Малое прекрасно. Экономика для человека. Карта для заблудившихся.

В них писали, что еще совсем недавно подавляющее большинство наших предков пребывали во власти абсурдных иллюзий и руководствовались в жизни безумными поверьями и нелепыми предрассудками. Даже прославленные ученые вроде Кеплера и Ньютона, по-видимому, положили немало времени и сил на бессмысленное изучение несуществующих вещей. Тысячи лет во всем мире и даже в цивилизованной Европе добытые потом и кровью блага тратились впустую на преклонение перед ничтожными вымышленными божествами. Повсеместно тысячи с виду нормальных людей накладывали на себя бессмысленные ограничения вроде поста, мучили себя сексуальным воздержанием, тратили время на паломничество, фантастические ритуалы, бесконечное повторение молитв и тому подобные нелепости. Они отвергали реальность этого мира (а некоторые так даже продолжают это делать и в наш просвещенный век), а все из-за чего? Невежества и глупости. Но вот мы сбросили с себя груз прошлых веков с их ошибками и заблуждениями, а все предрассудки сдали в музей. Надо же! Тысячи лет люди верили в реальность вещей, об иллюзорности которых сегодня известно даже младенцу. Любой школьник вам скажет, что это были выдумки. Все прошлое до самых недавних времен ни на что не годно, и нашим современникам остается с любопытством и снисхождением смотреть на странности и невежество прошлых поколений. Все, что написано нашими предками, также годно только для книгохранилищ, где историки и прочие специалисты копаются в допотопных трактатах и пишут о них книги. Истории давних времен иногда интересны и даже захватывающи, но не представляют особой практической ценности для решения современных проблем.

Этому и многому другому меня учили в школе и университете. Правда, о многом упоминали лишь вскользь, а прошлое никогда открыто не критиковали. Ведь все-таки не стоит презирать предков, при всей их отсталости и темноте. Что они могли поделать? Многие ведь изо всех сил пытались доискаться правды, а некоторые по счастливой случайности даже почти прикасались к истине. Их озабоченность религией — лишь одно из проявлений недоразвитости. Да и стоит ли этому удивляться: в то время человечество было еще молодо-зелено. Даже современный человек проявляет некоторый интерес к религии, так что взять с предков! В подходящих случаях и сегодня допускается вспомнить о Боге-Творце, хотя каждый образованный человек знает, что на самом деле Бога, а тем более Творца, нет, а все многообразие жизни, которое мы видим вокруг, произошло эволюционным путем через случайные изменения в генах и естественный отбор. К сожалению, наши предки знать не знали об эволюции, вот и напридумывали всяких сказок и мифов.

В путеводители по настоящим знаниям и по реальной жизни включали только то, что якобы можно было доказать. Похоже, философские карты составлялись по принципу: «Сомневаешься — выкинь» или сдай в музей. Однако я видел, насколько вопрос о том, что является доказательством, тонок и труден. Не лучше ли было придерживаться противоположного принципа: «Сомневаешься — напиши об этом БОЛЬШИМИ БУКВАМИ»? В конце концов, несомненные вещи в некотором смысле мертвы и неинтересны живым людям.

Любое допущение предполагает риск ошибки. Ограничиваясь вроде бы абсолютно достоверным знанием, я свожу риск ошибки на нет, но в то же время отчаянно рискую упустить, возможно, самые возвышенные, важные и стоящие вещи в жизни. Святой Фома Аквинский вслед за Аристотелем учил, что «самое приблизительное знание высшего ценнее, чем самое точное знание низшего» [98]. Противопоставление «самого приблизительного» знания «самому точному» означает неопределенность. Может быть, мир устроен так, что высшее нельзя познать с той же степенью точности, что и низшее. Тогда, ограничиваясь изучением лишь достоверных предметов и событий, я упускаю из виду самую суть вещей.

В философских путеводителях, которыми меня снабдила школа и университет, как и на карте Ленинграда, отсутствовали действующие церкви. Кроме того, в них даже не упоминались обширные области «альтернативной» теории и практики в медицине, сельском хозяйстве, психологии и общественных науках, не говоря уже об искусстве и так называемых оккультных или сверхъестественных феноменах. Одно только упоминание о них считалось знаком умственной неполноценности. В частности, все описанные в путеводителях крупные теории видели в искусстве лишь средство самовыражения или бегства от реальности. Красота природы также была случайной. Нас заставляли верить в то, что даже самые красивые формы можно объяснить их пользой в размножении, которое имеет прямое отношение к естественному отбору. И действительно, если не считать упоминания о «музеях», весь путеводитель от корки до корки был составлен с позиций утилитаризма: о существовании любой вещи упоминалось только тогда, когда человек мог ее использовать в своих целях или когда она была полезна во всеобщей борьбе за существование.

Стоит ли удивляться, что, следуя описанными маршрутами, мы все больше привыкали к окружающему пейзажу и уже не удивлялись отсутствию опущенных в путеводителе вещей, погружались в заблуждения, несчастья и цинизм. Кому-то из нас, однако, довелось испытать что-то сходное с опытом Мориса Николь:

Путеводители, составленные в духе современного научного материализма, оставляют без ответа самые важные вопросы. Более того, они даже не признают за этими вопросами право на существование. Во времена моей молодости, полвека назад, дела уже обстояли неважно. А сегодня — еще хуже, так как все более тщательное применение научного метода к любым предметам уничтожило, по крайней мере на Западе, последние крупицы древнего знания. Во имя научной объективности во всеуслышание заявляется, что «система ценностей — просто защитный механизм и рефлекс» [100], что человек — «лишь сложный биохимический механизм, приводимый в движение системой сжигания топлива и управляемый компьютером с феноменальным объемом памяти, содержащей кодовую информацию» [101]. Зигмунд Фрейд даже утверждал: «Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что ценностные суждения человека формируются исключительно его стремлением к счастью, а, значит, просто являются попыткой подкрепить заблуждения аргументами» [102].

Как устоять перед весом таких заявлений, сделанных во имя научной объективности, если только, подобно Морису Николь, вдруг не испытаешь «внутреннего прозрения», что люди, делающие такие заявления, какими бы учеными они ни были, ничего не знают о том, что действительно имеет значение? Люди просят хлеба, а им протягивают камни. Они ищут совета о том, что им «делать, чтобы спастись», а им говорят, что идея спасения — не что иное, как бред и инфантильный невроз. Они ищут путь к ответственной человеческой жизни, а им говорят, что они — машины сродни компьютерам, без воли, а значит без ответственности.