Передаю цель...

АНАТОЛИЙ ЧЕХОВ

ПЕРЕДАЮ

ЦЕЛЬ

ПЕРЕДАЮ

ЦЕЛЬ

Глава первая

След был свежий. Отпечатки самодельной обуви — чарыков — пересекали взрыхленную бороной контрольно-следовую полосу, тут же возвращались обратно. Точно какой-то шалый бродяга, не таясь и не применяя ухищрений, топтался здесь.

Но едва ли это было так: «шалый бродяга» далеко в погранзону не зайдет — его остановят.

Странным было и то, что след не вел ни к границе, ни в сторону аулов, расположенных по краю песков Кара-Кума, а уходил по каменистому ущелью в горы, где не было дорог, каких-либо населенных пунктов.

— Посвети-ка еще, сынок, — сказал лейтенанту майор Кайманов» Ему, опытному следопыту, заместителю коменданта пришлось сегодня самому выехать сюда к границе, чтобы помочь организовать поиск молодому начальнику заставы лейтенанту Воронцову.

Воронцов включил следовой фонарь, опустил его к самой земле. Ослепительно-белый луч выхватил из темноты склонившуюся над следом сухопарую фигуру замполита заставы младшего лейтенанта Пинчука, отпечатки обуви нарушителя на взрыхленной поверхности, попавшие в след с краев комочки грунта. Эти комочки и не стершаяся еще выпуклая полоска от косой трещины на пятке правого чарыка означали, что кто- то побывал на КСП совсем недавно.

— Нарушитель прошел до того, как поднялся ветер, — сказал Кайманов. — Выехали мы из комендатуры около четырех. В двадцать минут пятого подул утренничек, сначала порывами, потом засифонил полным ходом… Сейчас без четверти пять, значит, давность следа не больше часа.

— А я что-то не приметил, когда утренник дул, — признался Воронцов. — В машине ветер все навстречу.

— Из машины тоже можно приметить по листве кустов и деревьев, — сказал Кайманов. — Ну что ж, давайте разбираться, кто здесь побывал…

— Разве и это можно узнать?

— Захочешь, и характер узнаешь… Вот, смотри: на пятке правого чарыка — трещина. Аккуратный человек чарык зашьет, а этому — наплевать. Сразу видно — лодырь, разгильдяй… Правую ногу ставит «полуелкой», левую волочит. Энергичный — ноги ставит параллельно. А этот — наверняка замухрыш, шаромыга, и весу-то в нем килограммов пятьдесят вместе с его торбой.

— Однако пятка следа заглублена больше, чем носок. Видимо, нарушитель — человек в возрасте, — заливая след гипсовой кашицей, сказал младший лейтенант Пинчук.

Всей комендатуре было известно, что недавно прибывший на заставу замполит увлекается криминалистикой, и Кайманов, уважая всякую науку, даже в виде самодеятельной науки Пинчука, терпимо относился к его упражнениям: «Раз исследует, значит, интересуется, — пускай его…» Из-за этой приверженности Пинчука к «научно-исследовательской» деятельности Кайманов даже называл его не иначе, как на «Вы».

— До КСП-то он все-таки дошел? Значит, не так-то уж и прост? — поддержал своего замполита Воронцов.

Лейтенанту, видимо, хотелось, чтобы нарушитель оказался опасным диверсантом: замечание майора насчет «шаромыги» его явно разочаровало.

Кайманов понимал, что и Воронцов, и его замполит, младший лейтенант Пинчук смотрят на него как на человека, уже отработавшего свое, хоть и не лишенного некоторого практического опыта. Что говорить, опыта ему не занимать: тридцать четыре года на границе в этих горах, сначала начальником заставы, а затем и заместителем коменданта, — все это чего-нибудь да стоит… Передать бы свой опыт таким вот, как Воронцов и Пинчук, не унести с собой в могилу…

Майор наклонился, еще раз внимательно осмотрел следы, измерил длину шага, сравнил глубину отпечатков с заглублением следа лейтенанта. Со своими отпечатками не сравнивал: сапоги шил всю жизнь на заказ, обмундирование, как правило, брал самого большого размера.

В общих чертах он уже представлял себе, что за человек здесь побывал, хотя интуиция, конечно, не доказательство.

