Случай

— Погаси свет! — сказал он.

— Нет! — крикнул Витек. — Ты убедил меня, что есть вещи, в которые можно верить! Я тебе поверил! Я тебе поверил!

— В чем дело? — спросил Вернер.

Витек объяснил, в чем дело. Что забрали ребят. Что на его глазах взяли его девушку. И что незадолго до этого он сказал про книжки Адаму. Сам сказал.

— Такое нельзя откладывать, — сказал Вернер и позвонил Адаму. Тот, услышав голос Вернера, ответил, что Кристины нет дома.

— У нас дело. Можно прийти?

Раздеваться они не стали. Витек даже не присел. На столе царил беспорядок, какой сопутствует дорожным сборам. Кристина уехала с внучкой в Рабку.

— Он рассказал тебе о каких-то харцерах, — начал Вернер, — их арестовали, нашли литературу, он полагает, что информация пошла от него.

Адам подошел к письменному столу.

— Наивные вы люди, — сказал он и набрал номер. Поговорим с кем-то о вчерашнем заседании, затем спросил про харцеров. Представил это дело как не стоящее внимания — собеседник, кажется, с ним соглашался — и, положив трубку, взглянул на Витека.

— Надеюсь, их выпустят. Ну что, все в порядке?

Но Витек — он по-прежнему стоял не снимая куртки — вовсе не считал, что все в порядке.

— Это борьба, — сказал Адам.

— С харцерами?

— И с ними тоже!

Вернер покачал головой. Адама, должно быть, это разозлило — он понимал, что Вернер имеет в виду, — и резко повысил голос:

— Тебе что-то не нравится? Тогда почему ты не с ними? Почему не разносишь книжек?

— Насмотрелся на борцов. Хватит, — сказал Вернер.

— Нет, не потому. Они тебе ненавистны. Ты стоял себе в сторонке и думал, что этого достаточно, что ты чист. Но тут появились они, и ты понял, что нет, не так уж чист, и оправдание для себя труднее найти.

— Да. Я ни вас не люблю, ни их.

— Однако же когда случилось что-то конкретное, ты пришел сюда!

Витек в разговор не вмешивался, а эти двое распалялись все больше. Вернер машинально играл лежавшим на столе брелоком на длинной золотой цепочке, Адам схватил его, цепочка лопнула, брелок остался в руке Адама. Они успокоились на миг, вспомнили о Витеке.

— Ты видел, что там внутри? — спросил Вернер.

— Нет, — Адам смотрел на брелок. — Я никогда его не открывал.

Он с трудом отыскал замочек, открыл.

— Покажи ему, — сказал Вернер.

Адам повернул к Витеку золотую вещицу. Внутри была любительская фотография всей троицы: Адам, Кристина и Вернер. Молодые. Улыбающиеся…*

^[4]

Бузек навестил отца в больнице. Рука не заживала. Бузек был человеком чести; нагнувшись над кроватью, он сказал:

— Я знаю, чьих рук это дело.

— Откуда? А где Вера? — спросил отец: он знал, что Вера действует на сына успокаивающе.

— Снова поехала в Лодзь. Мне надо ее встретить, — сказал Бузек, ожесточась еще больше.

Чушку выпустили на следующий день, но она то ли не захотела, то ли не смогла встретиться с Витеком. Однако в аэропорт его проводила. В автобусе рассказала, как с ней обращались в КПЗ, а когда они вышли, Витек спросил:

— Как они допрашивают? Что делают? Тебя били?

— Да нет же. А ты что, никогда не сидел?

— Так сложилось.

— И уже никогда не сядешь, верно? — Чушка пронзила его взглядом. — Скажи, ты не имеешь никакого отношения к тому, что меня отпустили?

Витек замялся. И тут его окликнули коллеги из молодежной организации, тоже улетавшие во Францию.

— Я подожду здесь, — сказала Чушка.

Витек поздоровался. Он знал не всех. Лысеющего блондина удержал за руку.

— Мы знакомы…

— Да, — сказал блондин. — По больнице.

— Верно, — подтвердил Витек. Это был директор центра для наркоманов, которого заперли тогда в клетке.

— Старик, я очень тебе благодарен. А там, знаешь, скандал на скандале.

— Что-нибудь серьезное?

— Парень, один из бунтарей, пырнул врача вилкой. А вчера приехал сын того врача, ну и врезал парню…

К ним подошел руководитель группы. С паспортами в руках. Раздал их. Витек взял свой паспорт и хотел вернуться к Чушке, но руководитель задержал его.

