Дикая стая

Ольга быстро отчалила от берега, вывела лодку на середину реки и повела против течения, поднимая столбы воды по обеим сторонам.

Вода в реке еще не очистилась после зимы и казалась темно-серой. Ольга гнала лодку на пределе мощности и явно наслаждалась свежим утром, фонт

ами

воды по бокам, упругим ветром, бившим в лицо.

—

Сворачивай к берегу! — крикнул Гоша ей.

—

Зачем?

—

Видишь, впереди буруны?

—

Ну и что?

—

Гаси скорость, дура! Сейчас лодку пропорем и сами на корягах повиснем! — предупредил поселенец.

—

Я фарватер этой реки прекрасно знаю!

—

Знала! Паводок весной натащил коряг!

—

Трус ты, а не мужик! Скорости боишься! — хотела обозвать Гошку, но лодка вдруг подскочила, перевернулась на бок, потом кверху дном. Она накрыла собой Ольгу и поселенца в одну секунду.

Гошка, вынырнув, перевернул лодку и, схватив за шиворот Ольгу, мешком бросил ее в дюральку, направил лодку к берегу. Река в этом месте была не только бурной, но и широкой. Поселенец отчетливо ощущал под ногами затонувшие деревья и коряги. Он вытащил лодку вплавь. Затянув ее на берег, проверил мотор. Так и есть, выбило шпонку. Без нее не завести мотор. Хорошо хоть сам мотор удержался.

Поселенец глянул на бабу. Ольга вылезла из лодки, сидела мокрая, злая.

—

Чего растеклась медузой? А ну, сообрази костер! — не попросил, а приказал бабе.

—

Чем? Спички намокли!

—

На вот сухие! — достал из-за пазухи, швырнул бабе и пошел искать сушняк.

Вскоре Гошка развел костерок, стянул с себя телогрейку. Открыл багажник, куда предусмотрительно сунул свой рюкзак.

—

На, надень сухое! — протянул бабе свитер.

Та уже сушила куртку.

—

Сними с себя мокрое! Простынешь.

—

Обойдется, — стучала зубами Ольга.

Гошка подошел сзади и быстро, неожиданно вытряхнул бабу из мокрой кофты. Тут же натянул на нее свой свитер. Та онемела от удивления.

—

Слушай, я ж тебя одной левой уложу!

—

Захлопнись! Видал таких! Сиди, не дергайся пока не получила по соплям, долбаная лодочница твою мать! Сегодня уматывай в свой Октябрьский чтоб не видел тебя никогда! — пошел за сушняком втянув голову в плечи, боясь сорваться еще хуже.

Ольга, немного согревшись, тоже носила к костру ветки и сучья. Они сгорали быстро, едва успев вспыхнуть, рассыпались в пепел.

—

Не мотайся промеж ног! Не мельтеши! Сядь у костра и сушись, мокрожопый мышонок! Врезать бы тебе по жопе за дурь! — зло оглядел Ольгу Гошка.

Соорудив лодью, он вернулся к лодке. Оглядел ее всю, но нет, не пропоролась. А вот шпонку где найти? Без нее придется возвращаться в поселок на веслах. «Хорошо, что по течению идти придется», — подумал Корнеев.

Осмотреть реку выше не удалось. Едва обсохнув, забрались в

лодку. В

Усть-Большерецк вернулись уже в сумерках.

Поселенец приволок домой мотор и весла. Лодку? вытащил из реки, надежно спрятал на берегу, под мостом. И лишь тогда вернулся домой.

Ольга уже затопила печь, сварила картошку, нарезала хлеб и рыбу, ждала Гошу. Она успела умыться и причесаться, влезла в Маринкин старый халат и, забравшись на Гошкин диван, укрылась старым ватным одеялом и уснула.

Корнеев вошел в зал и растерялся: стол накрыт, а Ольга спит. Как быть? Будить или нет? Но вспомнилась утренняя побудка, и Гоша снова осерчал:

—

Эй, ты, стебанутая! Вставай хавать, грызи тебя блоха!

Че развалилась,

как у бабки на печке?

Сдергивай жопу и труси за стол, — дернул Ольгу за ухо. Та подскочила. — Валяй сюда! Пожри, потом можешь кемарить.

Ольга злилась, что поселенец даже не пытается ухаживать и не скрывает своего пренебрежения к ней. Обычно мужики, оставшись наедине, рассыпались и комплиментах и любезностях. Объяснялись в любви. Гошка, казалось, не знал добрых слов и смотрел на Ольгу свысока.

