Северный ветер

Амаранта вылила ведро холодной воды на голову Красавчика, набрала еще и поставила рядом.

— Дальше сам.

В шатре накрывали на стол, то есть на пол, расставляя тарелки с яствами. Посуды и еды казалось подозрительно много, наверное, ждали гостей.

— Пери — очень смелый, — сказал Фарсид полувопросительно по-эймарски.

— Это почему?

— Он не боится боли.

— Да, боли он не боится, — подтвердила Амаранта.

Если бы все трусливые подлецы получали призы за терпение, то Красавчику досталось бы первое место.

* * *

Ближе к полуночи в шатер Фарсида набилось с десяток незнакомых мужчин. Они приходили; болтали, ели, уходили, и тут же появлялись новые лица. Детей и старухи не было — их приютили соседи. Амаранта сидела в дальнем углу вместе с Фати и ела с ней из одной тарелки. На этот раз Харита приготовила вкусное блюдо, потушив мясо в молоке с пряностями. Куски приходилось брать руками. Моран предпочла бы вилку, но столовых приборов у кочевников не водилось. Посреди шатра высилась стопка лепешек, тонких, как бумага, испеченных на специальных круглых камнях.

Красавчика посадили на видное место, но есть запретили. Нелюдь сидел не поднимая глаз, сжав губы в тонкую линию и смотрел на свои ноги. Сколько же грязи было в его волосах, если до мытья они выглядели серыми и жидкими?! Сейчас легкие пушистые пряди серебристого цвета колыхались от малейшего ветерка, то падая на лоб, то отлетая в сторону; огонь танцевал в изгибах браслетов на руках, и даже грубая роспись на теле выглядела уместной по контрасту с нежными чертами лица Лу. «Не напрасно его так прозвали», — думала Амаранта, — «он красив, точнее, был таковым в юности, пока не превратил себя во что-то странное».

Харматанцы млели от пойла янтарного цвета, разливаемого в плоские чашки без ручек и от непривычного ощущения сытости. Женщинам не наливали — они довольствовались водой и кислым напитком из кобыльего молока.

— Фати, дай мне! — шепнула Моран, указывая на чашку Кавира, как раз вышедшего на улицу.

— Нельзя! — испугалась вдова, — для мужчин!

— Чем я тебе не мужик, мне можно, — пробормотала Моран и умыкнула питье, протянув руку за спиной Фати.

Глотнув, она вздрогнула от неожиданности. Понятно, почему тара такая маленькая! Здесь же крепость, как у… Как у напитка мандрагоры, которым угощал Лето, вот на что походило пойло! Только в составе другая трава, местная, отличающаяся на вкус. Амаранта допила до дна и вернула чашку на место. Фати тут же подхватила кувшин и наполнила ее, сделав вид, что так оно и было. Кто-то смотрел. Фарсид, перестав жевать, уставился на Моран в ожидании. И чего? Обморока? Амаранта продолжала есть, замечая, что вдова подкладывает в ее сторону куски помягче.

Кочевники не уродливы, если к их внешности привыкнуть. Чем плоха Фати? У нее круглое скуластое лицо, большие карие глаза, прямые черные волосы и была хорошая фигура, если судить по одежде, доставшейся в подарок. А еще она услужливая и ласковая, если на нее не кричать, как это делает Харита. А вот жену Кавира Амаранта считала непривлекательной — слишком примитивная у нее внешность и нос расплющенный. «Дайла, маленькая игрушка Фарсида — плоская, как доска, и настолько забитая, что я и лица ее вечно не вижу. Возможно, на вкус харматанцев все наоборот, и Фати — уродина. А меня разморило», — подумала Моран.

Хозяин и гости о чем-то оживленно договаривались. Сури, закрыв лицо руками, плакала, все громче и громче, пока Фарсид на нее не прикрикнул. Кавир, успевший вернуться, сидел мрачный и раздувал ноздри от сдерживаемой злости.

— Фати, что происходит?

Она только грустно вздохнула. Кочевники торговались, считая на пальцах неведомую выгоду и тыкая в Красавчика. На Амаранту тоже показывали, но Фарсид отрицательно тряс головой. Спор продолжался долго, но закончился всеобщим согласием. Гости подняли чашки с напитком и начали прощаться. Сури увели. Харита ползала на коленях, собирая пустую посуду. Зазевавшаяся Фати, получив тычок в плечо, стала ей помогать.

