Время своих войн-1 (СИ)

   - Меня Васька обижает!

   - Иди! Скажи, сейчас приду - щелбанов ему надаю.

   - И Витька!

   - Ему тоже.

   - Ты с кем-то разговаривал.

   - С водяным! - сказал Сеня. - Иди, не мешай, мы не договорили еще.

   - Я посмотреть хочу!

   - Только не ори! - предупредил Сеня. - А то получишь от меня.

   - Он добрый?

   - Добрый.

   - За нас?

   - Да, за нас.

   - Тогда не буду! - пообещала Катя.

   - Сейчас выплывет... Не спугни. Хорошо?

   - Хорошо.

   - И не смотри на него, немцы могут заметить. На поплавок смотри...

   Плеснуло.

   - На дядю Михея похож, - сказала Катя.

   - Молчи! - предупредил Сеня. - Дай мне с ним договорить.

   - Молчу, - сказала Катя.

   - Моих когда видел? - спросил Михей.

   - Давно. Ваши, слышал, работали на Древяной Лучке, потом их куда-то дальше угнали.

   - Так значит, - постарев лицом сказал Михей.

   - У меня автомат есть, - напомнил Сеня. - И футляр с обоймами. Могу дать.

   - Нет, - сказал Михей. - Прибереги. Мне с винтовкой сподручней. Я за такую же расписывался, должен отчитаться. Хлеб есть?

   - Сейчас пройдусь - соберем.

   - Крючков бы еще и леску.

   - Лески нет, я конским волосом. Сейчас от своей намотаю.

   Взял щепку, смотал, потом, не возясь, обломил кончик удилища, уронил на кладки.

   - Сидор принесу как темно станет, положу в тот куст к воде... Плыви обратно - замерз уже совсем.

   - Подожди, - остановил Михей. - Отец ваш, Иван Алексеевич Михайлов, велел кланяться и простить, что так получилось. Еще сказал, что в доме, возле дырника, меж бревен червонец заткнут. Велел взять.

   - Как его теперь возьмешь? - растерянно проговорил Сеня. - Немцы, штаб у нас.

   - Бывайте! - сказал Михей и нырнул.

   - Откуда водяной отца знает? - удивилась Катя.

   - Отец мельником работал. Забыла? Дружили они...

   --------

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   "В следующем году мы окончательно завоюем и те территории Европейской России, которые остались еще не занятыми... Принципиальная линия для нас абсолютно ясна -- этому народу не надо давать культуру. Я хочу здесь повторить слово в слово то, что сказал мне фюрер. Вполне достаточно: во-первых, чтобы дети в школах запомнили дорожные знаки и не бросались под машины; во-вторых, чтобы они выучили таблицу умножения, но только до 25; в-третьих, чтобы они научились подписывать свою фамилию. Больше им ничего не надо..."

   /Г.Гиммлер - министр образования и пропаганды Третьего Рейха - речь перед высшими руководителями СС и полиции на юге СССР в сентябре 1942 г./

   "На Востоке я намерен грабить и грабить эффективно. Все, что может быть пригодно для немцев на Востоке, должно быть молниеносно извлечено и доставлено в Германию..."

   /Г. Геринг, план "Ольденбург"/

   "В России, как и в любой стране мира, часть населения, составляющая элиту общества, должна иметь от жизни всё. Удел остального населения - обслуживать своих лидеров. При этом естественным явлением будет и то, что часть населения будет вымирать от голода, а часть будет находить себе пропитание на помойках..."

   /В.Кириенко (Израитель) - бывший премьер-министр России (ныне - Полномочный представитель Президента в Приволжском Федеральном округе) - речь перед выпускниками Всероссийского института повышения квалификации МВД России в 2002 году./

   (конец вводных)

   --------

   - Есть хочется! - в который раз сказала сестра.

   - Я помню! - чуточку сердито буркнул Сеня, понимая про что она думает.

   Две настоящие картофелины, это тебе не "тошнотики", что получались с той, которую весной после запашки разрешили обобрать на совхозном поле.