—

Ты жри, нечего прихорашиваться! Тут тебе хахаль не обломится. Хавай и шурши к себе дрыхнуть. Завтра заменю шпонку в моторе и сам поеду смотреть реку. А ты отчаливай к себе. Баба не годится в поводыри и доброму не научит.

—

Но у меня инструкции…

—

Сам прочту!

—

Ну и зверюга ты, Корнеев!

—

Зато ты — идиотка, семя шизика, что ненароком выплеснули из

«параши».

Ольга, забыв о еде, выскочила от Гошки, легла на скрипучую кровать Маринки. Она пыталась уснуть, но не получалось.

—

Ольга, хиляй пить чай! — услышала она из-за стены.

Женщина послушно встала. Когда вышла к Гошке, тот уже налил чай, пожарил гренки и, показав на стул, сказал коротко:

—

Присядь.

Ольга села поближе к печке. Баба поеживалась и дрожала.

—

Только не хватало, чтоб ты здесь заболела. Давай хлебни чай с медом. Он живо простуду вытряхнет! — Корнеев подал банку.

Ольга стала намазывать мед на хлеб тонко, бережно.

—

Ты чего делаешь? А ну, дай кружку! — положил в нее несколько ложек меда, сунул в руки, — хлебай! Не корячься как катях на кусте. Бабе здоровье нужно. Кобениться у себя станешь.

—

Гош, с чего ты такой злой? Ну, как с цепи сорвался! И рычишь, и брешешься! Недаром у тебя жены нет! Какая ж с тобой уживется?

—

Нету и не будет! Не родилась та, на какой я согласился б жениться! Хотя желающие в поселке имеются, — похвалился поселенец.

—

Да брось ты! Не бреши!

—

Чтоб век свободы не видать, если стемнил! — поклялся Корнеев.

—

Ну, может, алкашка? Иль совсем худо тут с мужиками, если на тебя загляделись?

—

И не забулдыги, даже очень нормальные женщины, не чета тебе. Из себя приятные, специальность в руках хорошая. Ни свиристелка, все имеется, ни голожопая. Хозяйка путевая!

—

А чего не женишься?

—

Не хочу спешить. Баба никуда не денется.

—

А если другого найдет?

—

У меня не одна! Целая обойма имеется. Ни одну не обхожу вниманием, но жениться не хочу. Не стоит мне в хомут лезть. Моей свободы ни одна не стоит.

—

Так ты еще и кобель?

—

Нет, ты и впрямь с «крышей» не кентуешься., Если вижу, что баба меня хочет, зачем ее обижать отказом? Хотя и такое случалось. Без слов, молча уходил. Не к каждой душа лежала, а насиловать себя неохота.

—

У тебя даже выбор есть? — удивилась Ольга.

—

Само собой! Но бывают бабы ни в моем вкусе. Вот случается такое. Ты хоть и баба, вам вообще^ просто, а тоже не со всяким в постель полезешь.

—

Ни с каким! Ни за что! Никогда! — вспыхнула; женщина костром.

—

Глупая! Чего мне клянешься? Да я такую как ты, хоть голиком в постель влезь, не захочу и не гляну в твою сторону.

—

А почему? — изумилась Ольга.

—

Нет в тебе женщины, сплошная кобыла! Кому нужна такая? Тебя хоть теперь в дело бери, банк тряхнуть, к примеру. Ты любого «мусора» замокришь и не бзднешь. Какая с тобой постель? О чем базарить? Сплошные скачки! А где нежность, душевное тепло? Ты о том и не слыхала. У тебя либо лед, либо костер, который мигом сожрет. Такое кому нужно? Нет, Ольга! Женщина, в моем понимании, — это теплое, ласковое море, которое душу умеет согреть, успокоить, утешить, любить верно. На то мало способных. Чего-то обязательно не хватает.

—

Надо ж подумать, ты еще с выбором!

—

Мужики — натуры тонкие, не только я, большинство со мной согласны. Вот ты думаешь, что тебя все желают? Ох, и ошибаешься, баба! Может, человека два, но не больше.

—

Просчитался! Знаешь, скольких уложила? Насиловать хотели впятером. Раскидала!

—

Это козлы, а я — о мужиках, которые себя не на помойке подняли и уважают в себе человеков. Брать бабу силой — это зверство. Что от такой получишь? Нет, мне подневольная не нужна. Женщина должна хотеть того, с кем в постель легла.