Кастет. Первый удар

— Чем за вашу помощь расплачиваться буду? — спросил Кастет.

Киреев помолчал, закурил уже не у форточки, а за столом.

— Если Исаева свалим — уже большое дело для нас сделаешь… А коли нет, на том свете с тобой считать будем — кто кому чего должен.

Скоро вернулись люди, посланные за кастетовскими друзьями.

Первым внесли Женю. Грамотно, как раненого бойца, на сцепленных в замок ладонях, усадили бережно в кресло. Следом вошла Вероника Михайловна, с беспокойным изумлением озираясь, крепко сжимая в руках маленькую дамскую сумочку и вместительный, битком набитый, полиэтиленовый пакет. Последним вошел Сергачев.

— Здравствуйте, господа. Садитесь, — Киреев поднялся с места, поздоровался за руку с Женей, элегантно поцеловал ручку Веронике Михайловне, подвел ее к креслу, усадил. — Чай, кофе?

— Чай, — ответила Вероника Михайловна.

— Кофе, — сказал Женя.

Киреев не выходил из комнаты, не нажимал никаких видимых кнопок и уж тем более не звал никого громким голосом, но через пару минут строгий хорошо одетый мужчина вкатил сервировочный столик, на котором было все, что можно представить необходимым для наслаждения чаем и кофе.

Перед Женей он поставил маленькую, прозрачного фарфора, дымящуюся чашечку с кофе. Перед Вероникой Михайловной большую, расписанную немыслимыми цветами в стиле «а ля рюсс», чашку. На столе очутились сахарница с кусковым сахаром-рафинадом, сливочник, еще одна сахарница — с песком и большое блюдо, на котором в продуманном беспорядке были разложены разнообразные печенья, сухарики, сушки соленые, сушки с маком, сушки простые, но, видимо, тоже непростые, с каким-нибудь особенным вкусом, потому что простого вкуса представить в этом доме было невозможно.

Мужчина откатил в сторону сервировочный столик, на котором еще оставалось множество всяких посудинок, тарелочек, блюдечек и даже горшочек, наверное, как у Винни Пуха, с медом, и неслышно вышел.

Женя осторожно, двумя руками, поднес к губам хрупкую чашечку, вдохнул аромат и улыбнулся.

— Не растворимый, — то ли спросил, то ли констатировал он.

— Если хотите растворимый, я пошлю, в доме его нет. Вы знаете, — Киреев обратился к Веронике Михайловне, — в последнее время стал страшным кофеманом. Это вот — смесь арабики и мокко, две трети арабики, треть мокко. Причем арабика эфиопская, а мокко яванский. К стыду своему, совсем недавно узнал, что вкус кофе, как и вина, зависит от урожая. В засушливый год — один вкус, в дождливый — другой. Мы с вами, Вероника… простите…

— Михайловна, — подсказала она, подумала немного, — можно просто — Вера.

— Чудесно, Верочка, мы… Господи, я ж не представился! Всеволод Иванович, а это — Петр Петрович, вы с ним, похоже, уже знакомы. Петрович, ты что, сам за гостями ездил?

— А что старику в четырех стенах сидеть, прокатился.

— Сумочки, сумочки ваши давайте!

Киреев решительно отобрал у Вероники ее поклажу, отнес куда-то вглубь Малой гостиной, которая по площади была побольше обычной однокомнатной квартиры.

— Пейте чай-кофе, в семь у нас ужин, а сейчас, будем считать, «файф-о-клок». Да и время уже подходит.

Неслышно отворилась дверь, вошла Светлана.

Кастет рванулся к ней, охватил ее всю крепко, аж пискнула, поцеловал в щеку, избегая влажных, пахнущих дешевым вином, губ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЕКСОГЕН И КАМАСУТРА

Глава 1

ГОРЯЧИЙ ФИНСКИЙ ПАРЕНЬ

Леночка проснулась в той же комнате, куда ее привезли то ли вчера, то ли позавчера. Двое мужчин в гражданской одежде пришли тогда к ней домой, показали красные удостоверения с большим двуглавым орлом на обложке, вежливо попросили одеться и съездить с ними в Управление, чтобы задать несколько вопросов.

