Дети Шини (СИ)

Однако пока он, совсем зажарившись, стаскивал через голову пуловер, Амелин незаметно подобрался ко мне сзади и, по-наглому выхватив из моей руки пару валетов, вместо трех, с которых я собиралась пойти, кинул в центр на ковер перед Марковым.

От неожиданности я обернулась и, чуть было не стукнулась с ним лбом. Хотела возмутиться, но он, предчувствуя мою реакцию, сразу отпрянул.

Настя радостно захихикала.

Марков поднял голову, неодобрительно посмотрел на нас и снова воткнулся в свой веер. Затем, побил валетов двумя маленькими козырями, и я тут же подкинула своего третьего.

- Черт. Не могла сразу с трех сходить? - зло проворчал он и забрал всё.

Амелин довольно кивнул и, пока Марков разворачивал в руке новые карты, заполз на четвереньках ему за спину, заглянул через плечо и, рьяно жестикулируя, стал подавать какие-то странные знаки.

Настя снова едва слышно захихикала.

Марков же, услышав эти писклявые сдавленные звуки, резко поднял глаза и застукал Амелина с поличным. Однако какое-то время терпеливо, но осуждающе наблюдал за тем, как тот хлопает себя по груди и растопыривает пальцы, складывая из них крестики и ромбики.

А когда Амелин понял, что попался и стыдливо спрятал руки за спину, мы с Настей не выдержали и расхохотались уже в голос.

- Да я просто, - начал он неловко отмазываться, тоже едва сдерживая смех. - Это я так. Ничего такого. Это я Тоне в любви объясняюсь.

И снова шутливо приложил руки к сердцу, делая вид, будто посылает его мне. Но Марков оставался строг и непоколебим:

- Нечего меня тут за дурака принимать. Я и так всё вижу.

И после слов "всё вижу" нас троих разобрал такой искренний смех, что мы около минуты не могли успокоиться.

- Так, - Марков пихнул Амелина в плечо, - немедленно отлезь. И не подсказывай ей больше. А ты, Осеева, сейчас поплачешь у меня.

- Не дождешься, - я всё ещё смеялась. - Я никогда не плачу.

- Не может быть? - изумился Амелин, точно не поверив своим ушам.

- Я тебе уже говорила.

- Как же ты живешь?

- Завидую тем, кто умеет не плакать, - со вздохом сказала Настя, накручивая с двух сторон свисающие с плеч волосы на пальцы.

- А я вот с трех лет не плачу, - похвастался Марков, кажется, сам себе не особо веря.

- Ну, сравнил, - сказал Амелин таким тоном, словно нам всем до Маркова, как до Луны. - Ты - мужик. Кремень, закаленная сталь, а Тоня - девушка. Впечатлительная и ранимая. Ей вредно не плакать.

- Это Осеева ранимая? - ядовито хмыкнул Марков. - Да она пуленепробиваемая, огнеупорная и водоотталкивающая.

- Ну, вас, - отмахнулась я. - Обсуждать больше нечего?

Марков просто пожал плечами и включился в игру, а Амелин задумался, и когда ему кидали карты, страшно тормозил, ошибаясь теперь уже не специально.

- Уснул что ли? - наконец, окликнул его Марков. - Или строишь планы, как заставить Осееву плакать?

В ответ Амелин потряс головой, точно только очнулся и, рассеяно перехватив мой вопросительный взгляд, быстро кивнул:

- Угадал. Именно это и собираюсь сделать.

- Пальцы ломать будешь или щекотать? - у меня всё ещё было отличное настроение, потому что я совершенно отвлеклась от разговора с Якушиным.

- За кого ты меня принимаешь? - он снова был собой: глаза полны невинности и притворства. - Никакого членовредительства. Просто сижу и гадаю, есть ли у нас лук.

- Лук? - удивилась Настя. - Репчатый? Нет, и не было. А тебе зачем?

- Да, вспомнил вот, раньше, когда бабушка лук резала, то всё время горючими слезами рыдала.

==========

Глава 31 ==========

Из подвала парни вернулись ещё нескоро. Пришли и сразу на кухню, по холодильнику шариться, а когда мы услышали внизу голоса и раскатистый гогот Герасимова, то сразу сообразили, что происходит.

И Марков, позабыв про свою ногу, со скоростью гепарда рванул спасать еду. И разразился такой скандал, какого за всё время нашего пребывания в Капищено ещё не было. Даже разбитые очки не в счет.

Оказалось, что они, пока бродили в подвале, решили "продегустировать продукт" и так надегустировались, что Герасимов уже едва разговаривал, а Петров с Якушиным только смеялись над всем подряд.

Над тем, как Марков орал, что они сожрали две последние банки тушенки, над Герасимовым мычавшим, что он большой и его организм должен питаться. И снова над Марковым, сующим им в нос свои записи с расчетом еды по дням и обзывающим их тупым стадом.

Петров качался на табурете и едва не падал, а Якушин красный и взъерошенный, как Петров в своём обычном состоянии, подпирал стенку возле раковины.

И стоило Маркову сказать хоть слово, как у Петрова, перекашивалось лицо, и он, хоть и кусал губы, и даже держал руками щёки, чтобы они прекратили растягиваться в улыбку, ничего не помогало.

Всхлипнув раз, другой, третий, он начинал молча трястись всем телом, беззвучно рыдая, и Якушин, глядя на него, тоже сразу дико заходился, закрываясь рукавом.

Он всячески пытался отвернуться и не смотреть на побагровевшего от злости Маркова, но как только перехватывал взгляд содрогающегося в истерике Петрова, они оба снова начинали безудержно ржать в голос.

И мы с Амелиным, уже начавшие смеяться над Марковым во время игры, и теперь вспомнившие его "я всё вижу", рыдали вместе со всеми. Это был глупый, почти беспричинный смех, но чем больше Марков злился, тем сильнее мы вчетвером хохотали.

Петров, упав лицом вниз, распластался на столе и бился на нем. Якушин сполз спиной по стене возле раковины, и закатывался, закрыв лицо ладонями.

Я непроизвольно уткнулась Амелину в живот и всхлипывала там, каждый раз силясь сказать, что у него сейчас реальный шанс увидеть как я плачу, но из-за каждой следующей волны хохота не в состоянии произнести ни слова.

Один только Герасимов невозмутимо стоял, опершись о холодильник, и хладнокровно соскребал вилкой остатки жира со стенок банки. А Марков, хоть и понимал, что мы смеемся над ним, так завелся со своими расчетами, что в голове у него что-то замкнуло, и он уже не мог остановиться, всё время повторяя "быдло" и "стадо".

А потом примчалась Настя, оглядела всю эту картину и, взвившись, точно фурия, истошно закричала, размахивая руками и переходя на визг: