Полицейская история

— Жми! — кричу я.

«БМВ» мчится впереди нас. Проехав метров двести, она несется на красный свет. Когда мы подъезжаем в свою очередь к светофору, нам перерезают путь машины, едущие в поперечном направлении. Крокбуа пытается прорваться, но пронзительный свисток полицейского заставляет его остановиться. Полицейский с перекошенным от ярости лицом подходит к нам. Создается пробка.

Приспустив стекло, я протягиваю ему удостоверение.

— Мы сидим на хвосте, — кричит Крокбуа.

Регулировщик властным жестом останавливает правый поток, и Крокбуа жмет на газ. Мы берем направление на Венсеннский замок, однако нам снова преграждает путь красный свет светофора. Когда мы подъезжаем к замку, «БМВ» и след простыл.

Я чувствую себя сломленным. Почему я не послушал Пуаре? Порой глупцы дают очень мудрые советы, важно лишь понять, в какой момент нужно их слушать.

— Что будем делать? — спрашивает Крокбуа.

У меня даже нет сил ответить ему.

Марлиза молча гладит мою руку, пытаясь утешить. Слава Богу, что можно еще продолжать прослушивание. А если поехать туда сейчас?

— Едем в Дом, — говорю я Крокбуа.

— В такое время?

— А почему бы и нет?

— Высади меня у Венсеннских ворот, — просит Идуан. — Мне оттуда недалеко до дома. Я устал от твоих выкрутасов.

В кабинете меня ждало новое разочарование: ничего интересного в записях не оказалось, и я со вздохом кладу наушники на стол. Марлиза отрывает глаза от газеты и говорит:

— Роже, уже половина десятого, где мы теперь поедим: все уже закрыто?

— Мне все равно, я не голоден.

— Зато я голодна! — кричит она.

И в этот момент звонит телефон. Я снимаю трубку и узнаю голос Пуаре:

— Давай, старина, жми на всех парусах в Бри-сюр-Марн, они все здесь.

— Что?

— Да. Потом все расскажу. Я стою на набережной Адриана Мантьенна, на берегу Марны. Возьми деньги, так как мне нечем расплатиться с таксистом. Я жду тебя в кафе, у Потье, это номер двести десять.

Я лихорадочно набираю номер гаража, чтобы вызвать дежурную машину, но мне отвечает голос Крокбуа.

— Ты еще там? — спрашиваю я.

— Я ухожу.

— Теперь не выйдет, есть новости. Жду тебя у дома номер одиннадцать.

Быстро спустившись вниз на лифте, я запрыгиваю в машину Крокбуа, называя ему адрес. «Ситроен» пересекает Венсеннский лес, Ножан, Ле Перре, и вот мы в Бри-сюр-Марн. Проехав еще немного, мы выезжаем к набережной, и Крокбуа останавливается перед кафе. Пуаре сидит за столиком в обществе таксиста. Заметив меня, он встает и идет мне навстречу.

— Семьсот франков, — говорит он, — не считая аперитива.

Я расплачиваюсь с таксистом, и тот, допив стакан, выходит из кафе. Пуаре объясняет мне:

— Когда я ушел от вас, мне страшно захотелось справить нужду, а потом я решил вернуться назад. Я увидел, как тройка вышла из кафе и села в «БМВ». Я остановил такси и попросил шофера не упускать их из вида, сказав, что выслеживаю любовника жены. Шофер оказался парень не промах, и вот я здесь.

— А дальше?

— Дальше, старик, они остановились перед домом номер двести двадцать четыре и отправились ужинать в «Птичью харчевню». Неплохое название для кабака, где едят фазанов и рябчиков?

Я пожимаю плечами.

— И они все еще там?

— Десять минут назад они были там. Это рядом, пойдем.

Мы идем вдоль набережной и вскоре останавливаемся перед рестораном, огни которого освещают берег Марны. В окно я вижу Жирье и обоих его компаньонов. «БМВ» стоит на набережной. Я говорю Пуаре:

— Беги к машине и попроси Марлизу подойти сюда.

Около часа мы сидим с Марлизой на траве неподалеку от харчевни, свесив ноги над водой. Наконец около полуночи тройка выходит из ресторана на улицу. Я слышу, как Жирье прощается с друзьями, после чего снова исчезает в харчевне.

