Безумие

Сказано — сделано. Вот это было просто захватывающее дух приключение! За пивом — на БТРе!!! Вдумайтесь! Вам доводилось? То-то.

Все действие Серега, разумеется, снимал. Как ехали на рынок. Как вооруженные до зубов (действительно до зубов) устрашающего вида омоновцы покупали у обомлевшей чеченки четыре (!) ящика чешского (!) пива. (Откуда оно там? Кому война, а кому мать родна?) Как грузили эти ящики в чрево БТРа. А из рыночных динамиков звучала «Рио-Рита». Про это невиданное зрелище чеченские старики через сто лет будут рассказывать внукам.

А на обратном пути нам встречались БТРы с менее обеспеченными синекамуфлированными коллегами. И мы снимали поздравления с Новым годом, объятия, угощения пивом.

Впоследствии все это стало самой светлой частью фильма «Новый год в Грозном». А еще чуть позже мне стало стыдно. Начальство наших новых друзей посмотрело фильм и сделало им изрядный втык. А я не подумал о том, что у него (начальства) другое чувство юмора. И кондовые представления о дисциплине. А должен был. Вот за это нас и не любят.

А ребята были классные. Я таких ОМОНов ни до, ни после не встречал.

Но я отвлекся. Это было давно. Это был другой блокпост…

— Костик, мотор.

— Уже…

Хода сбавлять не стали, подъехали сразу к «змейке». Правила у них, что ли, другие? Подошли воины с автоматами. Бородатые — вы догадались. Солнцезащитные очки, зеленые береты (рейнджеры, мать вашу), грудь в пулеметных лентах, рукава завернуты до локтя — чем дальше фронт, тем больше понтов. Везде так.

Прафэсор перекинулся с ними несколькими фразами на чеченском. Кивнул в нашу сторону головой. Ему что-то ответили.

— Документы просят.

Опять документы! Это уже было. Сейчас будет «Бэроза, „лымон“ баксов, чэрэз полгода дэнги папалам и в Маскву»? А аргумента у меня больше нет.

Старший внимательно разглядывает наши ксивы, потом смотрит на нас. Отдает. Мы трогаемся. Пронесло!

У меня откуда-то возникает чувство, что столь неожиданные гости для них не стали сюрпризом. Все идет по какому-то сценарию? Вообще-то это хорошо, вот только бы знать — по какому? Но спрашивать у Прафэсора пока не буду. Не надо дергаться. Лучше посмотрим, как выглядит теперь независимая Ичкерия. С 96-го не виделись.

Въехали в Ведено. Как тут? Вроде как и прежде. Серые заборы, зеленые железные ворота. На некоторых символика Олимпиады-80. На завалинках — старики в костюмах — ровесниках Олимпиады. Без галстуков. В своих обычных смешных шляпах в мелкую дырочку и с полями. Женщин почти не видно.

А вот и рынок. Народу много. Стоят группами и что-то обсуждают. Преобладают кожаные пиджаки и камуфляж. Те, что в камуфляже, с оружием. При нашем приближении все разом оборачиваются и пристально смотрят. Неприятное чувство. Я-то знаю, чего они смотрят. «Такой товар уплывает!» Что им стоит нас тормознуть? И переговоров не будет. Про Надира им не объяснишь — они люди вольные. И тогда — зиндан, отстреленные пальцы, видеообращение к родственникам… Брр…

Вот это и есть новое впечатление от независимой Ичкерии. Раньше в таких командировках я боялся снайпера, фугаса, растяжки, пьяных российских ментов, наконец. А вот этого не было…

Но почему-то и сейчас ничего не произошло. Неужели и эти, на рынке, знают про нас что-то, чего мы сами не знаем?

А потом я изумился еще больше. За рынком мы увидели гаишника! Представляете, в бандитской Чечне, уже три года живущей отдельно от Москвы, где, казалось бы, не должно быть даже признаков государственности, встретить самого настоящего гаишника. С жезлом. Интересно, как тут можно нарушать правила, если их нет? На что живет этот бедолага?

Я даже развеселился. Если тормознет, такое интервью получится. А может, самим остановиться?

Он не остановил. Он кивнул головой. Почти как честь отдал. Нет, останавливаться самим тоже не стоит. Не надо рисковать по мелочам — у нас такой материал уже есть! Его бы довезти до телецентра в Махачкале.

Так, я и забыл уже о наших целях. Что там говорил Ваха? До Ведено, а там посмотрим. Ну, вот оно — Ведено.

