Реквием (СИ)

Позже я неоднократно встречался с Евгением Марковичем. Я не хочу идти избитым и проторенным путем перечисления ступеней его творческого и административного роста, перечня его публикаций и наград. Это несет на себе печать прошлого. В молодости мне посчастливилось несколько раз слушать выступления Ткачука. Его выступления поначалу казались отвлеченными, заумными, подчас идущими вразрез и невпопад с обсуждаемой темой.

Позже пришло осознание, что вчерашний Женя Ткачук уже смотрит на любое явление сверху, с высоты птичьего полета, снизу, и со всех противоположных сторон одновременно. Такой многоцелевой подход может позволить себе только философ-самородок.

Я не ставил своей задачей исследовать творчество Евгения Марковича, дать оценку и интерпретацию его концепции восприятия окружающего мира. Скажу не лукавя: я не готов и не чувствую в себе ни сил, ни базовой подготовки, ни таланта сделать это. Мне никогда не дорасти до уровня, с высоты которого я мог бы дать критическую оценку творчества Ткачука, его самобытного таланта.

Я изначально задумал вынести на суд читателя истоки и становление яркой, оригинальной, нестандартной, контрастной, штучной личности. Я избежал соблазна приглаживать и шлифовать его образ. Личность Ткачука не укладывается в прокрустово ложе общепринятых, набивших оскомину своей "правильностью", понятий. Выросший в свое время и на своем месте из, казалось, обыкновенного сельского паренька, Женя Ткачук шагал по жизни непроторенной дорогой, без поддержки "волосатой руки", взяток, блата и коррупционных связей.

Все течет, все меняется. Я довольно редко приезжаю в родное село. Но от этого оно не становится менее родным. Когда я проезжаю по селу, ловлю себя на том, что постоянно бессознательно притормаживаю, стараясь уловить тот дух, который царил в селе много лет назад. Даю себе трезвый отчет: как и в одну и ту же реку, в моё село, да и в любое другое место, вернуться дважды невозможно.

Остается лишь память. Она услужливо выдвигает из прошлого длинную, еще не усыпанную гравием и не покрытую асфальтом, раскисшую в период дождей, улицу. Продольные, заполненные дождевой водой и отражающие множество солнц, узкие канавки от колес телег. По обе стороны улицы, размытые и углубленные дождевыми потоками, рвы. На фоне голубого неба черные колодезные журавли. Нависающие до середины улицы, темно-зеленые густые ореховые кроны, свечи пирамидальных тополей, дома, люди. Подчас кажется, что до меня явственно доносятся запахи более, чем полувековой давности.

Марков мост. Заключенная в железобетон круглая, почти метрового диаметра, труба, кажется сильно просевшей. Меня не покидает ощущение, что мост находится не только в другом времени, но и совершенно в другом месте. В душе я тешу себя иллюзией, что еще увижу глубокий, с крутыми склонами, овраг. Склоны его обсажены густыми зарослями акации и одинокими кленами. На дне оврага даже в солнечный день царит полумрак. По извилистому дну пробирается узкая не пересыхающая речушка, в которой полощут свои нитевидные длинные ветви седые ивы.

За поворотом оврага высокий, с почерневшими от времени массивными сваями, толстыми балками и кривыми подкосами, мост. Под мостом я смогу пройти с вытянутой вверх рукой. А крутой склон от моста на Долину тянется за бывшее подворье Кордибановских.

Село мое чем-то до боли похоже на Макондо. Чем-то... До боли... Чем дальше, тем больше. Молодые мои земляки, побеги генеалогического древа Ткачуков, удивляясь, спрашивают:

- А который из мостов Марков?

Как будто в Елизаветовке, как в Питере, около полутысячи мостов! В то время у нас в селе были четкие ориентиры: Чернеева, Франкова или Миронова кирница, млын Калуцких, Лазева олийня, Ткачукова голубятня, Марков мост...

