Наперегонки со смертью

– Ге-еночка… – радостно пропела Зинка, когда я появился в ее крохотном кабинете размером с туалетную кабину. – Так когда?..

Ей бы родиться Суворовым. Как и у знаменитого полководца, быстрота и натиск – главные козыри Зинки. Я не считаю себя жиголо, но она почему-то вбила в свою прелестную, скажу честно, головку, что в ее алфавитном списке хахалей явно не хватает клиента на букву "Ч". К несчастью, я когда-то имел глупость (чтобы Зинка отвязалась) весьма туманно пообещать ей интимное рандеву. И теперь вертелся словно вьюн на раскаленной сковородке, под разными предлогами отмахиваясь от Зинкиных притязаний на мое целомудрие.

– Работа затрахала… – ответил я, сделав постную мину, таким образом одной короткой фразой сообщив Зинуле о своей мужской несостоятельности – Вот и верь потом мужчинам… – Зинка надула свои пухлые губки, по слухам обладающие удивительной работоспособностью; знающие люди поговаривали, что небезызвестная Моника Левински, охмурившая американского сановного жеребца Билла, в этом вопросе Зинке и в подметки не годится. ? – Да, мы такие… – Я не стал углубляться во взаимоотношения полов, лишь изобразил самую нежную и многообещающую улыбку из своего кобелиного арсенала. ?

Обиженная Зинка решила вспомнить про женскую гордость и выдала мне нужные бумаги в полном молчании. У меня в этот момент даже совесть проснулась. Чтобы тут же похудеть и вернуться в изначально спокойное состояние…

Лычков болтал словно заведенный. Дорога была достаточно свободной от машин, колдобин на асфальте не наблюдалось, и КАМАЗ шел со скоростью девяносто километров в час, упорно стараясь догнать убегающий горизонт. Мы ехали в золотом коридоре из деревьев, обласканных ранней осенью. В этом году она оказалась настолько щедра в художественном вдохновении, что использовала для раскраски земли всю свою богатейшую палитру. Дни стояли тихие, а потому листья на ветках держались крепко и не думали падать на уже пожухлую траву. Только изредка какой-нибудь красавец-клен, млеющий в последних теплых лучах остывающего солнца, вздрагивал в сонной истоме, теряя при этом позолоченные чешуйки своего карнавального наряда. Голубое небо казалось бездонным и полнилось летающей живностью, пробующей крылья перед путешествием в дальние края. -… На хрена козе баян!? – в который раз спрашивал разгоряченный спором с самим собой Лычков. – Они что, чумные? Или деньги некуда девать? Месяц назад мы с тобой приперли целую фуру абразивных паст. Того добра теперь на год хватит. Ан, нет – опять вези. Будто какой-нибудь страшный дефицит, которого днем с огнем не найдешь, а потому нужно запасаться впрок. Выйдет срок годности, придется выбрасывать.

– Тебе что, чужих денег жалко?

– Почему чужих? Я ведь тоже имею акции завода. Значит, должен быть заинтересован в доходности предприятия.

– Можешь своими акциями сортир оклеить. Ты когда-нибудь по ним дивиденды получал?

– Так ведь и Москва не сразу построилась. Станет завод прочно на ноги, вот тогда и…

– Получишь от мертвого осла уши, – бесцеремонно закончил я его мысль. – А вот по поводу Москвы ты попал в самое яблочко. Столичные боссы купили завод на корню и, в отличие от тебя и таких, как ты, стригут купоны по полной программе. И пока они не нажрутся по самое некуда, не видать тебе денежек как своих ушей. А брюхо у этой гидры, позволь заметить, безразмерное.

– Ты не прав. Я все равно верю, что наступят лучшие времена. Дострою дачу, куплю себе импортную тачку…

– Надежды юношей питают… – С этими словами я переключился на собственные мысли, перестав слушать треп Севы, который продолжал развивать тему личного обогащения.

