Золотой иероглиф (СИ)

— Первый подъезд у дома через дорогу, где магазин. Засекай время — через полчаса я подойду. Пива купи. Две бутылки.

— Да я бы и сам две выпил…

— Не тебе. Мне.

Я попрощался с Зоей, которая прямо-таки подпрыгивала от нетерпения, и покинул квартиру.

Пока я шел с тяжеленной сумкой к точке рандеву, все мысли смешались в кучу. Я так и не понял, какую еще цель преследует Сэйго.

Я купил четыре «Хайнекена» и, в ожидании Сэйго, выкурил сигарету и прикончил бутылку. Такэути пришел ровно через полчаса. Сел рядом, достал сигареты и снял очки. Потом совершенно «совковым» жестом открыл бутылку о край скамейки и надолго присосался к горлышку. Отцепился. Перевел дыхание. И сделал еще один глоток.

— Да, сейчас это именно то, что надо, — пробормотал он и добавил какую-то энергичную японскую фразу.

— Сергей, ты что, трахал ее там, что ли?

— Ага, — ответил Сэйго, сделав новый глоток.

— Ничего не понимаю. Я думал, у тебя вкус получше будет.

— При чем тут вкус? — удивился Такэути.

— Ты же не хочешь сказать, что она тебе понравилась?

— Ты что, издеваешься? Конечно, нет. Некрасивая и водкой пахнет. Хорошо, хоть чистоплотная… И еще спросила, сдуру, наверное, почему я так похож на китайца.

— И ты что ответил?

— Сказал, что я — кореец. — И Такэути захохотал.

Нет, я этого не мог понять. Впрочем, шутка насчет корейца до меня не дошла тоже.

— Слушай, ну ты же не настолько беден, чтобы не мог пригласить девочку на ночь…

— Да при чем тут это? И вообще, мне не нравятся русские проститутки. Во всяком случае, новосибирские. Эта женщина выполнила условия договора? Выполнила. Журнал наш. Мы ей намекали на это дело? Намекали. А раз «вариант-два», то оставаться пришлось мне. Или, подожди… По «варианту-один» ты разве бы не остался?

Так вот в чем дело…

— Боюсь, не хватило бы у меня духу на такой подвиг.

— А должно хватать. — Сэйго поднял кверху указательный палец и затем резко наставил его на меня. — Конечно, у вас другие обычаи. Но, если уж ты ввязываешься в авантюру, помни ее правила. Сейчас идет игра честная. Это значит, что никого не надо обманывать по мелочам. Даже Мотояма с тобой сыграл честно — отдал украденное… Надеюсь, журнал ты собираешься потом ей вернуть?

— Безусловно, — сказал я, хотя и в мыслях у меня не было возвращать его.

— И опять ты врешь… Ну ладно, жизнь научит. Доставай журнал.

Я вытащил «Верену» и показал на обложку.

— Здесь.

Такэути, зажав в зубах сигарету, взял журнал обеими руками и повернул его под острым углом к своим глазам.

— Ага, вижу. Хорошо пропечатались, даже сейчас можно что-то понять… — Он заговорил по-японски. — Но здесь не будем разглядывать. Поехали ко мне. Пиво только допьем.

«Сергей» передал мне журнал, и я убрал его в сумку. Японец открыл вторую бутылку, хлебнул, и протянул мне руку.

— Ну, теперь участвуем в равной доле?

— Участвуем. — Мы обменялись рукопожатием.

— И давай сразу договоримся. Играем честно. Без обмана.

— Идет, — согласился я.

Мы расположились в квартире, которую Годзи Токида снял в каком-то агентстве для своего сотрудника. Хата была ничего, к тому же в двух шагах от метро «Красный проспект». Две комнаты, раздельный санузел. Кухня не меньше четырнадцати квадратов. Меблировка так себе, от агентства, зато телефонный аппарат такой навороченный, каких я не видел даже в кабинетах высокопоставленных чиновников администрации области. Телик, скорее всего, тоже от агентства — «Горизонт». На стене почти такой же, как и у Лены Кирюшиной, соломенный жгут от несчастий.

— Симэ-нава? — спросил я.

— Саа ^[3]! — поразился моей эрудиции Такэути. — А ты откуда знаешь?

— Слышал название… А это кто? — спросил я, показав на фотографию женщины с печальными глазами, видимо, японки, но в платье европейского покроя.

