С историей на плечах

— А давайте запишем вас в «Стожарах», с этой передачи вы и начнете.

В то время я вела на Днепропетровском государственном телеканале — ДТРК — литературно-просветительскую программу «Стожары», утвержденную в министерстве по моей концепции. И хотя ответственным по ее выпуску был назначен штатный редактор студии, творческая инициатива всецело принадлежала мне.

— С какой передачи? — насторожился Владимир Иванович.

— Назовем ее, например, «Детские песни Ярцева», — принялась я импровизировать. — Или «Песни Ярцева о городах». А?

— О городах — это хорошо! — подхватил он и, загибая пальцы, начал тут же вспоминать, сколько у него есть песен о городах.

— А детские-е…

— Нет-нет, для них надо искать детей-исполнителей. Где я их возьму? — он уже был во власти идеи. — О, даже списка собственных песен у меня нет!

Мне показалось, что он нарочно хохмит, сгущает краски, и я рассмеялась:

— Тогда начните со списка.

Время пролетело быстро, материал для статьи я набрала. Даже мое неожиданное предложение снять Ярцева в «Стожарах» как бы не осталось висеть в воздухе — мы решили, что я прокручу за кадром песню «Город вечной зари», которую Владимир Иванович написал в честь 200-летия Днепропетровска, в ближайшей передаче о Селезневе, тем более что Михаил Сергеевич был автором текста. Передача о Михаиле Сергеевиче приурочивалась к его 80-летию, и поздравление песней было как нельзя более кстати. Я попросила у Владимира Ивановича кассету с записью, и он мне любезно дал, предупредив, что она у него единственная.

— Я верну в тот же день, как мы запишемся, — пообещала я.

— А вы делаете дубликат передачи для себя?

— Не всегда, чаще записываю дома с эфира. А что?

— А то принесли бы и показали, как у вас получилось подарок от меня Селезневу сделать.

— Ой, — я всплеснула руками. — Тогда мне придется срочно статью писать.

— Почему?

— Чтобы не ездить дважды. Заодно покажу вам ее наброски.

— Можно не торопиться со статьей, — Владимир Иванович достал лазерный диск, покрутил его в руках, затем, словно решился после долгих раздумий, протянул мне: — Возьмите. Это подарок от меня.

— Что здесь? — невольно вырвалось у меня.

— Дома услышите.

… Колонки, включаемые по большей части, когда на компьютере ставились игры для моих племянниц, разносили по квартире звучание неповторимого ярцевского голоса, бархатного, обволакивающего, дурманящего любовью к жизни, к родной земле:

Отцветет да поспеет на болоте морошка,

Вот и кончилось лето, мой друг,

И опять, он мелькает листопад за окошком,

Птицы желтые вьются вокруг…

Волнующие стихи Николая Рубцова довершали впечатление от песен, непередаваемое словами. Хотелось плакать и лепетать что-то признательное, нежное, беспомощное. Порыв был непреодолимым. Под аккомпанемент музыки на душу ложилась печаль слов о вечном прощании, вечном расставании, сопровождающем человеческую зрелость:

Мы с тобою как разные птицы.

Что нам ждать на одном берегу?

Может быть, я смогу возвратиться,

Может быть, никогда не смогу.

Я набрала номер телефона Владимира Ивановича, и когда он отозвался, поднесла трубку к динамику. Подержала так несколько секунд, и только потом спросила:

— Алло, вы меня слышите? — я знала, что голос мой приобрел низкую тональность, как всегда бывает при эмоциональном напряжении, знала и то, как возбуждающе он действовал в такие минуты на слушателей, поэтому старалась говорить коротко.

— Да, — ответил он.

— Спасибо вам.

— Нравится? — спросил Владимир Иванович, польщенный произведенным эффектом: он-то мог составить цену моему голосу — так звучащему.

— Не то слово! Вы — волшебник.