— Возникли сложности, — сказал он. — Начались беспорядки. Стачки в Свиднике, что-то в Люблине. Там наши люди. Шеф отменяет поездку. Отправитесь туда.

Он пересчитал всех глазами и задержал взгляд на низеньком бородатом деятеле.

— Шеф попросил Юрека объяснить во Франции ваше отсутствие. Материалы у тебя?

Юрек кивнул, а Витек не стал больше ждать. Подошел к Чушке.

— Я не еду, — сказал он, радостно улыбаясь. Чушка посмотрела на него по-прежнему холодно и отчужденно.

— Не ищи меня больше, — сказала и ушла.

И Витек остался один со своей радостью, с улыбкой, сползающей с лица.

Случай второй (Przypadek 2): Ну а если бы Витек не вскочил?

Так могла бы сложиться судьба Витека Длугоша, если бы ему удалось догнать поезд, отправлявшийся из Лодзи в Варшаву. Возможны какие-то варианты, но коль скоро он вскочил в поезд, все произошло именно так. Ведь в последнем вагоне стоял Вернер, и он улыбнулся, увидев, как Витек чертит пальцем крест на запотевшем от дыхания стекле. Ну а если бы Витек не вскочил?

Если бы наш знакомый охранник с железной дороги быстрее выпил в тот день свой послеобеденный чай и оказался на перроне, а увидев, что за поездом мчится студент с болтающейся на плече сумкой, схватил бы Витека в объятья — и по долгу службы, и желая ему добра? Витек, верно, задыхался бы от ярости, а охранник узнал бы в нем того малого, которого он застукал недавно на том же перроне, и сказал бы ему: «Вы тут намедни нужду справляли, а теперь ишь чего надумали, на ходу в поезд вскакивать».

Допустим, было так. Теперь они стояли на перроне. Витек снова вырвался из рук охранника, но тот с воплем помчался за ним и схватил его, порядком уже вымотанного, — может, даже с помощью прохожих — в самом конце перрона. Витек до тех пор вырывался, бледный от ярости, пока машина с радиоустановкой, вызванная сослуживцами охранника, не положила всему этому конец.

В милиции Витек и не подумал раскаяться. Как некогда в истории с учителем, так и сейчас он не смог выдавить из себя сколь-нибудь вразумительных объяснений.

Сказал, что умер отец, что позарез понадобилось ехать в Варшаву; это, видимо, все же возымело действие, наказание ему назначили довольно мягкое — неделю общественных работ. Однако он не оценил этого, полагая, что наказан несправедливо. Среди задержанных был парень, который предоставил свою квартиру профессору из Варшавы. Этот профессор не читал уже лекций в обычном университете, но в разных городах Польши находились охотники его послушать. Лекции затягивались до поздней ночи, на них приходило много народу, и соседи посчитали, что нарушается гарантированное им конституцией право на отдых. Среди тех, кто был осужден на принудительные работы за пьянство и ночные дебоши, эти двое заметно выделялись; неудивительно, что их потянуло друг к другу.

Копая ямы под цветы, которым надлежало изобразить огромного орла на высоком откосе стадиона, они нашли старую бутылку, а в ней листок бумаги, на котором под датой «1957 год» было написано: «Мы — студенты четвертого курса. Через двадцать лет Владек станет вице-премьером, Сташек — министром, Кароль — главным редактором, а Янек будет жить за границей и зарабатывать сто тысяч долларов в год.

Бутылку выроем в апреле 1977 года.» Был уже май, значит, никто так и не вырыл бутылки, раз она продолжала лежать в земле. Засовывая бумажку обратно, они увидели несколько строк на другой стороне: «Откопал в 1975 году. Каждый вечер благодарю Бога, что у вас не получилось. Янек.» Они вложили листок в бутылку, а бутылку закопали. К концу недели Витек знал уже в Лодзи многих из окружения Марека.

Разумеется, он посетил ближайшее занятие подпольного университета. Серьезный молодой человек в черном облачении, с белым твердым воротничком священнослужителя, целый вечер посвятил принципу «не прибегай к насилию», причислив его к важнейшим общественным нормам. Когда все встали со своих мест, обнаружилось, что ксендз сидит в инвалидной коляске. Витек вызвался сам отвезти его. На вокзале у них выдалось немного времени, и Витек захотел узнать, означает ли принцип «не прибегай к насилию», что достаточно не убивать и не красть — и можно считать себя порядочным человеком. Так между ними — в ночной особой настроенности — завязался разговор о вере и Боге.