И что дальше? И гаишник ведь — как знал. Не удивился даже. И тут в дело вступил Костик, все это время «поливавший» увиденное с переднего сиденья.

— Аслан, а куда мы едем? — отлип Костя от видоискателя. Как у них, у операторов, все просто. Захотел — спросил. И никаких забот о сдержанности, боязни потерять лицо. Художники.

— В Хасавюрт, — так же невозмутимо ответил Аслан.

Да. Вот так все просто. Теперь детали должен уточнять я.

— А дальше что?

— Переночуете у моего знакомого.

— И?..

— Утром возьмете тачку и поедете в Махачкалу. Мне дальше Хасавюрта с вами нельзя. Деньги на тачку есть?

Все не просто! Все ОЧЕНЬ просто! Аслан, родной, да у нас на десять тачек деньги есть! Лишь бы до Махачкалы добраться. Вслух я всего этого, конечно, не произнес. Но душа пела. Все ясно! Мы делаем круг — объезжаем зону боевых действий. Объезжаем объятия федералов, которым в горячке боя не объяснить, что мы мирные российские журналисты.

А завтра — завтра мы вообще «не при делах» — едем на такси (на такси!) в Махачкалу. Война и мир! Как все перепутано. Но это сейчас не важно. К черту войну. Завтра мы будем в нормальном городе, в нормальной гостинице, вино, шашлык, Валэра, девочки… Монтаж, звонок в Москву, перегон. Стоп-стоп-стоп. Пока что мы в Ведено…

А теперь вы, наверное, подумали, что дальше все пошло не так. По закону жанра мои планы должны были бы рухнуть. И произойти что-то ужасное. Но это — если бы я сочинял. А я пишу правду. Поэтому все случилось именно так, как я предполагал. По крайней мере, в этот день. Мы благополучно доехали до Хасавюрта.

Не стану утомлять вас описаниями этого города. Уже описывал. Больше прибавить нечего. Скажу лишь, что вчерашний вечер и ночь мы провели в доме самого настоящего чеченца-акинца, возможно, торговца живым товаром. Впрочем, улик мы не нашли.

Хозяин был вполне радушен, угощал шашлыком. Алкоголя не было. Зато я пристал к нему с расспросами о чеченских тейпах. Очень интересный получился разговор. В этнографическом смысле.

А еще мы говорили о нравах. Он клял московские, которые проникают в среду местной молодежи и разлагают ее. Я возражал ему с высоты своих либеральных взглядов. И получился у нас спор такой яростный, что мы затронули тему (не поверите!) добрачных половых отношений. Он, конечно, был не просто против, а чуть за кинжал не хватался. Я на кинжал не смотрел, гнул свое. Мне казалось, что аргументы здесь безупречны.

— Вот вы говорите, что до свадьбы нельзя, что это в Москве все проститутки. А при этом жениться можно, только когда денег много. А если у молодого человека денег еще не много, но уже очень хочется? Как быть? — Железный аргумент.

— Хочется — перехочется, — последовал не менее железный ответ.

Спорить дальше было невозможно, и я, разгоряченный, вышел во двор, в смысле, в сортир. И вдруг увидел прелестное юное создание. Создание сначала посмотрело на меня с нескрываемым интересом, потом спохватилось, для порядка вскрикнуло и скрылось за дверью. Да, теперь я понял его. Тяжело старику иметь такую дочь, когда целый Хасавюрт битком набит джигитами, которым ох как хочется, а денег на женитьбу нет. Будь у них нравы попроще, может, не нужно было бы торговать людьми?

Вернувшись, решил сменить тему. Поговорить о чем-нибудь более спокойном. Меня многое интересовало. Например, тонкости шариатского суда. И я был вознагражден сполна. Мы услышали историю, которую сейчас приведу почти дословно. Только без акцента. Итак:

«Шариатский суд — страшная и священная вещь. Это последний способ выяснить истину. Представьте — две стороны имеют имущественный спор. И одна вызывает на суд шариата другую. По закону ответчик должен либо отказаться, и тогда он проиграл, либо поклясться на Коране в своей правоте. И тогда он выиграл. Казалось бы, все просто. Выйди и поклянись, что тебе стоит? И ты выиграл. Но в том-то и дело, что ни один мусульманин, даже самый лживый, не посмеет клятвопреступничать на Коране. Это самое страшное, что у нас может быть. И люди действительно не смеют этого делать.