Привилегия десанта

нежели хорошей пищи.

Люк де Вовенарг

Полковые учения — это событие года и я не собирался отсиживаться в пункте постоянной дислокации вместе со свинарями и прикрываться справочкой об освобождении. Однако беда пришла, откуда не ждали. Начмед майор Бабичев, добрейшая душа, как коршун накинулся на меня и буквально у трапа ИЛ–76 содрал парашют.

— Ты что, хочешь расползтись в воздухе? У тебя швы ещё живые!!! — орал он мне на ухо, пытаясь перекричать рёв турбин. При этом недвусмысленно вцепился в кольцо запасного, давая понять, что будет его следующим шагом. И я, как телок на поводке, позволил вывести себя из корабля пред светлы очи начальника штаба полка.

— Поедешь колонной! — без шансов на возражения отрезал подполковник Сыромятников.

Что для ИЛ–76 сорок минут, для колонны «хозов–мозов» шесть часов. На учения я попал глубокой ночью. Уже порядком издёрганные начальник разведки и командир разведроты встретили меня, не скрывая раздражения.

— Где ты шляешься? — было самое мягкое, что я услышал в начале разговора. — Бери взвод и дуй на этот рубеж. Оттуда возможен подход резервов противника. Проверить и доложить!

Я прикинул по карте — по прямой через лес — километров пятнадцать. До срока три часа. Успею.

Взвод сиротливо жался к штабной палатке. Нудный осенний дождь не прекращался с момента выброски. Нарочито бодрым голосом я подозвал сержантов, положил на землю карту и на неё компас. В тусклом свете фонарика стрелка вяло крутилась по кругу и не собиралась ни на что указывать. Компас одного из сержантов издевательски повторил эти пируэты. Отошли от палатки на 50 метров — та же картина. Вспоминаю, как расположена палатка, как на столе лежала карта начальника разведки и… указываю направление марш броска. Дозор привычно рванул во мрак ночи, а взвод засопел следом. Два часа бега в кромешном мраке по лесу с полной выкладкой. Лучше бы меня Бабичев освободил от этого!

Всё бы ничего, но, как ту японскую певичку Ясука, меня одолевало сомнение: «А тому ли я дала?» То есть, туда ли мы поспешаем? Бойцы не сомневались, но сержанты–то видели, каким компасом я ориентировал карту на местности. Когда вышли к реке, объявил привал. Двух бойцов послал вверх и вниз по течению. Вообще–то по карте был ручей и через него пешеходный мосток. Какова же была радость, когда один из разведчиков вернулся и доложил:

— Мост не мост, а поручни из воды торчат!

Видать, это дождь превратил ручей в реку. За 12 километров от намеченной точки мы отклонились на каких–то 50 метров!!! Я на радостях продлил привал и разрешил перекусить. Банка сосисочного фарша с галетой и холодной водичкой была как раз вовремя.

Ефрейтор Кондрашов, дзюдоист, КМС, бесцеремонно отодвинул меня, когда я попытался первым перейти по мосту через реку. Держась за поручни, он уверенно перешёл на тот берег. За ним взвод. Привязавшись по карте к мосту, вышли на заданный рубеж. Залегли, замаскировались, доложили. Забрезжил рассвет. Смотрю, мне опять передают открытую банку сосисочного фарша и галету.

— Кто давал команду жрать? — была первая реакция. — Да и свой сосисочный фарш я уже съел.

— Мы не едим, — ответил сержант. — А вам надо по чуть–чуть, но часто.

Вообще–то мне что–то подобное говорили в госпитале при выписке, но я–то бойцам ничего не рассказывал. Откуда они узнали? С тех пор на каждом привале мне молча совали открытую банку сосисочного фарша с галетой. А ведь это было самое вкусное в нашем десантном сухпае и бойцы его всегда съедали первым.

Три дня мы воевали в «тылу противника» и все эти три дня не прекращался дождь. Нам, разведчикам не давали покоя ни днём, ни ночью. Но в короткие минуты отдыха бойцы неизменно стелили для меня сухую плащ–палатку и передавали открытую банку сосисочного фарша. В какой–то момент мне даже показалось, что они смотрят на меня по–другому, не как на командира, а как на пациента, что ли. Я и сам другими глазами взглянул на свой взвод. Что–то очень важное в бойцах я раньше не рассмотрел.

Через неделю после учений меня назначили заместителем командира разведроты. Прощаясь со взводом, я почувствовал, что оставляю с ним частичку своей жизни.

Водосточная труба

Если в городе среди зимы

пропадают водосточные трубы,

значит, военные готовятся

к полевому выходу.

Народная примета

Зимы конца семидесятых в Литве отличались сибирскими морозами и обильными снегопадами. Четвёртый час соревнуемся с ветром, кто быстрее: мы откопаем от снега старые ямы или он завалит их снегом по–новому. Первая локальная победа: очистили от снега, накрыли одну яму палаткой и даже затопили печку. Внутри, по сравнению с тем, что воет снаружи, Африка.

Как заместитель командира разведывательной роты пытаюсь с писарем разобраться с расписанием занятий. Тихо радуюсь, что у меня в палатке есть законное дело. Вместе с зарядом ветра и снега вваливается ротный Валера Плавский:

— Пойди, разберись в управлении роты, почему–то не хватает колен для печки.

Точно, управленцы стоят, руки развели и хлопают глазами. Палатку и печку поставили, а трубы как ветром сдуло.

— На смотре же всё было! Когда проср…ли?

— Да мы, да нас…

Ну, блин, детский сад. Явно капсукасские разведчики «спионерили». Эти бедовые, что украсть — золотые руки!

— Где я вам в лесу найду трубы для дымохода?

Пришлось отдать от второй офицерской палатки.

Когда взводные убедились, что подчинённые разместились, готовы к ночёвке, и пришли к своей палатке, рядом с печкой валялось одно жестяное звено для дымохода, да и то перееханное машиной. Я предупредил расспросы догматом из КВС: ^[12]

— Сначала надо о людях позаботиться!

— А мы тебе кто? — ехидно интересуется командир второго взвода лейтенант Рашитов.

Да и стандартная буржуйка досталась с треснувшей крышкой. Внутри палатки — минус тридцать, только что не дует.

— Ну, Васильевич, большое тебе человеческое спасибо!..

Поняв, что с заботой о людях получился перебор, молча побрел проверять, что у соседей лежит не так. И нашёл. Даже воровать не пришлось. Каунасские разведчики по–барски разрешили

— Бери!

Клондайк, Эльдорадо!!! Полмашины водосточных труб, оцинкованных и покрашенных, прямых и с уголками. Чуть потолще стандартных, но кто дарёному коню смотрит в зубы?

— Обживёмся — заходите, — схватил охапку труб и убежал.

Через полчаса из палатки командиров взводов торчала самая длинная и толстая труба, и из неё валил дым. Однако не весь. Часть через треснувшую крышку валила во внутрь палатки. Ротный позвал к себе, но я из чувства солидарности остался со взводными. Спали не раздеваясь. Пока ноги обгорали у самой печки, голова примерзала к палатке. Ближе к утру вообще встали и подсели к печке. Импровизированный совет, состоящий из закопченных красноглазых и невыспавшихся офицеров, решил:

— Это полная фигня. Надо что–то делать. Второй взвод на занятиях берём на себя, а Фаиз к вечеру делает новую печку.

И сделал. С инженерным–то образованием и не сварганить печку! Нашёл на полигоне пустую, как ему показалось, бочку, нарисовал на ней две дверки, определил, где колосники, где дымоотвод и поехал на близлежащую МТС. Подкупил двумя сигнальными ракетами местного сварщика и показал, что и где резать. И всё бы ничего, но из–под чего на полигоне валяются бочки? Правильно, из–под напалма! Хоть наш напалм и отличается от американского тем, что тот трудно потушить, а наш трудно поджечь, но сварщику это в конце концов удалось. Что–то внутри бочки забулькало, потом загорелось, задымило, потом заревело и через пробку стало вырываться наружу пламя, как при старте межконтинентальной ракеты. Литовцы побросали горелки, ключи и кувалды попадали, как при артиллерийском обстреле. Наконец бочка сорвалась с места и, подчиняясь одной ей ведомым законам баллистики, начала громить всё, что попадалось на её пути. Эх, догадаться бы заранее приварить пару стабилизаторов, она бы точно ушла на орбиту. Растопив во дворе половину снега и разгромив всё, что нелёгкая занесла в это утро туда, бочка минут через пятнадцать угомонилась, забившись под забор. Под страхом расстрела литовцы отказались к ней подходить. Фаизу пришлось применить недюжинные задатки дипломата, что бы всё–таки уговорить сварщика довести дело до конца.