С историей на плечах

За спинами сидящих неслышно ходил бармен и доливал в рюмки тот напиток, что там оставался. Смотрю, а у Игоря Ивановича он каждый раз спрашивает, чего ему налить. Всем наливал без вопросов, а у него спрашивал. Это означало только одно — гости на самом деле не пили, а отпивали по глоточку. Осушали питейные емкости только в том случае, когда хотели перейти на другой напиток. А мой начальник каждый раз все заглатывал до дна.

— Да они только пригубливают! — воскликнула я, поняв промах Игоря Ивановича.

— Что? — протянул он, уставившись на меня непонимающими, мутными глазами.

— Хватит пить!

— А я что? Я ничего. Лишь бы не обиделись.

— Не обидятся, — после этого я взяла под контроль действия кельнера в отношении своего начальника, а его самого прислонила к спинке стула, чтобы он незаметно вздремнул.

Через полчаса ему полегчало, но он, бедный да несчастный, больше не пил и не ел. Совместными героическими усилиями мы были готовы к своему выступлению, когда часа в четыре утра подошла очередь и нас представили:

— Гости с солнечной Украины! Аспирантка господина Клейса Любовь Овсянникова со своим заведующим лабораторией Игорем Коваленко.

Переговоры Игоря Ивановича с Клейсом о соискательстве прошли благополучно, и он с энтузиазмом взялся за подготовку к сдаче кандидатского минимума — трех обязательных экзаменов: спецкурс, философия и иностранный язык. Не знаю, на что он рассчитывал. Если курс философии, который составлял диалектический и исторический материализм, можно было выучить, а о спецкурсе просто договориться с будущим руководителем, то иностранный язык оставался почти нерешаемой проблемой. Смешно же думать, что 55-летний мужчина, не имеющий навыков обучения, мог его выучить так, чтобы предстать перед серьезной комиссией.

Видимо, с целью облегчения своей участи он и решил задобрить Клейса, для чего в июне следующего года пригласил его в Днепропетровск. Программу пребывания у нас высокого гостя Игорь Иванович составил обширную и насыщенную. Уж не знаю всех пунктов, но общее время ее выполнения занимало четыре дня. Начиналось все пикником в районе одного из днепровских островов, где затевалась рыбалка и уха, сваренная на костре.

Конечно, мы все, ученики Клейса, взялись помогать принимающей стороне. Анатолий Михайлович занимался гостиницей и «пробил» отличный номер в гостинице «Днепропетровск», располагавшейся в живописном месте на Набережной Ленина в минуте ходьбы от Днепра. Константин Вячеславович — моторной лодкой и рыболовными снастями, выбором места для отдыха. А я — продуктами для обеда и приготовления ухи, поскольку была вписана в пикник в качестве куховарки.

Остальные мероприятия генерального плана меня не касались. Коваленко разъезжал на своей «Волге» как кум королю, сам встречал Клейса в аэропорту, возил по городу и окрестностям, кажется, сразу по приезде принимал у себя дома. Всему этому свидетелем я не была, знаю понаслышке.

Так вот утро того дня, что был посвящен выезду на природу, выдалось чудесное, солнечное, но не жаркое — как раз то что надо. Сбор был назначен на девять часов. Я успела сбегать на рынок, купить местных деликатесов и свежих овощей, которые только начали появляться, в частности сала и чеснока. Явилась в назначенное место, на набережной напротив гостиницы, с сумками, одета в полупляжный, полутуристический наряд. Остальные уже были там, тоже нагружены домашними яства от своих жен. Решили, что за гостем пойдет Ступницкий, благо, недалеко — перейти через дорогу. И скоро они вместе присоединились к нам. Компания в составе пяти человек разместились в одной лодке. Поехали.

Пока мужчины освежались в воде, плавали наперегонки и затем изучали окрестности необитаемого острова, на который мы приехали, я разобрала сумки, изучила их содержимое, приготовила завтрак, выложила на скатерть разные вкусности, такие как котлеты, вареные яйца, зелень, молодые огурчики, свежий лук и чеснок. А также порезала сало, которого Клейс никогда не ел и даже не видел.

— Не, — вредничал Анатолий Михайлович, видя, что Клейс ест сало просто с черным хлебом, — вы его с чесночком ешьте! Так вкуснее. Вот так, — и он энергично подавал пример.

