Один в чужом пространстве

— Действуй, — Валерия вернулась к столу, взяла фужер с недопитым вином.

Я сел на дубовую полированную лавку и принялся уплетать бутерброды.

— Курнем? — предложила Валерия, когда хозяин скрылся на кухне.

Я с готовностью достал «Кэмел». Ей — десятая, мне — одиннадцатая. Перевалило за полпачки, а конца этому «заданию» что-то не видать.

— Хобот не курит, выйдем на крылечко? — Она направилась через гараж во двор.

Я прихватил с собой пару бутербродов для волкодава…

«Волга» стояла снаружи. «Значит, она должна вернуться в город, — рассудил я. — Приехала специально для того, чтобы сообщить какую-то новость. Не чай же пить за тридцать кэмэ!»

— Кое-что я узнала, — сказала Валерия, когда мы уселись на старые деревянные ступеньки под навесом.

Я понял, почему она не повела меня в беседку: не хотела, чтобы Хобот стал свидетелем разговора. Было холодно, но на мое предложение одеться она только отмахнулась.

— В гостинице обнаружили мертвого человека, — сообщила негромко, прикурив от моей зажигалки. — Вы знали об этом?

Шериф подошел ко мне, как к старому знакомому, проглотил бутерброд и, положив на мои колени тяжелую башку, застыл в ожидании ласк. Вообще мы с ним здорово подружились — «волк» и волкодав; на протяжении всего времени, что я носил в сарай уголь, он важно сопровождал каждую мою ходку, как мне показалось, не столько охраняя от меня дом, сколько меня от воображаемых им врагов. Будь он моим, цена мне как охраннику подскочила бы вдвое!

— Знал, — ответил я, почесывая белую шерсть на груди пса. — Это ему я должен был отдать «дипломат». Но когда я пришел, он был уже мертв.

— Вам известно, кто он?

— Нет.

Валерия сделала пару жадных, глубоких затяжек. Я почувствовал, что она волнуется.

— Я говорила с портье, — выдохнула она дым и посмотрела на меня в упор. — Он подданный Германии.

Та-ак!.. Значит, скандал, в который я вляпался, был как минимум европейским. Жить становилось все интереснее. Нашли кого подставить! Можно подумать, у Ассамблеи ООН без Стольника дел не хватает. Если еще выяснится, что я подорвал экономику Соединенных Штатов, то моя жизнь может оборваться на электрическом стуле. В том, что наши меня выдадут, можно не сомневаться.

— Надеюсь, не канцлер Коль? — спросил я, облизнув пересохшие губы.

— Шутите? — на лице ее не было и тени улыбки.

— Ничуть. Я работаю охранником в одном кооперативном агентстве, — заговорил я, поняв, что дальнейшие недомолвки между нами просто неуместны. — В мое задание входило сопровождение пассажира от Москвы до Киева — проще, чем раку ногу оторвать. По пути клиент сбежал, а мне подбросил чемоданчик и записочку с адресом, пообещав рассчитаться на месте. И все! А теперь выясняется… Какие уж тут шутки!

Выглядеть перед ней жалким мне не хотелось, но боюсь, что получилось именно так: уж больно растерянно прозвучала моя исповедь.

— В убийстве подозревают вас, — сообщила она осторожно, словно опасаясь, что я разрыдаюсь на ее хрупком плече. — Вы оставили в гостинице паспорт на этот номер.

— Логично с их стороны. Только если бы я собирался пришить иностранного подданного, я бы не оставлял свой паспорт на этот номер.

Валерия помолчала.

— Допустим, я вам верю, — сделала ударение на «я».

— И на том спасибо.

Слышно было, как Хобот в доме звенит посудой, накрывая на стол.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— Из любого положения есть как минимум два выхода.

— Один из них — тюрьма? — угадала она ход моих мыслей.

— В моем положении легче отсидеть в тюрьме, чем доказать свою невиновность.

Дверь отворилась. Свет из ее проема полоснул по двору, отбросив гигантскую тень хозяина. Шериф вскинул тяжелую черную морду и завилял хвостом.

— Эй, курцы! Чай созрел. Пахнет, как в харбинском трактире, — оповестил Хоботов.

— Ты был в харбинском трактире? — изумилась Валерия.

— Я не был. Но мне рассказывали.

