Код Маннергейма

Шаховцев тоже вскочил, и на несколько секунд повисло гнетущее молчание — было заметно, с каким трудом он пытается подавить приступ гнева. И все-таки опыт и воспитание — интеллигентная петербургская семья с двухвековой историей — сделали свое дело. Он сдержался. Да и стремительно приближающееся время выхода в эфир не располагало к выяснению отношений.

— Вы совсем уже… Троицкая. Идите монтировать сюжет. И попробуйте только не успеть к эфиру! А после выпуска зайдите ко мне. — Ледяная надменность тона не предвещала ничего хорошего.

Растерянно наблюдавшие развитие конфликта коллеги, стряхнув оцепенение, засуетились вокруг бледной Анны. Закусив губу она судорожно вздохнула, чтобы не разреветься. Кто-то протянул ей листки с распечатанным текстом сюжета, а маленькая и темпераментная Лялечка Крикунова — женщина без возраста, которая, судя по всему, так и останется Лялечкой до глубокой старости, — упорно пыталась всунуть в руку стакан с водой, резко пахнущей валерьяной.

— Выпей, деточка, и успокойся. Ну пожалуйста, — уговаривала она.

Анна мотнула головой — говорить она пока не могла.

Справившись с эмоциями, журналистка начитала закадровый текст и вдвоем с Пиковой судорожно искала нужные кадры на отснятых Димкой кассетах. В дверь аппаратной то и дело заглядывала надменная Мадзигон и с бесстрастностью китайского будильника сообщала, сколько минут у них остается. Экстренный выпуск уже начался, и, доклеивая последние планы, Анна краем глаза наблюдала, как Искрометов, неуловимо похожий на плюшевого медведя, обстоятельно рассказывает, о том, что сейчас происходит в Выборге. Наконец Пикова сделала последнюю склейку, отмотала сюжет в начало, и большая мастер-кассета лениво выползла из магнитофона. Ее подхватила Лялечка и, дробно стуча каблучками маленьких туфелек, стремительно рванула в эфирку.

Несколько секунд спустя кадры захвата Выборгского замка появились на экранах телевизоров. Шаховцев, смотревший выпуск в собственном кабинете, удовлетворенно усмехнулся: «Новости» показали это первыми.

Пикова ушла курить, а Анна еще несколько минут бездумно сидела, привалившись спиной к стеллажам с архивными кассетами. В аппаратную заглянул монтажер Гарик — невысокий, худенький, вечно небритый и растрепанный, похожий на внезапно состарившегося тинейджера, и с видом заговорщика поманил ее пальцем. В своей аппаратной, по соседству, он извлек из-за стойки с магнитофонами початую бутылку водки и развернул на монтажном пульте шуршащую фольгу шоколадки. Трогательная забота Гарика помогла девушке немного прийти в себя. Она отказалась от водки и, благодарно поцеловав его небритую щеку, отправилась к Шаховцеву. Гарик вздохнул, выпил и вновь уселся работать — он постоянно пропадал ночами на студии, кому-то что-то монтируя, почти всегда — бесплатно, увлеченный самим процессом.

Анна плелась по длинному коридору, оттягивая объяснение с начальством. По пути она разглядывала развешанные по стенам дипломы, полученные «Новостями» на разнообразных телевизионных конкурсах и спортивные кубки, заработанные футбольной командой, — любимой игрушкой дирекции. Награды соседствовали с портретной фотогалереей ведущих и корреспондентов «Новостей». Была там и ее фотография — открыто улыбаясь в объектив, Анна чувствовала себя в тот момент абсолютно счастливой — ведь она стала корреспондентом лучшей телевизионной информационной службы Петербурга. Сейчас ей хотелось забиться куда-нибудь в тихий уголок и поплакать из-за так несправедливо устроенной жизни.

Это желание резко обострилось после того, как обиженно поджавший губы Шаховцев унизительно вежливо объяснил ей, что работают они все в компании «Федерация» и что нет ничего удивительного в том, что приоритетом для «Новостей» является взвешенный подход к подаче информации.

— Взвешенный, — повторил он, — и духоподъемный. А смаковать подробности ЧП — это дело наших коллег-конкурентов. НТВ, например.

Наверное, он все-таки надеялся услышать от Анны покаянные слова, но она упрямо продолжала молчать, уверенная в собственной правоте. Да и сил не осталось на выяснение отношений с шефом.