Лейтенант выключил следовой фонарь, и Кайманов некоторое время ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Вид ночных гор, великолепные чинары, поднимающие свои кроны в звездное небо, журчащий в темноте у подножия этих чинар ручей, шорохи щебенки по склонам да посвист охотившихся сычей— все это, с юности знакомое и привычное, составляло ощущение границы, где был его дом, его работа, его жизнь…

Решив дать Пинчуку закончить свои упражнения, майор спросил Воронцова:

— Все ли направления перекрыты, товарищ лейтенант?

— Застава поднята по тревоге согласно боевому расчету, — ответил тот. — На особо важные направления высланы дополнительно наряды дружинников…

— А в район родника Ак-Чишме?

— Так это же у соседей и вроде бы в стороне?

— Ручаться не могу, но нарушитель, скорей всего, выйдет туда: родник — единственный во всей округе. Направь к нему усиленный резерв: нарушитель, может статься, и не один…

Лейтенант включил портативную радиостанцию, передал дежурному по заставе, чтобы тот выслал на машине резерв к родину Ак-Чишме. В это время младший лейтенант Пинчук закончил свои исследования и, подойдя к Кайманову, словно бы оправдываясь, сказал:

— Товарищ майор, у меня все. Надеюсь, не задержал…

— Если вы закончили, поехали, — никак не отреагировав на извинения Пинчука, сказал Кайманов. Сам подумал: «Все-таки на кой черт сюда поперся этот нарушитель? Чтобы запутать следы? Чьи следы?.. Забрел на КСП и тут же вернулся? Зачем? Чтобы отвлечь на себя преследователей? А кто может поручиться, что он пришел один, что нас не ждет еще какой-нибудь сюрприз?»

Когда сели в машину и выехали на шоссе, Воронцов спросил:

— Что можно еще сказать насчет этих следов, товарищ майор?

— Ну что можно сказать? Побывал здесь человек никчемный, какой-нибудь бродяга-зимогор. На КСП попал по дурости или чьей-либо указке. Дальше КСП не пошел, значит, шел без смысла. А может быть, и со смыслом, привлечь к себе внимание… Роста ниже среднего, худой, на правую ногу прихрамывает, обувь тридцать девятого размера. Чарыки носить отвык: жмут они ему, из сыромятины сделаны, ссохлись. От чарыков он и охромел… Ну что еще?.. Ходит расхлябанно, ступни ставит врозь, плетется шаляй-валяй. Одет в ватник, домотканные штаны, курит терьяк… [1]

Заметив сдержанную улыбку на лице Пинчука, Кайманов умолк.

— Вы так расписали нарушителя, товарищ майор, — сказал Пинчук, — как будто знаете его сто лет: и в ватную телогрейку одет и терьяк курит, еще и прихрамывает. Как вам удалось это определить?

— Когда задержим, увидите, — ответил Кайманов. — Кроме того, что в ватник одет, еще и небрит…

Пинчук и Воронцов переглянулись, промолчали. А Кайманов подумал: «Насчет того, что небрит, может, и зря сказал. Но ведь наверняка небрит! Эти паразитские замухрыши раз в году бреются, наверняка и в горах не первый день…»

В предутренней темноте по обеим сторонам шоссе угадывались то виноградники с низкорослыми, скрюченными лозами, то невысокие дувалы, сложенные из камня-плитняка.

«Газик» круто свернул с проселка, подъехал к заставе. На крыльцо выбежал дежурный:

— Товарищ майор, разрешите обратиться к лейтенанту Воронцову… Товарищ лейтенант, вас к телефону…

Офицеры вошли в канцелярию, Воронцов снял трубку.

— Семин?.. У родника Ак-Чишме?.. Никого нет?.. И следов никаких?.. Армейские сапога?.. Что ж вы собственные следы не узнаете?

Кайманов молча наблюдал, как на лице Воронцова все заметнее проступало выражение досады. Положив трубку, лейтенант оглянулся на майора, словно ожидая от него объяснений. Тот снял трубку, доложил коменданту:

— Товарищ подполковник, всей группой выезжаем к роднику Ак-Чишме. Прошу дать указание начальнику соседней заставы блокировать ущелье в районе урочища Кара-Тыкен. В случае появления неизвестных, будем действовать совместно с соседями.