«БМВ» разворачивается и удаляется в направлении Парижа. Я пытаюсь угадать, на каком этаже живет Жирье. Несколько минут спустя в одном из окон второго этажа загорается свет, и я вижу мужской силуэт: это Жирье.

Завтра Толстый будет доволен.

31

Нет, я ошибся, Толстый недоволен. Сначала события вчерашнего вечера заинтересовали его, но затем он поднялся с кресла и стал нервно расхаживать по кабинету. Когда я перехожу к ужину в Бри-сюр-Марн, его лицо становится багровым, а когда я произношу имя Жиральди, он больше не в силах сдерживать себя.

— О Господи! Черт бы вас всех побрал! — вопит он.

Я смотрю на него удивленным взглядом, ничего не понимая.

— Вы понимаете, Борниш? — бросает он. — Вы даже не можете понять!

Он снова начинает ходить по кабинету из угла в угол.

Я пытаюсь успокоить его:

— Патрон, но мы возьмем Жирье, как только захотим, и, может быть, даже с Бюиссоном.

Повернувшись ко мне и выпучив глаза, он ревет:

— Плевать мне на Бюиссона и на Жирье тоже, вы слышите, плевать! Мне нужна эта тварь Жиральди, и немедленно! Он мне дорого заплатит!

— Да в чем, собственно, дело, патрон?

— В чем дело? Сейчас я вам объясню, Борниш, — говорит он.

Он возвращается к столу, садится в кресло, выдвигает ящик и достает из него досье зеленого цвета, что означает запрет на пребывание в данной местности.

— Борниш, — продолжает Толстый подавленным тоном, — если вам не удастся немедленно арестовать Жиральди, то я человек конченый. Я подписал ему собственной рукой разрешение на пребывание в Париже, с которым он разгуливает вот уже три месяца. Если ПП поймает его вместе с Жирье, я человек конченый. Теперь вы понимаете?

Теперь я прекрасно все понимаю. Толстый дал Жиральди разрешение на пребывание в Париже, не ознакомившись с его личным досье, то есть невзирая на заочный приговор к двадцати годам каторжных работ. Это в высшей степени неосторожно.

Я еще могу согласиться с тем, что каждая полицейская служба имеет своих осведомителей и ведет самостоятельную борьбу против бандитизма, порой подкладывая свинью своим коллегам из других служб. Это нелепо и противоречит здравому смыслу, но это так. Но допустить, что у Толстого есть свой личный, персональный осведомитель, работающий за нашей спиной, не лезет ни в какие ворота. Подобный макиавеллизм выше моего понимания.

Между тем я стою перед серьезной дилеммой. Если я арестую Жиральди, то Жирье может что-то заподозрить и исчезнуть. Если я арестую их обоих, то я боюсь, что уже не скоро выйду на Бюиссона. А если их арестует ПП, то у Толстого будут большие неприятности.

Я осторожно спрашиваю:

— Патрон, вы уже получили информацию от своего протеже?

— Нет, — вздыхает Толстый. — Он поклялся мне, что сообщит о Жирье, как только выйдет на него. Вчера вечером он позвонил мне, но, разумеется, ни словом ни обмолвился о своем рандеву в «Терминусе» и о своих контактах с Матье и Жирье.

— Может быть, он ждет более подходящего момента?

— Вы шутите, Борниш? В любом случае я больше не могу позволить ему разгуливать с моим разрешением в кармане. Я вызову его к себе и упеку за решетку на двадцать лет. Я покажу ему, как издеваться надо мной… Впрочем, ничего другого не остается.

Он вытирает платком вспотевший лоб и тяжело вздыхает. Нахмурив брови, он придвигает к себе досье Жиральди и открывает его. Он с яростью хватает копию разрешения на пребывание в столице, рвет ее на мелкие клочки и бросает в корзину.

— Пойдите выбросьте мусор, — приказывает он мне.

Когда я возвращаюсь с пустой корзиной, он говорит по телефону.

— Это он, — шепчет Толстый, прикрывая мембрану рукой.

Он спокойно и дружелюбно беседует с Жиральди, как со старым добрым знакомым. Толстый неподражаем, когда хочет усыпить бдительность противника. Но как только он вешает трубку, он снова дает выход своему гневу:

— Через час этот мерзавец будет здесь, и тогда мы посмотрим, на чьей улице будет праздник. Приготовьте мне протокол и приказ о взятии под стражу. Вы увидите, как я с ним расправлюсь.