Наперегонки со смертью

Я прикинул, на какой высоте находится балкон квартиры домушника. Вроде и невысоко – всего лишь третий этаж – но поди доберись туда без соответствующего снаряжения и необходимой сноровки. Да, хреново…

Наконец, плюнув на все свои мыслимые и немыслимые варианты, я решительно направился в нужный мне подъезд. Чтобы провести рекогносцировку на местности. А если быть совсем точным, то, будучи в отчаянии от такой сложной и не решаемой проблемы, я готов был просто выбить дверь и взять Килю на цугундер без всяких там утипути. Я почему-то не думал, что он одел свое жилище в броню.

Дверь как дверь… Без всяких новомодных наворотов. Обитая облезлым дерматином. На двух замках, настолько примитивных, что их можно открыть плевком. Наверное, Киля держал свой навар от квартирных краж где-то в другом месте.

Я присмотрелся повнимательней – и неожиданно почувствовал легкий зуд в конечностях.

Дверь была не заперта! Мало того – она вообще оказалась приоткрыта.

Стоп, Чернов! Здесь что-то не так… Держи ушки на макушке. Иначе опять может приключится что-нибудь эдакое…

Быть или не быть, вот в чем загвоздка. Вломиться в квартиру Кили заблудшим варягом, или линять отсюда пока трамваи ходят?

А впрочем, что мне терять? Ведь совсем недавно я думал просто сорвать дверь с петель – и все дела. Теперь задача упростилась.

– Вы к кому?

Голос сзади произвел на меня впечатление шила, которое воткнули мне в мягкое место. Я резко обернулся – и увидел бабулю, выглядывавшую из квартиры напротив. Она мило улыбалась.

– Это… – Меня на миг заклинило. – Я уже… – Моя окаменевшая маска изобразила что-то наподобие улыбки. – Мне сюда… – Я толкнул незапертую дверь… и пришел в себя уже внутри жилища Кили.

Ну, блин, и примочка… Теперь все, назад ходу нет. Я выглянул в глазок. Бабуля попрежнему торчала на лестничной площадке. Ее взгляд выражал сомнение. Шла бы ты домой, Пенелопа. Твой Одиссей уже заждался судна…

Ладно, что сделано, то сделано. Попру как бык на красное.

– Эй, кто-нибудь есть? – Мой голос почему-то стал хриплым и глуховатым.

Молчание. В квартире царила полная тишина.

– Хозяин! У тебя дверь не заперта.

Ни гу-гу. Глухо как в танке. Только в туалете чуть слышно журчала вода.

Я решительно прошел дальше. Может, Киля налился под завязку и дрыхнет мертвецки пьяный? Не исключено. Ладно, проверим. И я открыл дверь спальни.

Я не ошибался. Киля и впрямь спал. Вечным сном. Кто-то перерезал ему горло. Кровь по голому полу пролилась до самого порога. И я стоял, сам того не замечая, в темно-красной луже.

Нет, столбняк меня не хватил. В своей, общем-то не такой и долгой, жизни мне приходилось видеть смерть в самых разных ее обличьях. Поэтому еще один жмурик меня особо не впечатлил. Поразило другое – Килю грохнули в аккурат перед моим приходом.

Будто знали о визите и приняли все необходимые меры, чтобы доставить мне дополнительные хлопоты. Которые почему-то размножались как тараканы.

След оказался даже не теплым, а горячим. Подстава была классической. Противник в очередной раз продемонстрировал свои незаурядные возможности. Он считает, что держит ситуацию под полным контролем. Противник мнит себя кукловодом, дергающим за нужные веревочки, и упивается властью и безнаказанностью. Это было большой ошибкой с его стороны.

Поразмышлять над превратностями судьбы хотя бы несколько минут мне не дали.

Впрочем, если быть совершено точным, то думал я несколько об ином – о том, как убраться отсюда поскорее и где взять шапку-невидимку, чтобы никто не засек мои маневры. А в перспективе не описал мою внешность милиции. Старушка-соседка Кили была не в счет. Я совершенно не сомневался, что у вора-домушника водилось немало дружков, часто заглядывавших к нему на огонек. Так что я был всего лишь одним из многих, большей частью безликих. Если, конечно, бабуля не обладала феноменальной зрительной памятью.

