Комбат в западне

– Ничего себе! – глядя на последнюю полосу картинок сказал он. – Разве так бывает? А вообще-то бывает, – тут же сам себе бросил он и усевшись на стул, натянул резиновые сапоги, ярко-красные, на толстой рифленой подошве.

Дед уже стоял на крыльце. На нем был надет длинный плащ, в одной руке он держал палку, вечную свою спутницу на прогулках, а в другой – нераскуренную трубку, с которой тоже никогда не расставался, разве что на ночь.

– Ну что ж, пошли.

Огромный дог радостно выскочил на крыльцо и едва не поскользнулся. Но удержался. Затем поднял голову и стал принюхиваться.

– Что нюхаешь, Томас, – сказал Илья Андреевич, – пойдем, пойдем. Только дай я поводок пристегну.

Пес приблизился к хозяину, покорно подставил шею.

Карабин звонко щелкнул, и тогда Илья Андреевич потрепал пса по шелковистой холке.

– Ну, вперед – пойдем. Рядом, рядом!

Огромный дог был прекрасно выдрессирован и ни на шаг не отходил от хозяина без разрешения. Хотя в общем-то он был своенравным и довольно непокорным, подчинялся по любви. Во всяком случае, дом, если хозяева куда-то отлучались, можно было ему доверить – никто в дверь не войдет.

Постукивая когтями по бетонной дорожке, пес помчался в голубые сумерки, его хозяин и Витя направились к калитке.

– Куда пойдем, дедушка?

– Пойдем сходим подальше, пойдем к берегу. Потому что здесь, на пустыре, бегают коты. А Томас, когда видит кота; начинает сходить с ума. Побежит – не догонишь.

Коты – напасть, из-за них он вообще теряет голову.

– А чего так, дед?

– Как это чего, – удивился дед, – дог – охотничий пес, в нем живы инстинкты.

Огромному Томасу было четыре с половиной года.

У него уже имелись две медали – серебряная и бронзовая, привезенные с выставки в Калининграде. Илья Андреевич был уверен, что еще через год его Томас завоюет золотую медаль, обязательно завоюет. И когда домашние начинали спорить с Ильей Андреевичем о том, что содержание такого огромного кобеля обходится дорого, дед раздраженно махал рукой.

– Я его кормлю за свои деньги. Так что это не ваше дело. К тому же Томас очень хороший и умный пес.

И еще, я уверен, он завоюет парочку золотых медалей и о нем обязательно напишут в газетах.

Калитка скрипнула – мальчик, мужчина и дог оказались на улице, на старой, еще немецкой веерной брусчатке. Этот поселок с несколько странным названием Янтарный-2 стоял на этом месте уже несколько сот лет.

Все дома в нем были добротные, из хорошего кирпича.

А многие еще сохраняли на крышах красную черепицу.

Война этого поселка, носившего до сорок пятого года немецкое название, даже не коснулась. Взрывы отгремели рядом с ним, хотя по брусчатке туда и назад, не один раз, лязгая гусеницами, скрежеща и ревя двигателями проносились танки. Но брусчатка, как и поселок, приобретший новое название – Янтарный, выстояли. Он находился в двенадцати километрах от Калининграда. Местные жители, правда, Калининград по старинке называли Кенигсбергом или по-простому Кенигом. Поселок был небольшой – сто сорок пять домов, новых не строили. В поселке имелась остановка. Сел в автобус и минут через двадцать пять окажешься в Калининграде. И ровно за такое время можно было добраться из Калининграда до Янтарного.

С моря дул влажный, пропахший водорослями ветер.

Илья Андреевич повернулся к нему спиной и принялся раскуривать трубку. Он все делал обстоятельно, старательно и вскоре ароматный дым засвидетельствовал – трубка разгорелась как следует.

– Ну вот, теперь можно идти дальше.

Был уже седьмой час. Смеркалось. На деревьях – а все дома поселка утопали в садах – поблескивали созревшие яблоки, и время от времени Налетавший ветер гнал по брусчатке свежесорванные листья с кленов и яблонь.

– Осень, – прочувствованно сказал Илья Андреевич, обращаясь сам к себе.

– Что ты там говоришь? – поинтересовался Витя.

– Я говорю – осень наступила.

– Так она уже, дедушка, целый месяц как наступила. Я считаю, как пойдешь в школу, так и осень.