   Уже дотопали до "немецкого кладбища", куда сносили невыживших раненых от палаток развернутого здесь полевого госпиталя. Здесь не скопом закапывали, как наших, которых собирали с полей, а каждого в отдельной могиле, красивым березовым крестом и надписью.

   Мимо этого кладбища теперь ходить страшновато - могилы открыты. Это дядя Давид летом и осенью чудил, то про которого все говорили, что он "порченый" и не поймешь откуда - то ли питерский, то ли ташкентский - хвастал, что работал там во время войны, какую-то бронь имел. За каким лешим оказался здесь, не вернулся туда, откуда родом, но осел - прилепился к хозяйке с уцелевшим двором. Как было принято говорить - ушел в примаки - дело среди мужчин неуважаемое. Ходил сюда рвать золотые зубы. Вот от этого поваленные кресты и раскрытые могилы. Здешние крестов не валят. Катя подумала, что дядя Давид очень смелый, это наверное, страшно у мертвяков зубы рвать. Потому подумала: так им и надо, фашистам! Пусть без зубов лежат!

   Здесь Катя совсем притомилась. Хотя снег отсвечивал, дорогу было видно, но дальше не полями идти, а лесом - темно. Сеня сказал скоро луна будет и холодно станет, а пока можно отдохнуть. Место открытое, никто незаметно подойти не сможет. Катя подумала - если только из могилы, и поругала себя - мертвяки не ходят, мертвых она видела своих и чужих, и ни один не пытался обидеть. И потом, это наша земля, чужие должны бы лежать тихо, это чужим у нас страшно лежать.

   Сеня наладил костер, нарвал коры с крестов, принес те, которые повалились. Стало светло, и печь в тот бок, которым поворачиваешься. Кресты, подумала Катя, горят лучше, чем любые дрова, даже если они и не такие, не березовые. Почему так? Сеня принес еще. Катя стала громко читать имена, немецкое она читала даже уверенней, чем Сеня. На одном по буквам разобрала: Курт и попросила - не жги!

   - Это не тот Курт! - сказал Сеня, но все равно отложил, потом отошел в сторону, воткнул и навалившись всем телом, стал с ожесточением вкручивать. - Весной все равно оттает и повалится! - заругался Сеня, чему-то злясь.

   Про Курта, который не раз, с каким-то грустным убеждением говорил - "Я не немец, я - австриец!" - вспоминать было странно-печально. То же самое Курт говорил, когда помогал выносить вещи, а потом поджигал их дом, но здесь он уже прибавлял, что придет немец, увидит, что Курт дом не сжег, сделает ему, Курту, пух-пух-пух! Курт говорил смешно, Катю это всякий раз веселило, но только не тогда, когда он жег их дом. Пусть даже и не жили они в нем давно - немцы его сразу заняли, как пришли - хороший дом, братья Михайловы рубили, не кто-нибудь. Себе рубили! Тем, кого выгнали, разрешили приютиться в старой бане у реки: Макаровна со своими шестью детьми, баба Стефания, Катя с Сеней и еще одна женщина с сыном, что отстала с эвакуируемыми - его потом на глазах у Кати и убили. Но тогда не Курт на работу возил, а другой...

   Сеня скинул фуфайку, заголил руку до плеча, опустил в сечку, радуясь, что ее так много, нащупал картофелину, осторожно вынул, дал держать Кате, стал щупать вторую... Катя прижала картофелину к щеке.

   - Гладкая!

   - У нас сорт другой. С нашей толку больше! Лучшего сохранения! - сказал Сеня и запнулся.

   Картошку свою недохранили. Катя вспомнила, как солдаты раскрыли картофельную яму, а Сеня пришел ругаться на них. И сказали друг другу много обидных слов. И как посерел лицом, когда его обозвали - "фашистский выкормыш". И сказать на это было ничего нельзя, потому что немцы кормили тех, кто работал, а кто не работал, те умирали. И не сказать им, что немца убил, потому как они сами каждый день убивают, и их самих, быть может, убьют, а Сеню уже нет... Сеня не пошел к командирам жаловаться, а солдаты вернули часть картошки.

   Сеня сдвинул костер в сторону, а в жар пихнул картохи и присыпал...