— Иди! — приказал Фарсид Кавиру.

— Нет, — ответил он не менее твердо.

Старший кочевник опять начал орать, упоминая имя жены сына, а Кавир ему вторил не менее дерзко, пока не схлопотал по зубам. Вытерев окровавленный рот, Кавир ушел и снова выкрикнул «нет» уже на улице. А женщины исчезли, едва Фарсид повысил голос. В шатре остались хозяин, Лу и Амаранта.

— В твоем племени женщины пьют кровь Хармы? — спросил он у пленницы.

— В моем племени Хармы нет.

— Харма — везде! Пей! — Фарсид налил полную чашку крепкого зелья и протянул Моран.

— И выпью.

Выдохнув, она опрокинула напиток залпом и постаралась не показать, насколько перехватило дыхание. Харматанец приподнял голову пленницы и внимательно посмотрел в глаза. «Я выпила слишком мало до, и слишком быстро после, чтобы ты хоть что-то заметил», — мысленно ответила ему Амаранта. Конечно, Фарсид ее не услышал, но пришел в изумление. Оставив Моран в покое, он отцепил цепь Лу от центрального столба.

— Пойдем, Пери.

— Верни им слово, которое дал. Я не буду этого делать.

На какое-то мгновение Амаранте стало нелюдя жаль: он говорил очень серьезно, а на бледных щеках Красавчика появились розовые пятна.

— У тебя не было женщин, Пери? Никогда?

— Были. Но я не буду этого делать, — повторил Лу.

— Вставай!

Красавчик поднялся и обреченно пошел за Фарсидом. Моран прилегла, положив гудящую голову на руку. Она думала не о Лу, а о Ханлейте. Эльф прожил с кочевниками больше десятка лет… Может, пятнадцать, двадцать. Он взрослел среди этих полудиких, откровенных в любви людей. Наверняка, он становился заложником подобных сделок не раз, не два, а постоянно! Как говорил Красавчик? «Свежая кровь в жилах потомства?» Тогда сколько зеленоглазых полуэльфов кочует сейчас по просторам пустыни? «Им понравился Лу… А что говорить о Хане?!»

У колодца Харита звякает посудой, с улицы доносится отдаленный гул. Что это? Голоса? Где-то далеко невидимые кочевники одобрительно шумят и стихают в ожидании неведомого действа. Вот, опять. Соревнование, игра? Возможно. А сердце зачем-то скачет прямо в горле, подгоняя дыхание. «Я же ревную! Я просто задыхаюсь от ревности! Я ненавижу каждую женщину, что живет на земле Хармы, за то, что Ханлейт мог ее касаться. И Гервант еще утверждал, что Хранители дают обет целомудрия?! Какая чушь! Галар был искусен в постели, но куда ему до страсти Ханлейта, его чувственности и опыта! Я не задумывалась — отчего он такой, но теперь я знаю… И я ревную мертвого!»

Амаранта закусила губы и несколько раз с силой ударила кулаком по земле, чувствуя, как податливо проваливается песок под мягкой шкурой. Она ничего не может изменить! Достать Хана с того света — не может, убить Императора, кем бы он ни был — не может; она даже не может покинуть эту проклятую страну, куда ее насильно притащили! Зачем, для чего было возвращаться?! Королева Амаранта умерла, а слабое существо с цепью на ноге заслуживает только презрения!

В шатер неслышно вбежала Фати, проворная, несмотря на беременность. Каким-то шестым чувством догадавшись, что пленнице плохо, она села рядом и обняла. Моран до боли прикусывала с внутренней стороны щеки, вытирала редкие слезы, набегающие на глаза, и никак не могла взять себя в руки, — настолько ее расслабили крепкое пойло и чужое сочувствие.

— Он вернется! — прошептала Фати по-своему, но Амаранта ее поняла.

— Кто? Хан?! Нет!

— Ему будет приятно. Не страшно.

— Ты про Лу? Да мне плевать на него! Он получил то, что заслуживает!

Фати озадаченно умолкла. Это отрезвило.

— Тебе помочь чем-нибудь?

Моран показала на пол: исчезла только грязная посуда, а недоеденная еда осталась.

— Не надо, Фарсид придет.

— Где Сури? С другим? Потому, что не может зачать, как ты?

— Сын Гайшита. Так надо, — Фати снова вздохнула и предложила — хочешь, я заплету тебе косы? Будет красиво!