Северное сияние(СИ)

Питекантропов нагрузили поклажей и погнали в дорогу. Те быстро успокоились, и по пути успевали собирать съедобные коренья и плоды, используя для этого подручные камни и палки, а также не брезговали насекомыми и падалью.

***

Дорога пролегала по горному склону, поросшему осенним лиственным лесом. С удивлением кроманьонцы обнаружили тропу, на которой им стали попадаться остатки шкур и тёмные пятна на вытоптанной траве. Пленные от страха сгибались до земли и отказывались идти дальше. В отряде наступили замешательство и недоумение, но вскоре показались разведчики.

- Идёмте, - сказал Альрик. - Нам всем необходимо это увидеть.

Тропа вывела людей на поляну возле тёмного провала пещеры высотой в два человеческих роста. Из пещеры веяло холодом, сыростью и тяжёлым смрадом. На камне сбоку от входа был красный отпечаток широкой ладони с короткими пальцами.

Кроманьонцы разожгли костёр и приготовили факелы. Картина, представшая взорам путников внутри просторной, гулкой пещеры, вызывала у них рвоту и помутнение сознания. В стенах были выдолблены ниши, в которых лежали десятки медвежьих черепов, засохшие шкуры ежей, а также жуткие скальпы и черепа людей. Повсюду были нанесены примитивные изображения фаллоса, в одном месте - огромный глаз с узким зрачком и человеческими ресницами, а рядом закреплены сделанные из шкур грубые маски, в которых с трудом угадывались образы хищных животных. В дальнем конце пещеры стоял большой плоский камень, покрытый засохшей кровью. Около него зияла узкая яма глубиной в человеческий рост, на дне которой потрясённые путники обнаружили три высохшие детские мумии. Всюду под ногами были остатки факелов и жирные грязные пятна.

- В этой пещере мустье поклоняются своим богам, - сказал Альрик, вертя в руках маску в виде тигриной головы. - Здесь они берут силы для своих дел.

Гисла плакала, зажимая рот ладонью.

Ночью Гислу мучили кошмары, но за лесом уже вставало солнце, и девочка проснулась. В животе бурлило, к горлу подступала тошнота. Гисла осторожно выползла из шалаша и пошла в сторону от пробуждающегося лагеря.

Внезапно чувство тревоги охватило девочку, и она обернулась. Прямо напротив неё из-за ствола старого дерева показалась половина человеческого лица. Сначала Гисла увидела большое ухо с отвисшей мочкой, торчащее из-под жёстких, грубо обрезанных волос. Волосы были рыжие и курчавились на голове, брови, в ноздре, в ухе и от самой скулы спадали вниз скрученной прядью. Блестели большой крючковатый нос и маслянистый выпуклый глаз под высоким покатым лбом. Осмысленный умный взгляд зажёгся весёлым огнём, и острый зрачок задрожал. Мясистый, мокрый рот приоткрылся, обнажая торчащие вперёд зубы, и расплылся в жуткой улыбке. Большая жёсткая ладонь закрыла Гисле всё лицо, и она сразу начала задыхаться. Где-то заходились от лая собаки, и ревели хриплые голоса, когда девочка начала проваливаться в темноту.

***

Боль нестерпима, но старый Гахам обтирает рану отваром из трав и снова повторяет, что скоро придёт облегчение. Надо терпеть! Да, ветер переменился, и собаки почуяли их слишком рано. Когда Маах крикнул, и они бросились полукругом на стоянку пришельцев с Севера - он сразу увидел их белокурых женщин и уже не мог думать ни о чём другом. Проклятье! Теперь даже если кость срастется, и он не умрёт в мучениях, то уже никогда не сможет бегать. Лучшее оружие его отца заберёт себе Шуах - у брата ноги целы! Лучшие куски добычи и лучшие женщины достанутся другим! И Дина достанется Тахашу! Мерзавец заплатит выкуп и получит третью жену, а над ним будет смеяться вся Невозделанная долина, ведь у него всего одна жена. Проклятье, он сойдёт с ума! Лучше бы его убили там, за Буйной рекой! Если бы брат не вернулся за ним, то Елдаг и Нахор бросили бы его! А Ишбак так ещё и порадовался бы! Эти тащили свою добычу, а ведь перед делом все товарищи поклялись на крови не бросать друг друга в беде! И Маах всё видел и ничего не сделал! Наверняка видел! Пусть в следующий раз смерть найдёт их всех! Уже приходит облегчение, Гахам не обманул...