Не вспоминай всуе то, что может принести тебе неприятности. Только я подумал о капитане – ему очень понравилась бы ситуация, в которую угодил Геннадий Чернов – как возле дома резко притормозила патрульная машина милиции (я узнал это по звуку дрянного движка) и топот грубых башмаков на лестнице возвестил о наступлении для меня судного дня. Или ночи – это уже без разницы. Похоже, соседка Кили, та самая дряхлая Пенелопа, все-таки не поверила в мои честные намерения и позвонила куда следует. Видимо, я показался ей очень подозрительным типом.

Оставляя кровавые следы на полу, я бросился к входной двери и закрыл ее на замок. Он был простеньким, ширпотребовским, но я надеялся, что этот ветеран местной промышленности задержит милицейский наряд на нужные мне три-четыре минуты. После этого я забежал в зал и, выключив свет, отворил дверь на балкон.

Нет, это уже чересчур! В конце концов этот проклятый город превратит меня в мартышку, потому как я тут только то и делаю, что прыгаю по балконам и лазаю по отвесным стенам.

И сейчас мне предстояло сигать черт знает куда – земля внизу совершенно не просматривалась из-за темени. На окраинах почему-то не приято включать фонари на столбах. Экономия. С одной стороны в нынешней ситуации для меня это благо, а с другой – фиг его знает, что там валяется под окнами. Ко всему прочему, настолько мне было известно, окраинные жители испытывали неодолимую тягу к земледелию и позади домов обустраивали крохотные плантации. Которые огораживали чаще всего толстыми железными прутьями и проволокой. А балкон квартиры домушника Кили как раз и выходил на тыльную сторону. Поэтому у меня был шанс благополучно закончить свой земной путь на железном колу – как в добрые старые времена мои предки со стороны матери, казаки-запорожцы, на пале, любимом палаческом приспособлении польской шляхты. Пся крев, холера ясная!

Как оказалось, отменный выход был совсем рядом. Стоило только руку протянуть. Уже подрастерявшие листву длинные и гибкие ветки и стволы хмеля, похожие на лианы, которые тянулись до балкона пятого этажа, могли выдержать и гораздо больший вес, нежели мои восемьдесят килограмм. Мысленно возопив к Богу, я перебрался на эту хитро сплетенную природой сеть и начал спускаться вниз как матрос парусного флота по вантам.

Лоза хмеля не подвела. Вскоре я стоял под окнами первого этажа и думал, как мне преодолеть заграждение в виде заборчика из арматуры. Он, как я и предполагал, огораживал прямоугольные клочки земли, уже вскопанные под весеннюю посадку.

Пришлось идти напролом, так как двигаться вокруг дома было опасно. Я согнул несколько прутьев, чтобы образовался проход, и пошел по целине. Мне уже было все равно: следов после себя я оставил столько, что экспертам-криминалистам хватит разбираться с ними до новых веников. Вскоре, преодолев еще один забор, я оказался на пустыре. В отдалении замелькали милицейские мигалки. Видимо, наряд патрульнопостовой службы уже вошел в квартиру Кили и вызвал дежурную оперативную группу.

Сокрушенно вздохнув, я выбрал направление и побежал. Мне нужно было убираться отсюда как можно скорее. И подальше…

Я избавился от почти новых фирменных кроссовок, теперь являющихся очень опасной уликой, за два квартала от дома, изрезав их ножом и бросив в мусорный ящик. Дальше я продвигался в одних носках. Лучше подхватить простуду, нежели оставить такое вещественное доказательство, как моя обувь.

Мне удалось зайти в свою квартиру незамеченным. Нынче, в отличие от времен развитого социализма, народ по вечерам не особенно рвался подышать свежим воздухом. И если раньше на скамейках возле дома собиралась старушки и молодежь, то нынче там в вечерние часы можно было встретить разве что хануриков, распивающих паршивую самопальную водку. Но сегодня на мое счастье и их не оказалось.

Приняв душ, я завалился на свой любимый диван и погрузился в грустные размышления.

Я думал, что скорее всего моя безмятежная жизнь в этом городе закончилась. Мало того – теперь мне придется спасать ее всеми доступными методами. И доказывать, что я ни в чем не виновен. За мной охотятся какие-то бандиты, а теперь взяли след ищейки в погонах. И если милиция пока не знает о моей личности, то первым известно обо мне почти все. А они коварные и жестокие люди. До сих пор я старался, настолько это было возможно, не нарушать закон, но теперь, похоже, мне не оставляют выбора. Ну что же, пусть пеняют на себя.