Дикая стая

—

Они уже на воле? — спросил Гоша.

—

Давно!

—

Виделась с ними?

—

Много раз.

—

Все еще озоруют с рыбой?

—

Я уже в Октябрьском работала, не знаю. Те инспекторы не говорили о них.

—

Отцепились?

—

Да как сказать… Дорог тут много, а темная тропинка — одна, когда-нибудь встретимся! Нутром чую, что бывший «пасет» меня. Еще до того, как я приловила, он все предлагал помириться, жить снова семьей. Обещал завязать с выпивкой, клялся, что пальцем не тронет никогда. Говорил, будто любит. Да веры ему нет.

—

А ты его любишь?

—

Черт меня знает, но до сих пор вижу его во снах прежним, с каким встречалась в юности целых три года. Потом из армии ждала. Хороший парень был. Надежный, ласковый, добрый, а потом словно подменили его. Но как бы там ни случилось, он стал первым и пока единственным. Это не забывается, — опустила голову Ольга.

—

А где он живет?

—

Здесь, в Усть-Большерецке, и ты его, конечно, видел.

—

У него есть другая семья?

—

Была недолго. Развелся год назад. Уж и не знаю, почему. Не интересовалась. Стараюсь не вспоминать. Глушу в памяти и в сердце. Поначалу ничего не получалось, теперь проще, бывает, неделями о нем не думаю. Время все же лечит.

—

А может, стоит тебе помириться с ним?

s

—

Если б стоило, давно к нему ушла бы! Но

m

верю. Да и осколки склеивать — пустая затея. Годы нас изменили, мы уже иные. И самое плохое, что потеряли главное. Без любви не будет будущего, а

на

одной памяти о прошлом долго не продержимся. За^ чем себя обманывать и наказывать вновь?

—

Трудно тебе, Оля. Замучают сравнения. С кем бы ни сошлась, с первым станешь сравнивать, — качал головой Гоша.

—

А будет ли другой? В нашей работе особо не разгонишься на мечту. Сегодня живы, а завтра как знать, что случится. Вон как у меня бывало, за один; день по два-три раза в меня стреляли. И квартиру; не дают, потому что боятся! Одну, мол, убить могут запросто. Вот когда семью заведешь. Другое дело! Но сама знаю, все лишь слова, пустые отговорки. Да и убить могут где угодно. Даже в толпе. А наши менты скажут, как всегда, мол, не бабья это работав Нечего соваться не в свой хомут!

—

Менты браконьеров шмонать не станут. Им слабо переть против вооруженных мужиков. Поселковые им так вломят; небо с тряпочку покажется! Вон на Новый год местные меж собою сцепились. Кто-то

позвонил «мусорам». Те возникли и получили на похмелку. Дерущиеся вмиг скучковались и поперли на легавых сворой с кулаками, с дубинами, со штакетником. Так отмудохали, что те рысью в ментовку вернулись. Закрылись в ней и до утра другого дня не и высовывались. А поселковые хохотали весь праздник, мол, устроили пробежку легашне! Никто их не

боится и не уважает Продажны они и трусливы. К ним не стоит обращаться, лучше обходиться своими силами! — говорил Гоша.

Пообедав, они решили проверить ближний приток реки и речное русло, осмотреть берег, перекаты; и заводи, глянуть, не перегородили ль прошлогодние обрывки сетей путь к нерестилищам. Заодно хотели встретиться с лесниками, познакомиться, поговорить с ними.

На этот раз Гоша сам повел лодку вверх по течению. Держался подальше от берега, чтобы не напороться на сети и коряги. Не гнал лодку на предельной скорости, вел ее осторожно, наощупь.

—

Смотри вон туда! Видишь затончик? Вон на бревне обрывок сети, — указала Ольга.

—

Вижу! — хмурился Гоша.

—

Сеть капроновая. Такую на мотор поймаешь — беда будет! Срезать трудно. А если по потемкам в ней запутаться, браконьеры нас на ленты распустят, — сказала Оля. — Когда с бревна смоет, она неведомо где зацепится. Снять ее нужно, пока она на виду! — подвел Гоша лодку и зацепил сеть багром, потащил на себя.

—

Вот это обрывочек! Ему конца нет! — злилась баба, вглядываясь в воду, и помогала поселенцу затаскивать сеть в лодку. Она рвалась, цепляясь за затонувшие коряги и ветки.

