек чести и слова и что он не любит оставаться в должниках. Словом, теперь, когда Меркуленко добился того, что просил у него Львов, а именно встречи Варяга с самим, Герасим Герасимович мог праздновать маленькую победу. И только что состоявшийся у него разговор с Владиславом служил лишним подтверждением правильности предпринятых им действий…

…Когда в дверь позвонили, Львов поднялся и неторопливо пошел в коридор, недоумевая, кто бы это мог быть в столь ранний час.

Олег Рябов не знал, как выглядит Львов, но, стоило ему только взглянуть на высокого статного старика с чуть насмешливым взглядом и надменно сжатыми губами, он сразу понял, что перед ним стоит отставной генерал КГБ.

— Герасим Герасимович? — учтиво осведомился Рябов, невольно заглядывая старику через плечо — в надежде разглядеть в глубине коридора посторонних. Но длинный коридор был пуст.

— Да, — глубоким басом ответил тот. — С кем имею честь?

Рябов раскрыл было рот, собравшись сморозить глупость вроде «Я техник из жэка», но вовремя спохватился. Он молча двинулся на старика, а тот, нимало не смутившись, загородил собой дверной проем и, повысив голос, строго спросил:

— Вам кого?

Рябов тупо молчал, не зная, что ответить. Строгий вид и начальственный бас статного старика его по-настоящему смутил. Но зато Витька Буров, сопящий у него за спиной, ничуть не оробел. Он фамильярно положил ладонь на плечо командиру, как бы побуждая его к решительным действиям, и молча шагнул на хозяина квартиры.

Мельком взглянув на руки непрошеных гостей и сразу заметив белые резиновые перчатки, Герасим Герасимович вдруг все сразу осознал. Он схватился левой рукой за дверь и попытался ее захлопнуть, но не успел. Буров втиснул ботинок между дверью и порогом и, словно таран, оттеснил хозяина в глубь коридора. Рябов в этот момент, нащупав пистолет в кармане, тоже ввалился в дверь, прикрыв ее за собой.

Оценив ситуацию, Герасим Герасимович не стал вступать в бессмысленное единоборство с визитерами. Он попятился спиной, потом, довольно проворно для своего почтенного возраста, развернулся и вбежал в боковую комнатку, с грохотом захлопнув за собой дверь. Щелкнул замок.

— Витя, там глянь, а с этим я сам разберусь. Только бы старый пень не успел позвонить по телефону! — возбужденно зашептал Рябов. Его затрясло точно так же, как там, в Большом Афанасьевском, когда он расстрелял в упор мальчишку-подростка. Не хватало еще и тут…

Витька ринулся по комнатам, а Рябов с разбегу ударил плечом в запертую дверь, но та не поддалась. И тут у него за спиной послышались тихие переливчатые звоночки. Рябов оглянулся, и его взгляд упал на телефонный аппарат на тумбочке около вешалки. Так и есть — параллельный аппарат, а старик набирал номер, запершись в комнате. Рябов одним махом добрался до телефона, сдернул его с тумбочки, разорвал кабель и отбросил онемевший аппарат в сторону. Волнение сменилось яростью, и он снова бросился на штурм двери. Несколько раз всей своей массой он ломился в крепкую дубовую дверь. И лишь на четвертую или пятую попытку, превозмогая боль, разлившуюся по всей правой ноге от огнестрельной раны на бедре, он сумел справиться с неожиданно возникшим препятствием, удар пришелся как раз по замку. Дверной косяк наконец-то треснул, дверь распахнулась, Рябов влетел в комнату, с трудом сохранив равновесие, выхватил из кармана свой «Макаров».

Герасим Герасимович стоял у окна, выставив вперед руку. В руке поблескивал старенький «ТТ».

— Стой, где стоишь, курва! Одно движение — и я стреляю! — глухо пробасил старик. Он хотел еще что-то добавить, но в это мгновение над ухом у Рябова хлопнул сухой выстрел. За ним еще один и еще. У старика на рубашке враз образовались две бурые кляксы, он выронил из руки именной пистолет, пошатнулся и повалился на бок, в падении схватившись за спинку кресла, но не сумев удержаться.

Рябов оглянулся — за спиной стоял Витька с перекошенной рожей и все еще держал наготове свой дымящийся «Макаров». На ствол был навинчен глушитель. «Молодец Витька, — пронеслось в голове у Рябова, — догадался глушак поставить»…