Старый Марко Ткачук, именем которого стихийно был назван мост, собственным именем продолжается во внуках и правнуках. По семейной традиции в своих внуках повторяется и Евгений Маркович. Это говорит о многом, если не обо всем. Потому, что, оторвавшийся от прошлого, от истоков и своих корней, человек теряется в собственном будущем. Потомков старого Марка Ткачука отличает, подчеркивающий внутреннюю сосредоточенность, характерный разлет густых контрастных бровей.

...Изо всех старых, первозданных строений в округе моста, в целости и сохранности на пригорке стоит одинокая беленая хата старого Марка. Начало начал...

И тянут дороги

Все снова и снова проверить.

Дороги - вы боги,

В которых нельзя не поверить

Ю. Теменский

Первые путешествия

- Просыпайся ! Вставай! Пора ехать. - мама тормошила меня сонного.

Я еще не понимал, чего от меня хотят. Я хотел только спать. Когда мама меня одевала, я заваливался набок, несмотря на то, что накануне вечером, возбужденный, долго не мог уснуть, обещал проснуться первым. Но сейчас я не помнил, что долго не мог уснуть, что обещал лично разбудить всех.

Мы ехали в Каетановку. В гости. Это было, как говорили тогда, на зеленые свята, то есть на Троицу. Не надо искать календари или подсчитывать. За секунды интернет выдал дату. В том году это было 25 мая. Ехали по приглашению старшей сестры отца тети Ганьки и его брата, который был старше отца на четыре года - дяди Миши. У нас они были в гостях на Пасху. Ездили тогда в гости по тем меркам довольно часто. Дядя Симон, самый старший брат отца, приезжал из Димитрешт каждый год на Октябрьские.

В Каетановку ездили на подводах, некоторые ходили пешком, преодолевая 25 километров за 5 - 6 часов. Чуть быстрее ехали подводами. Потом стал ходить пригородный поезд Бельцы - Окница. Дядя Симон приезжал из Димитрешт поездом до Дондюшан. Он гордо показывал удостоверение железнодорожника, по которому ездил бесплатно. С Дондюшан до Елизаветовки было два часа пешего хода.

А пока мама тормошила меня, говоря:

- Отец уже приехал и ждет нас на подводе.

На еще слабых от сна ногах я вышел за калитку, держась за мамину руку. На подводе уже сидела тетка Мария. Мама усадила меня за спиной отца, укрыв меня фуфайкой и подоткнув ее под меня. Было прохладно. Уже начинало светать. Уселась и мама, прижав меня к себе. Тронулись. Мелко затряслась на кочках подвода. Я только успел почувствовать боком мамино тепло и провалился в глубокий сон.

Проснулся я от громкого отцова "Но-о" и щелканья кнута. Мы ехали в гору. Лошади с трудом тянули повозку. Было совсем светло. С обеих сторон над дорогой склонились высокие деревья густого леса. Со стороны мамы, сквозь деревья часто мелькало солнце. Взрослые разговаривали громко, стараясь перебить тарахтенье повозки. Я не понимал, о чем они говорили, но запомнилось: цаульский лес и грибы. Я с интересом и страхом всматривался вглубь леса, где еще царила темень. Но там не было видно ничего страшного, тем более волков.

Вскоре выехали из леса. Сразу стало очень светло. Я снова задремал. Меня снова разбудили голоса взрослых. Проехали под аркой. На толстых каменных колоннах красным было что-то написано. Все буквы я уже знал, но прочесть не сообразил. Запомнился красный флаг на арке и красная звезда под буквами. Из разговоров взрослых я понял, что мы в Тырново.

Сна как не бывало. Я с интересом оглядывал дома и дворы. Вдруг увижу брата Алешу. Я знал, что он учится в школе здесь, в Тырново. С нами не поехал, потому, что сейчас готовится к экзаменам. Наверное, экзамены очень серьезные, если нельзя ехать в гости. Но Алешу я так и не увидел, хотя мы ехали по Тырново довольно долго.