Время своих войн-1 (СИ)

   - Стоп, паря, - выговаривает Петька-Казак тому, кто идет первым: - Дальше - карантин!

   Стоят, некоторое время разглядывая друг друга. "Ситянские" с брезгливым любопытством, как на всяких неумных пьянчуг, принявших на грудь для храбрости. Казак с Лехой смотрят наивно. Петька держит руки, чтобы видели: в одной пусто, в другой - нет ничего. Седой пристраивается у своих кустов смороды, словно он здесь ни причем, будто все, что произойдет, его касаться не должно.

   - Чего в перчатках?

   - Сифилис! - не моргнув глазом, заявляет Леха за Петьку. - Последняя стадия! Нос подклеили, остальное кусками отваливается. Он и в бане так парится, чтобы собственные детали не растерять, подлюка! - жалуется на Казака.

   Петька-Казак трет нос тыльной стороной кисти - под носом становится грязно. Шумно набирает больше воздуха в легкие, чтобы в следующую минуту-две разродиться монологом, половину слов из которых, Лешка-Замполит, считающий себя человеком бывалым, а ко всякому завернутому словцу привычным, даже не понимает. Кроме одного - Казак оскорбляет пришедших, но так, что придраться сложно.

   Впечатляет, но недостаточно - витиеватую речь Казака способен по достоинству оценить лишь человек не раз "сходивший к хозяину".

   - Блатные, что ли? - спрашивает один, и должно быть кто-то из самих братьев Ситянских, потому как интересуется без удивления, делово, так как положено предводителю.

   - Ба! Прорезался голос соловьиный в рыле свином - надо такому случиться! - едва успевает удивиться Петька.

   Ситянский, не вдаваясь в рассуждения, отступает назад, пропуская "своих"...

   В разведке дракам не учат (если дошло до рукопашной - грош цена группе и ее командиру!) - зато нарабатывают множество способов - как снять часового или взять языка. В "старой школе" большей частью исключительно "по старинке" - кулаком в голову или "с бережением" - в обнимку. Никакой честности, никаких соло. Двое, а лучше сразу трое (чтобы с гарантией) берут, пеленают одного. А нет такой возможности, так опять в голову, да "взять в залом", уложить так, чтоб землю жрал, ни о чем о другом не думал, и - в "пеленки". Но по крайностям только глумить и качественно, предоставив остальное личному везению "языка". Очухается после - значит, поживет еще немного, до конца потрошения на информацию.

   Вот и сейчас, когда пошла кутерьма, пара "левой руки" (всякий бы заметил) дралась как-то "неправильно", фактически работая привычное, парное: один выхватывал, "примораживал объект", второй - "глумил".

   Первый не озадачил - глядел рублем, гроша не стоил... И второй тоже.

   Не жди хорошего два раза подряд, а тут подфартило. Получилось как пописанному. Одного ухватил Леха, повернул на Казака, тот ударил наотмашь тыльной стороной кулака в пятый позвонок, и Леха тут же уронил тело слева от себя, чтобы не мешало дальнейшему. Второго - субтильного сложения - зацепил, вывел на себя Казак, не дал ни ухватить, ни ударить, спутал руки в перекрест, а Леха "сделал его" в темечко. Строго дозировано ударил - тут чуть сильнее и точно заимеешь "холодного". Еще не увлеклись, как это бывает, работали школьно - старались "глумить" хоть качественно, но с недобором, строгой оглядкой на "выживет - не выживет".

   А вот дальше пошло не так... Следующего, очень крупного, едва ли не вдвое тяжелее себя, Казак поддразнил: нагло выставился против него всей своей тщедушностью, пропустил мимо, обидно наподдав ногой в зад, а Леха, в сей же момент, скользнув за спину, подпрыгнул и ударил со всей дури сцепленными руками куда положено, пробивая мышцы и жир, вроде бы обездвиживая. Но здоровяк, выгнувшись перед Казаком, разбросал руки, пытаясь ухватить...