—

Тащи, Оля, иначе нам кранты! Попадем в этот капкан, не порадуемся. Может, она не одна!

—

Да уже на всю ширину реки вытащили. Куда больше? — тащила сеть изо всех сил.

—

Ну, вот и все! Смотри, на якорь посадили. То- то тормозились на каждом метре, все кишки сорвал с проклятущей! — злился Гоша. — Куда ее теперь девать?

—

В инспекцию отвезти надо или ментам сдать, пусть сами уничтожат.

—

Как раз они применят ее для себя! Или ментов не знаешь? Для них это подарок! Держи его подальше от «мусоров»!

—

Гош, нам самое устье проверить надо, где река в море уходит. Там всегда браконьеры роятся, хоть самих сетью отлавливай! В устье — самая клеевая охота. Кто на кого! Я там пограничников застукала. Эти нахалы совсем оборзели, настоящий промысел ведут!

—

Ну, если я их припутаю, мало не покажется! — ухмылялся свирепо мужик и вел дюральку вдоль берега. — Видишь, шалаш стоит? Даже не убрали его;! Зайдем, глянем! — предложил Ольге.

—

Там ни хрена не будет сейчас. А вот через пару месяцев объявятся!

Но Гоша уже вышел на берег Он направился! к шалашу в полный рост, не прячась за деревьями и кустами. Не дойдя несколько шагов, увидел человека. Тот сидел перед шалашом на корточках. Он не услышал шум лодочного мотора, шагов поселенца и занимался своим делом, выстругивал какие-то палочки.

—

Чем занимаемся? — спросил Корнеев.

Человек поднял голову, и Георгий узнал в нем охотника Николая Притыкина.

—

Дед, а я тебя за браконьера принял!

—

Рановато для той поры. А я вот тоже домой

собираюсь. Завтра последний день сезона. Перелетные уже появились. Ночью караваны кричали, летели на озера. Скоро тепло придет. Утки уже давно обжились. Они не боятся холодов, а гуси тепло любят. Коль прилетели — конец заморозкам. И мне с промысла пора уходить.

—

А разве перелетных не стреляешь?

—

Кому нужны шкелеты после перелета? Одна кожа и перья! Не-ет, я такое не беру. Вот осенью другое дело! Жирок нагуляют за лето. А теперь что? Костями давиться кому нужно? Да и потомство дадут! Опять же, сколько мне нужно самому? Я пушняк промышляю. Перелетные — не мое! Вот последние капканы проверил. Пару горностаев взял. Уже серыми стали, сменили мех, значит, вышли из цены, — сетовал охотник.

—

Это всю зиму в шалаше жил?

—

Куда деваться? Палатку браконьеры уволокли давно. Года три назад. Вторую купить не на что.

—

Шалаш так и останется? — спросила Ольга.

—

Нет, девонька, я человек вредный, злопамятный. Мне горе утворили, зачем же я своим ворогам шалаш оставлю? Пусть не шибко что, а пристанище! Своими руками ставил, сам и порушу!

—

А палочки для чего настрогали?

—

Шкурки растяну на них, пусть подвялятся, подсохнут.

—

Дед Коля, а знаете, кто из браконьеров в этом месте «пасется»? Кто палатку увел? — спросил Гоша.

—

Как не знать? Я ж — охотник! Это милиция у нас все ищет и не находит. Мне искать не надо. Увидел, враз прочел!

—

Кто ж был?

—

Селюкинское семя! Вся семья «пасется» тут уже много годов. Им абы копейку сорвать, за нее кого хошь уложат.

—

А как узнали? — спросил Корнеев.

—

Ихний старшой, верста коломенская, все ветки на дереве пообламывал. Не мог башку пригнуть. Вишь, вон где палатку ставили? Деревья как курчата ощипаны. Охотник так озоровать не станет, не будет зверя пугать и следы рук своих оставлять повсюду, на каждом дереве. Ихний средний — лодырь, того хуже: весь мох вкруг выскреб на растопку костра! Нет бы его в сапоги натолкать для просушки. Так и этого не делают.

—

Откуда знаешь, может, сушили мохом?

—

Ты на пепел глянь. Сколь моха сожгли. Ровно сухостоя иль бересты нет. Мох зверю надобен. Человек и в этом соображать должен. Так нет, одним- единым днем живут окаянные! Вон ихний меньшой задницу газетами вытирал, будто лопухов тут мало. Всю заимку изгадил своими подтирками!