Она засмеялась. Я не переставал удивляться ее способности мгновенно переходить из одного душевного состояния в другое.

— Разве можно пересказать запах? — Она поднялась, отщелкнув окурок. — Нет. Поэтому я приглашаю вас пойти и попробовать это зелье самим, — мне показалось, что генерал впервые улыбнулся. Я встал. Шериф отступил на шаг и, склонив морду набок, ждал — останусь я с ним или пойду пить китайский чай.

— Сейчас мы придем, — Валерия в дом не спешила. — Послушайте, Женя… — начала, как только за генералом затворилась дверь.

— Не стоит, — перебил я ее, смекнув, о чем пойдет речь. — По крайней мере, сейчас.

— Но почему? Может быть, это решит все проблемы?! Настал мой черед проявить характер.

— Знаете, я ведь не вчера родился, — сказал я тоном, не терпящим возражений, — и за моими плечами тоже имеется кое-какой опыт. В том числе — работы в органах. Это для вас он «милый Хобот», а как он поведет себя, когда…

— Но ведь вы его совсем не знаете! — горячо возразила Валерия.

— Именно поэтому. И давайте больше не будем. Я понял, зачем вы привезли меня сюда, спасибо, конечно, но… как бы это понятнее выразиться… я еще не до конца сыграл свою партию.

Я скорее почувствовал, чем увидел в темноте, как она насупилась.

— Я вообще понятливая, — бросила коротко и вошла в дом.

— Не обижайтесь! — я в последний раз вдохнул дым сигареты и устремился следом…

В гостиной действительно здорово пахло чаем. Пока Хобот копошился на кухне, Валерия оповестила меня вполголоса:

— Сейчас я должна буду уехать, у меня завтра репетиция в десять утра.

Судя по тону, это прозвучало, как: «Ты что, здесь жить собираешься?»

— Я поеду с вами, — успокоил я ее.

У меня появился план, и попасть в город для его реализации нужно было именно сейчас, ночью. Она хотела спросить еще о чем-то, но в комнате появился хозяин.

— Между прочим, — сказал он, наполняя чашки душистой заваркой, — Китай по производству чая находится на втором месте в мире.

Валерия озорно подмигнула мне:

— Константин Андреевич у нас — большой знаток статистики. Сейчас мы его раскрутим… А кто на первом, Хобот?

— Индия.

— А на третьем?

— Угадай.

— Мы?

— Шиш с маслом, Шри-Ланка.

— Смотри ты, никогда бы не подумала. А СССР на каком?

— На четвертом. Сто пятьдесят восемь тысяч тонн в год.

Чай оказался очень вкусным. Я отхлебнул из пиалы и возразил, поддерживая разговор:

— У вас устаревшие данные, Константин Андреевич.

Он с любопытством посмотрел на меня:

— Разве?

— Нет такой страны.

На некоторое время в гостиной воцарилась тишина. Я, конечно, не предполагал, что генерал, с головой уйдя в сельское хозяйство, до сих пор не знает о распаде супердержавы и мои слова станут для него открытием. Но по их с Валерией молчанию понял, что задел какую-то ненужную струну. Похоже, они вообще избегали разговоров о политике, и по тому, как Валерия перевела разговор на другую тему, я догадался, что не далек от истины.

— А где больше всего пьют? — спросила она.

— Чая — в Англии, алкоголя — во Франции, — с готовностью ответил Хобот, — Но если потребление чая повсеместно падает, то потребление алкоголя — наоборот. В той же Франции за последние двадцать лет оно выросло на пять литров на душу населения, и это — включая младенцев и стариков.

— Н-да-а, спивается человечество, — вздохнула Валерия.

Я представил, каков был бы прирост потребления алкоголя в СССР в литрах на душу младенцев и стариков, и подумал, что и в этом смысле мы распались своевременно. Осведомленность Хобота меня не удивляла, я сам любил листать статистические справочники, чтобы где-нибудь в компании ввернуть цифровые данные о том, например, настолько количество самоубийств у нас превышает количество убийств. Удивляло другое: в его доме я не увидел ни телевизора, ни радиоприемника, ни подшивки газет. Напрашивался вывод, что генерал умышленно отворачивался от политики. А значит, у него были на то веские основания. Интересно бы узнать, какие?