Гисла очнулась от удара о землю. Со всех сторон вокруг неё раздавался шум, перед глазами плыл туман, болела голова, а во рту всё пересохло. Девочка постепенно пришла в себя, ощутила, что связана, и попыталась сесть. Рядом с ней кто-то бросил на землю спутанную ремнями Ильву. Гисла подняла глаза. Тяжело дыша после долгого бега, перед ней стоял коренастый мужчина в кожаной накидке, с полуобнажённым торсом, покрытым старыми рубцами. Его шея была перевязана окровавленным лоскутом, в руке человек держал топор кроманьонца. Чёрные блестящие волосы были скручены сзади головы в пучок и утыканы перьями, а лицо заросло густой курчавой бородой. Его черты были схожи с грубыми чертами питекантропов, но лоб был шире и выше, хоть и такой же покатый. Неандерталец что-то гортанно сказал, погрозил девочке кулаком, сплюнул и быстро ушёл.

Рядом с Гислой лежали связанные Хильда и Бьярга. Остальных пленных она разглядеть не могла, но слышала знакомые женские голоса.

Со слезами Гисла узнала, как бесчинствовали враги в лагере кроманьонцев и как отступили, унося с собой пленных. Бьярга рассказала, как пронзили копьями Глоди дочь Хольмы и Ормара сына Бродира. Хильда рассказала, как разбили палицей голову Альрику сыну Агги. Скир сын Вальда, Имар сын Гаута, Яльдис сын Ньяля, Трюгг и многие другие - тихо звали пленницы по именам своих павших защитников.

Неожиданно раздался пронзительный хриплый крик, переходящий в визг, и тут же в него влились другие причитания. Множество молодых и старых полуголых и неопрятных женщин с перекошенными лицами набросились на кроманьонок и стали бить их палками, камнями и кулаками. Бьярга кашляла кровью, Гисле казалось, что всё это кошмарный сон, но кто-то начал рвать ей волосы, и девочка пронзительно закричала, а потом получила удар в плечо, от которого у неё сразу онемела рука. Тут раздались новые, ещё более грубые и злые крики, и мучительницы бросились в стороны, топча пленниц. Мужчины били древками тяжёлых копий по головам женщин, потерявших своих мужей в налёте, и отгоняли вдов от добычи, доставшейся с таким трудом.

Когда Гисла открыла глаза, закатное солнце освещало вытоптанную поляну, вокруг которой располагались круглые хижины из бивней мамонта, покрытые шкурами. От поляны к склону горы тянулась тропа, уходящая в широкий чёрный провал пещеры с отпечатком красной ладони при входе.

Гисла молча смотрела в посиневшее бездыханное лицо Бьярги.

Подошли двое мужчин, схватили Ильву и оттащили в сторону. Её поставили на ноги, развязали, потом сорвали одежду и начали ощупывать и обнюхивать. Варвары о чём-то громко спорили и ругались, потом один набросил на Ильву шкуру, одной рукой закинул её себе на плечо и куда-то унёс.

Иногда к пленницам подбегали дети, тыкали в них палками, смеялись и бросали камни. Охранявшие кроманьонок воины смотрели на них завистливо и жадно, а, слыша их стоны и проклятья, громко хохотали и о чём-то оживленно переговаривались.

Здесь было много питекантропов, ходивших на полусогнутых ногах и с опущенными глазами. На их лицах и руках были какие-то тёмные рисунки и метки. Рабы носили тяжести, и на них всё время кричали и постоянно били.

Начинались сумерки, и жители поселения стали собираться на поляне вокруг большого костра. Они зажгли факелы и начали гортанно и протяжно петь, медленно двигаясь по кругу и постепенно ускоряя хоровод вокруг огня. В основном это были молодые женщины, раскрашенные красной охрой. Некоторые держали в руках какие-то погремушки, которыми ритмично трясли.

На огромной шкуре пещерного медведя несколько рабов принесли и опустили рядом с костром невысокого толстого старика в почерневшей накидке и с квадратным кожаным покрывалом на голове. Шаман тяжело встал и с неподвижным, недовольным лицом, подошёл к лежащим на земле пленницам. Он ткнул в кого-то из них пальцем и что-то прохрипел. Танцевавшие грубо подняли Хильду с Гислой и потащили их к страшной пещере. Гисла зажмурилась.