Охота на пиранью

е вышколенного пойнтера.

Ямка, кровь из носу, была барсучьим сортиром. Барсук – зверь чистоплотнейший, в норе не допустит ни малейшей грязи. Выкапывает ямки, гадит туда, а когда наполнятся, старательно закапывает. От норы они расположены не очень близко, но и не особенно далеко...

Объявив привал, Мазур не побрезговал исследовать содержимое ямки органолептическим способом, то бишь поковыряв пальцем и обнюхав оный. Выходило, что дерьмецо очень даже свежее. Он принялся ходить по лесу кругами, расширяя спираль – и минут через двадцать обнаружил в заросшем кустами овражке нору. Не остановился на этом и продолжал поиски, пока не нашел «черный ход», запасной выход и убедился что он – единственный. Хозяин пребывал дома, в этом Мазур и не сомневался: барсук – зверь ночной, в светлое время отсыпается.

Дальше было совсем просто. Парадный ход он наглухо запечатал срубленными вершинками молодых сосенок, не удовольствовавшись этим, поставил на страже Ольгу, вручил ей свежевырезанный кол и велел намертво позабыть ее любимого писателя Джеральда Даррелла, грохнуть хозяина норы по башке от всей души, едва только покажется. Или, в крайнем случае, если в душе победит гуманизм, визжать при появлении барсука в полный голос.

Сам он, оторвав от куртки подкладку, пропихнул ее поглубже в «черный ход» и поджег, а когда занялось, стал подбрасывать сухие ветки, потом траву.

Минут десять все было спокойно. Дым тянулся из дыры, но большая часть валила внутрь. Занеся кол, Мазур терпеливо ждал.

Изнутри словно даванул здоровенный поршень – в снопе искр вылетели наружу горящие сучки, трава, окутанный этим сюрреалистическим облаком, хозяин норы опрометью рванул на свежий воздух. Стоявший над норой сбоку, Мазур грохнул его по загривку колом – аккуратно и четко, как прикладом на тренировке. Барсук покатился кубарем и затих. Для верности Мазур добавил еще раз, чтобы наверняка сломать шею. Перевел дух, ощущая знакомую каждому охотнику горделивую усталость. Сосновой веткой смахнул с шерсти искры, подхватил трофей за задние лапы и поволок к парадному входу. Отъедавшийся на зиму барсучище весил килограммов пятнадцать – чуть ли не в метр длиной, с длинным хвостом, черным животом, в богатой, серовато-желтой шубе, с забавной полосатой мордой. Шерсть была грубая, щетинистая, но ничего, сойдет...

– Добытчик у тебя муж? – гордо сказал Мазур, кладя тяжелую ношу у Ольгиных ног.

Она бросила кол, опустилась на коленки, потрогала морду:

– Красивый какой... Жалко, – и торопливо добавила: – Но есть-то надо.

– Верно, – сказал Мазур. Взял барсука за лапу и продемонстрировал внушительные когти: – Видала? Если бы тебе этот красавчик от души двинул по пузу, мало бы не показалось... Вика где?

– Сидит, где оставил, и переживает.

– Иди к ней и держи ушки на макушке, будешь за часового. А я тут поработаю.

Он вздохнул, прикинув, сколько предстоит трудов, вынул оба ножа и опустился на корточки. Освежевать было недолго, зато уйму времени он потратил, чтобы выскоблить шкуру как