   Хоть и говорят, что "на кукиш купленное не облупишь", но опять срабатывает. Петька-Казак знает множество приемов, как взять "фраера на понт". Вот он опять пододвигается бочком, кривораком, несерьезные лапы свои держит, что клешни - вылитый борец сумо веса воробья. Против бугая, хоть тот и пошатывается, выглядит это смешно: все равно что суслик прет врукопашную на медведя, или заяц в период весенней случки решает пободаться с лосем за права на лосиху.

   Петька-Казак, помня наказ - безвозвратно не калечить, борясь с собой, с трудом избегает сиюмоментного желания свернуть здоровяку коленку на сторону, не тешит разнообразием, опять и опять бьет "сдвоячка": сцепленными вместе руками промеж лопаток, прослеживая Лехин досыл в печень, правит детине и "вторую надпочечную".

   - Этот баран - добрый был человек, - с придыханием вставляет реплику Леха. - Не надо бы его так.

   - А как? - вскипает Казак, и ломая привычные традиции работы, бросается в схватку с криком: - Дайте мозга жопу помазать!!

   Что бы ни происходило, но настоящее, не любительское, всегда происходит молча, и от того более страшно. Нет ничего более выразительного, чем молчание. В действии ли, когда каждое движение его подчеркивает, в статике, когда его подчеркивает суетливая неуверенность того, против кого это молчание направлено. Уверенный смотрит в глаза. Но не в сами глаза, а дальше - сквозь них, сквозь человека, как сквозь некое событие, сквозь свершившийся факт... Окрик не приветствуется, восторженный ли, пугающий. Зачем пугать, если все равно надо бить и бить надежно? И чему восторгаться? Своей работе? Так она работа и есть, не развлечение. Порой скучная, порой страшная, но всегда творческая. Каждый раз по-иному, но всегда молча. Молча пришли, молча сделали и также ушли. Это в идеале. Не всегда получается...

   Эффективная драка не имеет ничего общего с эффектной. Обычно она грязна и краткосрочна. Там она крутит свои пируэты с разорванным до уха ртом, приседает с разбитой мошонкой, запрокидывается с выдавленным глазом, сучит ногами по земле...

   - Расступись грязь, навоз ползет! - орет Петька, заводя себя и других на мужицкое.

   Дальше совсем "не так". Здоровяк падает неправильно, вовсе не туда, куда определяют, тело его, выполняя какую-то остаточную команду, умудряется сделать два шага и завалиться поперек тропинки, еще и выпластать руку, да ухватить ею Леху за ногу у самой стопы.

   Лешка-Замполит "уходит" в матерщину. И начинается действо уже не красивое, безобразное, грязное, с топтанием гряд и беганьем друг за дружкой по бороздам картошки, уханьем, обидными репликами... Как бывает когда, позабыв про все свои навыки, сходятся по пьяной лавочке на кулачках русские мужики, чтобы потом, уйдя в окончательную обиду, выломать кол или жердину, да отвести душу, разогнав всех. Тут только один показывает свою испорченную городом сущность - Ситянский поворачивается спиной и бежит к машинам. И бабы, как это принято, взявшиеся визжать в полный голос, потом (как вовсе не принято) вместо того, чтобы по вековому русскому обычаю броситься разнимать и спасать самое ценное - своих мужиков, вдруг затыкаются, словно им разом суют кляп, и трусят к машинам в своих неловких туфельках. Значит, не верные подруги, не спутницы по жизни, а шалавы на час.

   Тот, кто дезертировал, у машин останавливается, застывает, как вкопанный, и в ту же секунду словно сдувается, начинает оседать, а "Пятый", которого вроде и не было там - чистое же место! - стоит над ним в рост, осматривается. "Подруги", так и не добежав, снова берутся визжать, но уже не столь качественно - задохнулись. "Пятый" делает шаг в их сторону. Достаточно, чтобы заткнулись, забыли про машины и потрусили по пыльной деревенской дороге мимо заросших дворов и заколоченных изб в сторону откуда приехали.

   На грядах меж тем разворачивается нешутейное.

   - С виду мокрая курица, а, смотри, как петушится! - дуплетом обижает и Седой, выводя чей-то "птичий", либо "скотский" характер из равновесия.