— В общем, так, Троицкая. Если вы намерены остаться в «Новостях», вам предстоит всерьез пересмотреть свое отношение к работе, — закончил он, прозрачно намекнув на вполне реальное увольнение. Только этого Анне и недоставало.

Обиженная и несчастная она отправилась курить на улицу. Но побыть одной не удалось — рядом с ней на скамейку присел Стасис:

— Я подумал, тебе будет нужно добраться до дому…

— Ну вот еще, что я, маленькая, что ли, — сама не доберусь? Да и неизвестно, сколько мне здесь еще пробыть придется. Давай-ка отправляйся спать, — отказалась она решительно, но забота Стасиса обрадовала. Как будто где-то в глубине души, зажгли маленькую свечку. Теплый язычок ее пламени согревал, и тьма вокруг становилась не такой безысходной. Как-то легко, само собой, словно старому приятелю, она рассказала Стасису о конфликте с Шаховцевым. Он внимательно слушал, время от времени, потирая кончиками пальцев лоб, а потом обстоятельно и серьезно принялся ее утешать. Со свободой слова везде проблемы, говорил он, в Литве приятели-журналисты тоже жалуются.

Коллизию сегодняшней ночи обсуждали и в редакции. «Коллизия» — модное словечко, одно из тех, что периодически пополняют политический и журналистский лексикон.

— Молодец, Троицкая, все правильно сказала — совсем совесть потеряли! — безапелляционно заявила Пикова. — Не «Новости», а сплошной политический заказ.

— Ну, ты скажешь тоже, Надежда, — не согласилась с ней отвлекшаяся от написания видеоряда Алена Арапова, — даже я себе такого не позволяю.

Алена в профессии была крепким «середнячком», без журналистских взлетов. Коктейль из скрытого комплекса — Арапова страдала из-за своей полноты, — и буйного природного темперамента волновал кровь и не давал ей жить спокойно. В выяснения отношений Арапова бросалась со всем пылом нерастраченной сексуальной потенции молодой здоровой девушки.

— Правда, правда, — продолжала она, поднявшись и уперев кулачок в крутой бок, — я себе такого не позволяю. А где — я и где — она.

Сказано так, что и самому недогадливому становилось ясно, что Алена на вершине профессиональной лестницы, а Троицкая — где-то у ее подножия.

— Ты-то уж да, — пробурчал обычно молчаливый и серьезно-сосредоточенный оператор Горшков.

Арапова немедленно развернулась к нему, приготовившись к схватке:

— Что — я?

Горшков оторвался от компьютерного пасьянса, встал, оглядел невысокую Арапову и веско произнес:

— Ты, Арапова, — мастодонт, — и неторопливо, не обращая внимания на возмущенные крики обиженной журналистки, вышел из редакционной комнаты.

В одиночестве размышлял о конфликте и Никита Шаховцев. Он прекрасно понимал эту искреннюю девчонку, ее обиду и желание с помощью профессии отстоять справедливость. Конечно, неоправданная жестокость спецназовцев станет предметом специального разбирательства, и шеф службы информации не сомневался, что «Новости» получат официальное письмо с извинениями от ФСБ.

Похоже, юная госпожа Троицкая не понимает главного. Борьба с терроризмом — важнейшая государственная задача. И, рассказывая о терактах в эфире, необходимо учитывать политические реалии. В этом заключается элементарный долг каждого журналиста, который хочет сделать что-то полезное для своей страны. А это — тяжелая и отнюдь не всегда приятная работа. Чистеньким оставаться легко — стоя в сторонке и наблюдая за тем, как другие разгребают грязь и навоз. Работать и, если необходимо, четко выполнять приказы — куда сложнее. Проще — прикрывать собственное безделье разговорами о свободе слова. Никита Шаховцев хорошо понимает, чем одно отличается от другого, именно поэтому ему удалось создать лучшую в Петербурге телевизионную службу новостей.

Резкий тон журналистки и обвинения в трусости можно простить как проявления юношеского максимализма и пережитого ею сильного стресса. Но… Шаховцев снял с полки привезенную из Испании миниатюрную модель «Ниньи» — любимого корабля Кристобаля Колона, запаянную в бутылку зеленого стекла. Любуясь мелкими точеными из дерева деталями, он усмехнулся, представив себя на капитанском мостике каравеллы… Но сам факт бунта должен караться решительно и беспощадно. Как там у Гумилева: