Ледяные страсти

– Но это ведь не доказывает, что Панов бандит? – подал голос Никита Онисимов и, как всегда, покраснел.

– А я и не собирался это доказывать, – сказал Щербак. – Я хотел только сказать, что если в деле замешана оргпреступность, то остальные версии можно пока отложить. А оргпреступность не просто всплывает, – она прет из всех щелей. Султан, между прочим, – близкий друг председателя Госкомспорта Фадеичева. Макс нас уверял, что Панов может быть доверенным лицом Фадеичева, Панов встречается с бухгалтером Султана... Как это, по-вашему, надо расценивать?

– Да, и Инга говорила, что видела Панова в обществе быковатых таких элементов, которые ему якобы угрожали, – кивнул Денис. – Но встреча с этим, как его, Гальбертом у катка не могла быть случайной? Вы уверены, что Панов с ним знаком?

– В том-то и дело, что не уверены, – пожал плечами Николай.

– Есть одно объяснение, обеляющее Панова, – сказал Макс. – Мафиози постоянно трясут известных спортсменов. Я, например, читал, что наших хоккеистов в НХЛ практически всех обложили данью. Могильный из «Ванкувер кэнакс», Житник из «Баффало сэйбрз», Малахов из «Монреаль канадиенс», Федоров из «Детройт ред уингз», да мало ли кто еще! У всех вымогали деньги, и немалые.

– Но ты же сам настаивал, что Панов из мафии? – удивился Щербак.

– А я и не отказываюсь. Просто высказываю еще одну версию.

– Денис Андреевич, а можно мне сказать? – вклинился Никита. – Я узнал, кому принадлежит красная «десятка» с цифрами номера пятьсот семь, которую я видел около катка.

– Ну, не томи! – потребовал Филя Агеев.

– Она зарегистрирована на мать Светланы Рудиной, Регину Романовну Чиркову. Но Чиркова сейчас в Германии, и на «десятке» ездит сама Светлана.

– И что же, она, по-твоему, спровоцировала аварию, в которой чуть не погиб ее любимый? – хмыкнул компьютерный гений Макс.

– Я не знаю, – смутился Никита. – Сванидзе, наверное, мог взять машину. А вдруг за поджогом и за предыдущими избиениями тоже он стоит?

– Значит, нужно посадить его под замок, – отрезал Николай. – Пусть остынет. В конце концов, он не стекла бил и не кнопки на стул подкладывал. Панов в любом из инцидентов мог запросто погибнуть, а за покушение на убийство полагается срок.

– Ну, положим, посадить его никто не позволит, – скривился Агеев. – Кто будет медали зарабатывать и престиж страны отстаивать?

– Ладно, – согласился Щербак. – Значит, пусть важные перцы из Госкомспорта, которые будут его от тюрьмы отмазывать, вдолбят в его грузинскую башку, что пора прекратить вендетту!

– Коля! Ты бы успокоился, а? – попросил Денис. – Чего ты вообще завелся? Вина Сванидзе ни по одному из эпизодов нами не доказана, между прочим.

Щербак только отмахнулся:

– Чистосердечное признание заменяет доказательства.

– В нашем случае. С бо-о-ольшой натяжкой. Может быть. Но у нас, между прочим, и чистосердечного признания нет.

– Будет, – пообещал Николай. – Если виноват, будет обязательно.

– Сванидзе я займусь сам, – решил Денис. – Ты, Коля, раскапывай бандитов, Гальберта, Султана, а параллельно займись Ингой...

– Один, что ли?

– Хорошо, давай на пару с Севой. Кстати, а где Сева? То-то я смотрю, чего-то не хватает...

– Сева в казино, – ответил Агеев.

– Он что, сутками в казино? – удивился Денис.

– А это заведение круглосуточное.

– Ясно. Итак, Николай и Голованов: бандиты и Инга. Никита, выясни, что будет Панову, если он завалит подготовку сразу двух пар к чемпионату мира?

– Как выяснить? – растерялся Онисимов.

– Поговори с большими шишками в Федерации фигурного катания, не знаю... – Денис пожал плечами. – Сходи под видом журналиста, пригласи кого-нибудь в баню, а вообще, тебе интуиция подскажет. Или Макс. Работаешь вместе с ним. А я еще попробую отработать тренеров и отца Инги.