***

У меня было все для того, чтобы передача о Селезневе стала для него действительно подарком. Ну, о припасенной песне я помалкивала, а Александру Кравченко — еще один подарок юбиляру — хоть и спрятать никак не могла, зато не разглашала, с чем она пожаловала. Работали мы в студии.

Когда пошла запись и на камере загорелся красный огонек, Михаил Сергеевич, утомясь подготовкой, как-то враз расслабился, приобрел умиротворенное выражение и приготовился внимать. Я растерялась: эдак из него слова не вытянешь, он заранее настроился наблюдать за нами, лишь умные его глазки с хитреньким прищуром перебегали с одной на другую. Какое тут раскрытие образа, какие разговоры о творчестве, о принципах? — он ждал праздника.

Пришлось сделать вступительное слово чуть более пространным, чем я планировала, и рассказать о годах нашей совместной работы в институте, о вечерах, торжественных моментах отшумевшей жизни. Затем сказала, что не одна я считаю его своим учителем, но вот и Александра Петровна… И попросила ее тоже сказать несколько слов.

Она написала к юбилею Селезнева хорошие стихи, и мы решили их тут презентовать. Давно замечено, что рифмованное слово быстрее привлекает внимание, чем проза, тем более что Александра Петровна — прозаик, и это добавляло красок ее поэтическому поздравлению.

Не сбавляя темпа, я дальше рассказала о том, как когда-то праздновался юбилей нашего города, его 200-летие, и как все творческие люди откликнулись на это событие. Михаил Сергеевич мягко улыбался и все никак не мог понять, куда я клоню. По-моему, он тогда начал было вспоминать свои стихи, посвященные этой дате, поймал себя на том, что позабыл их, и приготовился — если с моей стороны последует провокация — отбиться чем-то другим. Но я вдруг поведала историю создания песни «Город вечной зари» и объявила, что юбиляра поздравляет композитор Владимир Ярцев.

В эфире разлился чарующий голос певца, на экране замелькали виды Днепропетровска, а я в паузах комментировала:

— Владимир Ярцев — гордость Днепропетровска. Он не только воспевал его в своих песнях, но и создавал, проектировал — микрорайон «Коммунар», генплан и благоустройство цирка, горисполкома и многое другое.

Михаил Сергеевич взволнованно затеребил лежащую на столе книгу, и я поняла, что теперь он, наконец, выступит.

Не помню, как мне удалось быстро справиться со статьей о Ярцеве. Обычно я долго вхожу в материал, «нагуливаю» настроение и только потом со скрипом начинаю писать, выпаливая затем все одним залпом. Но теперь я везла Владимиру Ивановичу и наброски статьи, и его кассету с записью «Песен о Днепропетровске», и запись передачи о Селезневе.

Дверь снова открыл сам Владимир Иванович. Я поздоровалась и, снимая башмаки, оборотилась в сторону кухни:

— Здравствуйте, Галина Михайловна!

— Ее нет, она кошечек кормит в подвале, — пояснил мне хозяин, и я готова поклясться, что его любимец, трущийся тут же у ног, на словах «кошечки» навострил ушки и замурлыкал.

Мы прошли в кабинет, и я протянула все, что принесла с собой.

— Это потом, я после прочитаю, — отодвинул Ярцев статью, а за нею и кассету со своей песней, и принялся хлопотать у видеомагнитофона с записью передачи о Селезневе. — Я тоже вам кое-что покажу. Но сначала посмотрим вашу работу.

Передача ему понравилась, и он сдержанно меня похвалил, затем спросил о Кравченко — он не был с нею знаком.

Он показал мне передачу, подготовленную Ириной Лизовенко, в которой он участвовал вместе с Фиделем Сухоносом — долгий, длящийся почти целый час, и приятный рассказ о поездке Владимира Ивановича в Австралию. В передачу много было вмонтировано фотографий и песен, исполняемых Владимиром Ивановичем прямо в студии.