– Это ты точно говоришь. Только вот комиксы свои бросил бы. Я говорю-говорю твоим матери и отцу, чтобы не возили тебе эти дурацкие книжки. Ты от них оторваться не можешь, лучше бы читал что-нибудь хорошее.

– Что например?

– Ну, «Робинзон Крузо» Дефо.

– Так я его читал уже два раза.

– Ну, тогда Стивенсона.

– И Стивенсона я читал.

Илья Андреевич задумался.

– Что, у вас все в школе комиксы смотрят?

– Да, дед, угадал, все на комиксах завернуты. Особенно мальчишки.

– А девчонки?

– А, девчонки… – мальчишка махнул рукой, – у них свои проблемы.

– Понятно, понятно. Ну ладно, давай я тебя отпущу, – сказал Илья Андреевич, обращаясь к псу.

Тот замер, как вкопанный.

Хозяин отщелкнул карабин, сложил поводок и хлопнул дога по спине.

– Ну, иди вперед. Пойдем к берегу.

– К берегу? – переспросил Витя, понимая, что это довольно-таки далекая прогулка. Но тем не менее, если дед решил, лучше с ним не спорить, все равно сделает по-своему. Придется идти.

Пес не побежал вперед, а неторопливо шел рядом с хозяином. Остановился у столба, сделал свое собачье дело.

Витя скривился:

– Фу, какой невоспитанный!

Когда Томас услышал «Фу», сказанное Витей, он побежал вперед, словно бы давая понять, что к столбу не имеет никакого отношения.

Уже когда Илья Андреевич, Витя и огромный Томас выходили за поселок, им встретилась старуха, в прошлом учительница немецкого языка. Она ходила в очках с толстыми стеклами, в теплом платке и несколько странном пальто. Странном, потому что оно одновременно было похоже на шинель и на плащ, и цвета оно было неопределенного – какое-то серо-буро-малиновое как считал мальчик.

– Добрый вечер, Илья Андреевич! – сказала старая женщина первой.

– Здравствуйте, здравствуйте, уважаемая Розалина Григорьевна.

– Добрый вечер, – бросил Витя.

– И куда это вы собрались?

– Да вот, решили прогуляться, Розалина Григорьевна.

Старуха вела двух коз, белую и черную. Она, как помнил Илья Андреевич, уже лет двадцать или больше разводила коз. Вязала из их шерсти свитера, шарфы, шапки, а из молока делала сыри. Старухе было где-то за восемьдесят. По мужу ее фамилия была Шифер. Ее муж был русским немцем. После войны, году в пятидесятом, его схватили, посадили в тюрьму, отправили в лагеря, откуда он и не вернулся. Детей у Розалины Григорьевны не было.

Козы, увидев огромного дога, тут же прижались друг к дружке и наставили на пса-гиганта рога. А пес даже не обратил на них внимания.

– И куда вы – далеко собрались, Илья Андреевич? – спросила Розалина Григорьевна.

– Пойдем сходим к карьеру.

– Не ходили бы вы лучше туда.

– А что такое?

– Да уж не знаю, не знаю… Что-то там неладно.

– Неужели?

– Я слышала какое-то рычание и даже мои козочки не хотят там пастись, убегают. Вот вчера – вырвали кол, к которому были привязаны, и только я ушла, как они за мной следом побежали.

Илья Андреевич абсолютно не придал значения словам старой школьной учительницы, как он считал давным-давно выжившей из ума.

А старуха пожала плечами, сухенькими и острыми, дернула за веревочку, и козы, стуча копытами по брусчатке, неспешно двинулись за ней, дергая хозяйку из стороны в сторону, причем так сильно, что старая учительница чуть удерживалась на уставших ногах.

– Ах что б вы… Волка на вас нет! Он бы вас задрал, непослушных таких. А ну, не прыгайте, идите смирно!

А то я сейчас вам покажу! – слышался в сумерках певучий, немного гортанный голос Розалины Григорьевны Шифер.

– Дед, а сколько ей лет? – спросил Витя, заходя вперед и бросая взгляд на Илью Андреевича.

– Кому, Шифер?

– Ну да, ей.

– Наверное, лет девяносто будет.

– А ты у нее учился, дед?

– Да. Я тебе рассказывал. Все в нашем поселке учились у нее.

– А кем был ее муж немец?

– Ее муж был аптекарем, причем очень хорошим.