— Жена, — коротко ответил Такэути. — И тут же перевел разговор в другое русло. — Доставай краску. Время — деньги.

Я поставил на стол баночку сухой серебрянки, которую мы купили по дороге. Такэути вооружился кисточкой для рисования, тоже приобретенной сегодня, и мы взялись за дело.

Впрочем, делом непосредственно занимался «Сергей». Не знаю, где он там у себя в Джепэн научился подобным ухваткам, но с журналом компаньон принялся работать грамотно. Куда грамотнее, нежели я с извлекаемым из омамори документом.

Такэути высыпал на бумажку несколько граммов алюминиевой пудры и, время от времени касаясь серебристо-серой кучки кисточкой, переносил сухую краску на обложку журнала. К счастью, я сильно давил авторучкой на копию документа, и иероглифы хорошо «пропечатались» на обложке — ведь именно этот журнал я подложил под ксерокопию… Через несколько минут алюминиевая пудра обозначила выдавленные символы. Такэути, что-то бормоча по-японски, продолжал трудиться.

— Что получается? — тихо спросил я. И тут же громко чихнул.

— Пока не разобрать, — сказал Сэйго. — Вернее, прочесть-то можно, только… Только чушь какая-то получается… Это не письмо, не данные о человеке. Больше походит на какой-то черновик, памятку. Словно бы кто-то наспех набросал информацию, которая понятна только самому писавшему… Ты точно обводил иероглифы?

— Старался ни на миллиметр не ошибиться.

— Написано рукой человека, которому кисть была куда менее привычной, чем меч-катана. С искусством «сёдо» он был знаком, скорее всего, понаслышке. Да еще часть слогов записана не иероглифами, а каким-то архаичным подобием азбуки.

— Онна-дэ?

— Ну, ты специалист… Нет, рука мужчины. Но, скажем прямо, не особенно грамотного. Правда, воину-буси достаточно было и того, чтобы он умел хотя бы связно излагать мысли в письменном виде.

— И что тут написано?

— В наиболее возможном приближении этот текст звучит так: «Нарисовал на тодзимэ линию от вершины левой возвышенности до центра живота и от ее середины отсчитал половину длины лезвия кусунгобу на заходящее солнце». Слова «тодзимэ», «центр» и «заходящее» как раз и записаны азбукой. А в целом письмо весьма косноязычное.

— А что такое «тодзимэ»?

— Если бы я знал… Мусумэ, отомэ… Какие-то ассоциации с женщиной. «Возвышенность»… «Грудь», что ли? Нет, это слово записывается совершенно иначе.

— А «кусунгобу»?

— Ритуальный кинжал.

— Не о харакири ли идет речь?

— Нет, совсем не о нем, тем более, что понятие «хара» — «живот» — в японском языке очень многозначно… Тут действительно говорится о рисовании линий. Правда, кто нарисовал, зачем и почему — неясно. Но фраза построена именно так — отсутствие подлежащего в японском предложении — характерное правило… А в общем и целом получается вздор. Обидно.

— Действительно, — сказал я, с трудом вспомнив, что обозначает термин «подлежащее». — Сергей, а почему могло получиться так, что за триста лет никто не вскрыл футляр?

Такэути пожал плечами.

— Время не пришло, значит.

— А сейчас пришло?

— Видимо, да.

— А если отбросить мистику и попробовать разобраться объективно?

— Сейчас в этом объективно разобраться невозможно. Да и не нужно.

Да, вопрос философский…

— Дело в другом, — продолжал японец. — Если из-за подобной ерунды зашевелились бандиты, значит, не такая уж это ерунда. Вот что. Надо поднимать сведения о том Дзётиине. О Тамоцу. Может, появится и объективное объяснение.

— Как?

— По сетям. Все летописи уже давно перекачаны в Интернет. Еще пять лет назад для того, чтобы добраться до летописей, нам пришлось бы ехать в Токио… А сейчас, не выезжая отсюда, поищем имя, даты. В офисе компьютеры имеют доступ к вебу?

— Да, у нас выделенная линия. Но стоит ли ехать туда? Лучше к Попову, нашему технологу. Он живет в коммуналке, но телефонная пара у него собственная. Модем есть. По-моему, и по сетям он лазит, — сказал я и чихнул. Нехорошо как-то чихнул, прямо по всей башке звон разнесся, как по церковному колоколу.