Ни в какое Управление они не поехали. В стоящей у подъезда машине их ждал еще один мужчина, наверное, большой начальник, которому те двое, откозыряв, ее передали. Прямо в машине он спросил ее что-то о Леше Костюкове, которого по возвращении из Москвы она больше не видела, спросил еще о каких-то совсем ей неизвестных людях, выслушал внимательно, помолчал и вышел из машины. Леночка подумала, что ей уже можно идти домой, и тоже хотела вылезти, но тут в машину сели те двое, с двух сторон, так, что она оказалась между ними, в шею ее что-то кольнуло, она еще успела подумать — откуда в апреле комары — и уснула.

Открыла глаза она уже в этой комнате оттого, что человек в белом халате, наверное врач, держал у ее носа ватку с нашатырным спиртом. Увидев, что она проснулась, доктор убрал ватку, выглянул в коридор, позвал кого-то.

Вошел крепкий высокий парень, похожий на военного, Леночка еще подумала, что ему очень подошла бы военная форма. Вдвоем они осторожно помогли ей подняться и отвели во врачебный кабинет. Там за столом, уставленным пробирками и блестящими медицинскими инструментами, сидела симпатичная медсестра, посреди кабинета стояло гинекологическое кресло. Леночка смутилась. Она вообще стеснялась бывать у гинеколога, а садиться в кресло при этом военном парне ей было совсем стыдно. Но парень, слава Богу, ушел, а у нее сначала взяли кровь из вены и из пальца, потом доктор попросил ее раздеться, внимательно, по-врачебному, не по-мужски, осмотрел ее тело, попросил поднять руки, раздвинуть ягодицы и только после этого усадил в кресло. Осмотр быстро закончился, и когда Леночка уже хотела одеваться, доктор сказал, что нельзя, всю одежду заберут на дезинфекцию. И правда, медсестра сложила все, даже часы, в специальный пластиковый мешок, на который повесила бирку с ее фамилией, а ей выдала белый медицинский халат, который пришлось надеть на голое тело.

Потом началось совсем непонятное. Доктор отвел ее в ту же комнату, предложил снять халат и лечь в постель, после чего пристегнул ее левую руку наручником к спинке кровати.

— Если что-нибудь будет нужно, — сказал на прощание доктор, — нажмешь эту вот кнопочку, придет человек и проводит в ванную или туалет. Обед принесут попозже. Ты меня понимаешь?

Леночка кивнула. Конечно, она понимала, что ей сказал доктор, не глупенькая же какая-то, но ей все было странно, и она хотела что-то спросить у доктора, но он уже ушел, а она вдруг уснула, не успев даже накрыться одеялом.

Проснулась она оттого, что затекла левая рука и надо было выйти в туалет. Хотела встать, больно дернула цепочкой левое запястье и все вспомнила. Долго робела нажимать кнопку, но в туалет хотелось все сильнее, наконец нажала. Пришел тот же военный парень, молча отстегнул наручник и проводил в туалет. Оказывается, вход в туалет и ванную был из той же комнаты, не надо было даже выходить в коридор. Он подождал, когда она выйдет, также молча проводил ее до кровати и снова пристегнул наручник.

Оставшись одна, Леночка огляделась. Комната больше всего напоминала больничную палату, чисто, светло, никакой мебели, только еще одна кровать, аккуратно застеленная покрывалом, и стол с тремя стульями у занавешенного окна. Потом она подумала о Леше и с этими приятными мыслями опять незаметно уснула.

Вечером все, как большая семья, собрались перед телевизором в той же Малой гостиной. Сидели парами — Костюков со Светланой на диванчике-канапе, мать и сын Черных — у накрытого для вечернего чая стола, причем Женя — в новеньком инвалидном кресле, старое, за непригодностью, было оставлено дома, а Киреев и Сергачев в стороне, тоже на диванчике, только они не гладили друг друга по коленкам и не шептали, как Кастет со Светланой, всякие глупости. Охранника Володи, видимо из-за отсутствия ему достойной пары, в гостиной не было.

«Криминальный Петербург» посмотрели молча. Только Светлана прошептала на ухо Кастету, что на фотографии он совсем не похож, и укусила его за мочку уха.

Так же молча посмотрели рекламу. В мире прокладок и кариеса ничего не изменилось, и Сергачев встал, чтобы выключить телевизор.