Поскребывая щетину, Голованов приблизился к зеркалу в ванной. Казино, а водка фиговая, подумал он, отфыркиваясь под струей холодной воды. Башка гудит. Потер припухшие глаза и задумчиво сплюнул в раковину. А Донбассу небось, наоборот, все в кайф. Сукин сын, но ведь как подфартило, а?! Четыреста тысяч «зелеными» – уму непостижимо! И ведь к игровому столу с фишками не пошел, сразу в кассу, ничего не скажешь, профи есть профи.

Перекинув полотенце через плечо, Голованов вышел из ванной.

Кстати-кстати...

На радостях вчера они выпили так, что обсуждение интересующего Голованова вопроса отложилось само собой. Как он попал домой, вспоминалось с трудом и фрагментами.

Сева взял мобильный телефон и подошел к окну. Из соседнего подъезда мужчина с женщиной носили объемистые дорожные сумки и складывали их в багажник желтой машины.

В трубке раздавались протяжные, ровные гудки. Донбасс на звонок не отвечал. Голованов посмотрел на часы, машинально проводив взглядом желтое такси с незакрытым, набитым до отказа багажником, и усмехнулся. Вспомнилось, как он сам, будучи лейтенантом, переезжал из одного гарнизона на повышение в другую часть, закинув на заднее сиденье «уазика» только небольшую котомку. Сержант лихо мчал его к отходу поезда, выруливая по непролазной грязи и не обращая внимания на забрызганное лобовое стекло с отсутствующими «дворниками».

Вдруг на дорогу с опушки леса выбежал мужчина в грязной строительной спецовке и отчаянно замахал руками:

– Командир! Ты ж на станцию? Подкинь, а? На поезд опаздываю!

Лейтенант кивнул на заднее сиденье «уазика», и машина с ревом сорвалась с места, разбрызгивая мутные лужи. Голованов снял фуражку и потер уставший лоб. В зеркале заднего вида было видно, как мужик с простецкой, рабочей физиономией (о, какое же это оказалось заблуждение!) нетерпеливо ерзал на заднем сиденье, не обращая внимания на лежавшую рядом солдатскую сумку. На станции он пулей выскочил из машины, махнув в благодарность рукой, и исчез.

Голованов за несколько минут до отхода поезда успел купить в привокзальном буфете лежалых пирожков и бутылку пива. Затем, покрутившись на платформе, завернул по естественной причине за кирпичную будку стрелочника, что стояла между запасными путями, и остановился, раздраженно сплюнув сквозь зубы. Двое мужчин нещадно избивали третьего, уже не сопротивлявшегося, в испачканной кровью спецовке и цеплявшегося из последних сил за выбитые из стены кирпичи.

– Э! Э! Бойцы, мать вашу! – Голованов бросил сумку на землю. – Двое на одного, что за дела, а?!

Мужчины обернулись, сверкнув черными цыганскими глазами.

– Тебе чего, служивый? Пера попробовать?

Возле живота лейтенанта сверкнуло лезвие. Но он, схватив на лету руку, с хрустом вывернул ее за спину, и нож вывалился из разжатых пальцев. Толкнув в вывихнутое предплечье, он шмякнул цыгана лицом о стену и одновременно ударил ногой в грудь кинувшегося на него второго.

– Жив? – Голованов, схватив за окровавленный воротник спецовки, поднял с земли своего случайного пассажира.

– Угу. – Мужчина, прижимая ладонь к пробитой голове, с благодарностью взглянул на лейтенанта.

– За что они тебя? Ты вообще кто, а? В милицию бы надо.

– С-суки. – Мужчина сплюнул с кровью два зубы. – Донбасс. С Донбасса я... В ментовскую, говоришь? Э! Поезд, черт!

За кирпичной будкой дернулся состав и громыхнул сцеплением вагонов. Мерный стук колес пролетел над железнодорожным полотном, все убыстряясь.

– Бежим!

Схватив сумку, лейтенант, толкая впереди себя Донбасса, кинулся к набирающему ход поезду. В трех последних вагонах проводницы, увидев бегущих мужчин, не стали закрывать двери, с интересом наблюдая за бежавшими. Голованов ловким прыжком вскочил на подножку третьего вагона и, отмахиваясь от руки проводницы, наблюдал, как с большим трудом окровавленный Донбасс наконец уцепился за поручень последней двери и повис, пытаясь забросить ноги на ступеньку. Ему это удалось, и он скрылся в вагоне.

...Быстро нажав нужные кнопки на мобильном телефоне, Голованов вновь приложил трубку к уху. Двор опустел, за окном не было ничего интересного. Снова длинные гудки, и наконец он услышал раздраженный сонный голос: