Лёжа со львами

Джейн бросила на землю около Мусы свои вещи. Она носила то же, что и афганские женщины, мешковидное платье поверх шаровар из хлопчатобумажной ткани. Джейн взяла в руки платье и разорвала тонкую материю на несколько полос, чтобы сделать из них жгут. Муса безмолвно наблюдал за нею широко раскрытыми глазами. Наконец, Джейн отломила от куста можжевельника сухую ветку, которой закрепила жгут.

Теперь мальчику требовался перевязочный материал, успокоительное средство и какой-нибудь антибиотик, чтобы предотвратить инфекцию. Кроме того, надо было срочно разыскать его мать.

Джейн надела шаровары и подтянула резинку. Она без колебания разорвала свое платье, от которого не осталось ни клочка, чтобы прикрыть верхнюю часть тела, сейчас оставалось только надеяться на то, что по дороге к ее укрытию в скале ей не встретится никакой мужчина.

Но как туда дотащить Мусу? Ей не хотелось, чтобы он добирался вместе с ней пешком. Вместе с тем Джейн не могла посадить его к себе на спину, потому что он просто не удержался бы и упал. Джейн тяжело вздохнула. Ей ничего не оставалось, как взять мальчика на руки. Наклонившись, она одной рукой обхватила его плечи, а другой – бедра. Так Джейн подняла мальчика скорее усилием коленей, чем спины. Этот прием она освоила на занятиях по физической подготовке для женщин. Прижав к своей груди ребенка, спина которого оказалась на уровне выпуклости ее живота, Джейн стала медленно подниматься в гору. Ей удалось это только потому, что из-за недоедания мальчик совсем отощал – девятилетний европейский ребенок был бы ей не по силам. Вскоре Джейн вышла из зарослей прямо на тропу. Но, пройдя метров сорок – пятьдесят, почувствовала, что силы оставляют ее. За последние несколько недель она стала очень быстро уставать, что ее огорчало, но она приучила себя относиться к этому спокойно. Джейн опустила Мусу на землю и, нежно обняв его, попробовала отдышаться. Она прислонилась спиной к скале с одной стороны тропы. Муса погрузился в какое-то зловещее молчание, что волновало ее больше, чем его крики. Почувствовав себя лучше, Джейн подхватила мальчика и продолжила путь.

Четверть часа спустя, когда Джейн снова сделала остановку неподалеку от вершины, на тропе появился человек. Джейн сразу узнала его.

– О нет, – произнесла она по-английски. И надо же такому случиться, что это именно Абдулла!

Это был невысокого роста мужчина лет пятидесяти пяти, довольно упитанный, несмотря на царящий в округе дефицит продовольствия. Кроме коричневой чалмы и широких черных штанов на нем был вязаный джемпер и голубой двубортный пиджак в тонкую полоску, который, казалось, носил когда-то лондонский биржевой маклер. Его пышная борода была покрашена в красный цвет. Это был мулла Бэнды.

Абдулла не доверял иностранцам, презирал женщин и ненавидел всех, кто практиковал иноземную медицину. Поскольку к Джейн было приложимо и первое, и второе, и третье, она не имела ни малейшего шанса рассчитывать на его расположение. Еще серьезнее было другое – многие в долине поняли, что употребление принадлежавших Джейн антибиотиков при инфекции имеет больший эффект, чем вдыхание дыма от горящего листа бумаги, на котором Абдулла что-то писал шафрановыми чернилами, вследствие чего мулла лишался своего заработка. Поэтому он называл Джейн не иначе, как «западной шлюхой», однако большего вреда он причинить ей не мог, ибо Жан-Пьер и она пользовались покровительством самого партизанского командира Ахмеда Шах Масуда. А скрестить шпаги с таким известным героем побаивался даже мулла.

Увидев Джейн, Абдулла остановился, как вкопанный. Из-за крайнего смущения его обычно торжественно-серьезное лицо превратилось в комическую маску. Встреча с ним была самым неприятным для нее происшествием. Никого из жителей деревни не смутил и, наверное, не шокировал бы ее полуголый вид, а вот Абдуллу это могло привести в ярость.

Джейн решил действовать нагло.

– Мир вам, – проговорила Джейн на языке дари. Эта фраза знаменовала официальный обмен приветствиями, который иногда мог продолжаться несколько минут. Но Абдулла не ответил привычным «Вам тоже». Вместо этого, широко раскрыв рот, он пронзительным голосом обрушил на нее поток проклятий, включавших в себя на языке дари такие слова, как проститутка, извращенка и совратительница детей. Раскрасневшись от гнева, он приблизился к ней и замахнулся палкой.