— Наша не еля чесночок, — отнекивался гость. Но оборона его была непродолжительной. После пары стаканов сухого вина он уже поглощал хрустящие зубчики молодого чеснока и твердил: — О есс, это есть скусная!

Короче, завтрак гостю понравился. Потом он сидел на бережку, подтянув колени и обхватив их руками, смотрел на реку. Солнце освещало его непокрытую лысину, а он только жмурился от наслаждения. Мы со Ступницким бродили по острову, присматривались к кустам и собирали дровишки для костра, а остальные поехали ловить рыбу. Каждый занялся своим делом, так прошло немало времени.

Когда сооружение очага было закончено, Анатолий Михайлович поплыл к рыбакам за первой порцией рыбы — пора было затеваться с ухой. А я склонилась над кастрюлями — чистила овощи.

— Ой, ой! — услышала я сзади. — Мая уже умирайт...

Я обернулась: бедный Клейс обхватил живот руками и раскачивался из стороны в сторону. Он был чуть живой, бледный, с прорисованным на лице страданием.

— Что случилось? — я боялась двинуться с места, казалось, он от одного веяния воздуха упадет или рассыплется.

— Моя бегаль, бегаль...

— Куда?

— В куста бегаль, живот болеля.

На том наш пикник и закончился. Рыбу выпустили в воду, Клейса отправили в гостиницу и Коваленко срочно привез к нему врача — свою жену. К вечеру больному полегчало, но он не пожелал продолжать отдых, безотлагательно вылетел на Ленинград, добираясь домой ночными рейсами, да еще с пересадками.

И несмотря на то, что жена Коваленко поставила диагноз «солнечный удар», он впоследствии твердил мне: «Чеснока живот болеть, ево нельзя кушать», от чего я краснела и чувствовала себя виноватой, что купила и выложила на стол такой вредный овощ.

Позже, в последнее лето моей аспирантуры, Ильмар Романович помог мне показать маме Таллин. Он опять устроил нас в «Олимпии», возил на экскурсии, показывал морской порт и знаменитый паром «Эстония», который в годы перестройки затонул без видимых причин. Наверное, как и все аварии того времени, это была диверсия.

Клейс сделал неимоверно много для успешного завершения моей диссертации, но превозмочь внешние обстоятельства не смог и сам от них пострадал. Как заведующего кафедрой политехнического института его бы никакие неприятности не зацепили, но он, как и все в Эстонии, работал на двух работах, и вторым местом его работы было многострадальное КБ «Дезинтегратор». А эту организацию немилосердно громили в связи с надуманным делом Хинта. Неприятности были крупные. Может быть, спасением могла бы стать его верная высокопоставленная жена, но партия в то время уже теряла авторитет. Вскоре и сама Хэля осталась без работы. К сожалению, в том круговороте катастроф мы все были, как щепки, разнесенные в разные стороны, и потеряли друг друга из виду. Только в памяти осталась его щупленькая фигура с широким бледным лицом и узкими глазами, кажущимися прищуренными.

Печальная это история. И все же спасибо Богу, что мы жили в одно время и работали вместе.

Йоханнес Хинт

Второй раз ехать в Таллин я должна была в июле 1980 года. Собиралась с приподнятостью и энтузиазмом. Запредельного летнего зноя в те годы не наблюдалось, и лето всегда было просто приятным сезоном. Но все же июль есть июль, он оставался самым жарким месяцем, и от его настойчивого солнца хотелось скрыться, убежать из города с раскаленными камнями и упрятаться в село, на открытые просторы с травой и свежими ветрами. Увы, с окончанием студенчества такой возможности больше не было. Зато теперь я ехала в Прибалтику, в чудную страну прохлад, раскинувшуюся на балтийском побережье, овеянную средневековыми легендами. Тихо реяли высокие облака, обгоняя друг друга и меняя свои контуры.

Носясь между двумя корпусами института (главный, проектно-технологический, занимал угол площади Ленина и центрального проспекта, слева от памятника Ленину, если смотреть на ЦУМ; а наш, научный, был в новом здании на проспекте Правды, напротив трубопрокатного завода имени Ленина), я то оформляла учебный отпуск, то получала отпускное пособие. Однажды, пересекая площадь Ленина, встретила своего лечащего врача Медведовского Илью Михайловича.