Мне самому не нравилась наша командировка. Действительно, с какой стати забивать склад абразивами, когда на заводе их столько, что хоть задницей ешь? Вместе с импортными, предназначенными для финишных операций. Я никак не мог поверить и в то, что начальство стало транжирить деньги. Новый директор, ставленник главных акционеров, и его команда считали каждую копейку и денег на ветер не выбрасывали. Да, бабки шли мимо кармана работяг, но ни в коем случае не на помойку.

Свое название завод получил из-за сырья, которое привозили в бронированных машинах и с вооруженной охраной. Это были необработанные якутские алмазы. В советские времена завод чаще всего имел дело с мелочью, идущей на внутренний рынок. Но теперь в гранильных цехах шлифовали и полировали такие экземпляры, что некоторые из них (если бы мне кто-нибудь сделал такой презент) могли обеспечить мое безбедное существование до самой пенсии.

Идея потеснить с международных рынков мирового монополиста по алмазам компанию "Де Бирс" витала в головах предприимчивых новых русских давно, но свое материальное воплощение получила всего несколько лет назад. Завод "Алмаз" стал своего рода полигоном для обкатки идеи. Драка с "Де Бирс" шла нешуточная, однако наши брильянты постепенно пробились на международные рынки сбыта и предприятие стало приносить большой доход. Новые руководители завода железной рукой навели порядок в цехах, оснастили их по последнему слову техники, и теперь даже ветераны гранильного дела забыли что такое алмазная пыль, разъедающая легкие, битые стекла в помещениях, закопченные потолки и грохот древних станков, полученных по репарации из побежденной Германии.

И тем более было странно, что рачительные хозяева завода вдруг пошли по кривой дорожке социалистических предприятий, запасавшихся расходными материалами как минимум до нового пришествия; большей частью они теряли свои свойства и списывались, чего ну никак не могли позволить себе те, кто стоял у руля "Алмаза".

Почему заводу срочно понадобился такой большой запас абразивов? Грядет резкое повышение цен? Закроются заводы по производству алмазных паст и порошков?

Подумаешь, проблема… Можно купить все это добро за рубежом.

Я терялся в догадках. В конце концов решив, что не мое это дело – анализировать производственную деятельность завода, я достал купленную по дороге бутылку пива и погрузился в полный кайф, с наслаждением вырвавшегося на природу городского жителя созерцая красоты осенней природы и ублажая желудок резкой хмельной горечью.

Глотающий голодные слюнки Лычок поглядывал на меня с вожделением и завистью. Он даже болтать перестал, погрузившись в размышления; судя по всему, в горестные, и по поводу нелегкой шоферской доли – спиртное на время рейса ему было заказано.

Импортную тачку позади я заметил в четвертом часу дня, когда мы преодолевали длинный подъем. Несмотря на недовольство Лычкова, второе зеркало заднего вида в дальних рейсах я приспосабливал под себя. Севе было наплевать, что творится у него за спиной – груженый КАМАЗ прет словно танк и "поцелуй" сзади от какого-нибудь лихача ему что слону блошиный укус. Лычок больше смотрел на стоящих у обочин "плечевых" – дешевых шлюх, помогающих водителям-дальнобойщикам сбросить лишнее напряжение.

Но у меня было другое жизненное кредо. Я всегда берег свой тыл. Может потому, что однажды в глубокой юности мне в драке вогнали шило чуть ниже поясницы. У каждого человека есть свой бзик. Так я и объяснил Севе в довольно решительных выражениях о моих отношения с зеркалом заднего вида. Кроме того, за сохранность груза отвечал не водитель, а экспедитор, то бишь Геннадий Чернов. И мне очень не хотелось, чтобы какиенибудь башибузуки, вспоров на ходу брезентовый тент, когда мы шли на малой скорости, уперли хотя бы часть доверенных мне материальных ценностей. А такие случаи бывали; правда, с другими сотрудниками отдела снабжения.

Легковушка катила за нами строго выдерживая определенное расстояние. Она так медленно сползала вниз, к мосту, откуда начинался подъем, что со стороны казалось будто у нее заклинил движок. Но едва мы вырвались на ровное место и Лычок добавил газу, машина вынырнула словно из-под земли. Она виделась мне крохотной букашкой, но глаз я имел вострый, а потому даже в зеркале различал мельчайшие детали.