Но это уже было слишком. Джейн указала на безмолвно стоявшего рядом Мусу, оцепеневшего от боли и совсем ослабевшего от потери крови.

– Смотри! – крикнула она Абдулле. – Ты что, не видишь…

Однако ярость ослепила его. Прежде чем Джейн успела проговорить свои слова до конца, он со всей силой ударил ее палкой по голове. Джейн закричала от боли и гнева, она поразилась, как это было больно, и возмутилась, что он посмел ее ударить.

Абдулла все еще не видел, что случилось с Мусой. Он устремил пристальный взгляд на ее грудь, и тут до нее дошло, что обнаженная грудь беременной белой женщины с Запада да еще среди бела дня представляла для него такое зрелище, вызывавшее противоречивые сексуальные страхи, что он утратил самообладание. Абдулла не собирался наказывать ее одним-двумя ударами палкой, как свою жену за непослушание. В нем горело желание забить ее насмерть.

Джейн охватил жуткий страх за себя, за Мусу и за своего еще не родившегося ребенка. Она отшатнулась от него назад, но он напирал на нее, снова замахнувшись палкой. Следуя внезапному порыву, Джейн подскочила к нему и вцепилась в его лицо.

Абдулла взревел, как раненый бык, не столько от боли, сколько от возмущения тем, что женщина, которую он избивал, посмела дать ему отпор. Пока он пребывал в полной растерянности, Джейн обеими руками вцепилась ему в бороду и потянула к себе. Абдулла качнулся ей навстречу, споткнулся и упал. Скатившись под уклон, он застрял в кустах карликовой ивы.

– О, Боже, что же я наделала? – подумала Джейн.

Ведь глядя на этого напыщенного, злобного муллу, Джейн показалось, что он никогда не простит ей нанесенного оскорбления. Он наверняка пожалуется на нее «белобородым», деревенским старостам, и, наверняка, даже будет требовать от Масуда отправить домой врачей-иностранцев. Он даже может попытаться спровоцировать мужчин Бэнды на то, чтобы забросать ее камнями. Но почти одновременно Джейн подумала, что для жалобы на нее мулле пришлось бы сознаться всем в свалившемся на него позоре, и для жителей деревни он навсегда стал бы мишенью для насмешек. Афганцы могли быть очень жестокими. Может, ей удалось еще раз легко отделаться?

Джейн обернулась. Сейчас важнее было думать о другом. Муса продолжал стоять на том же месте, молчаливый, с ничего не выражающим видом, в состоянии слишком глубокого шока, чтобы понять происходящее. Джейн глубоко вздохнула и, подхватив его на руки, продолжила свой путь.

Несколько минут спустя Джейн достигла гребня горы, после чего зашагала быстрее, так как ландшафт становился более ровным. Джейн очень устала, к тому же у нее болела спина, но она почти добралась до цели, пещеры находились непосредственно под горным гребнем. Достигнув дальнего края гребня и уже начиная спускаться, она услышала детские голоса. Мгновение спустя она увидела группу играющих шестилетних детей. Игра называлась «небеса и ад», ребенок дотрагивался рукой до пальцев ноги, в то время как двое других поднимали его в «небеса» – при условии, что тот не отрывал руки от пальцев ног, ибо в таком случае он попадал уже в «ад», которым обычно оказывалась мусорная или выгребная яма. Джейн подумала, что Мусе уже не суждено будет сыграть в эту игру, и ее охватило ощущение трагедии. Дети сразу заметили Джейн, и когда она проходила мимо них, перестали играть и уставились на нее…

– Да это Муса, – прошептал один из них. Другой повторил это имя, после чего оцепенение прошло, и все дети, обгоняя Джейн, помчались вперед, неся страшную весть.

Дневное убежище жителей Бэнды напоминало кочевье в пустыне – пыльная земля, палящее полуденное солнце, погасшие костры для приготовления пищи, закрытые ото всех лица женщин, грязные дети. Джейн миновала раскинувшуюся перед пещерами небольшую ровную площадку. Женщины уже стекались к самой большой пещере, которую Жан-Пьер с Джейн превратили в своего рода клинику. Услышав возбужденные крики, Жан-Пьер вышел навстречу. Джейн с благодарностью передала ему Мусу и сказала по-французски.