Домбайский вальс (СИ)

Левич показывает Лесному, что на этой красивой ноте надо завершать, а то можно испортить впечатление. Но тут забунтовал зал:

- Пусть Зинка Перльштейн что-нибудь отчебучит!

Лесной показал Левичу, что остался один, последний, номер, и будем подводить черту. Левич согласно кивнул, не зная ещё, во что он вляпывается.

- Уважаемые зрители! - провозгласил Лесной. - А сейчас к вам обратится с приветственной речью товарищ Леонид Ильич Брежнев.

Зал насторожился, не зная, верить или не верить. В зале было неимоверно душно, винные испарения дурманили голову. И уже клонило в сон.

Перльштейн подошёл торжественно к микрофону, надулся пузырём, голову прижал к груди, пытаясь изобразить второй подбородок, поднял высоко брови, сделав их густыми, поднёс к носу ладонь, как будто это бумажка, по которой он читает текст, и голосом Брежнева сказал:

- Дорогие товарищи турисы и альпинисы! Поздравляю вас с днём...Ой, что-то тут такое непонятное написано буквами...Прошу перестать меня снимать, одну минуточку, я сейчас достану очки...- Перльштейн замедленно показал, как он прячет бумажку в боковой карман пиджака, достаёт из нагрудного карманчика очки, напяливает их на нос, заводя дужки за уши, достаёт спрятанную бумажку, подносит ладонь к очкам и продолжает читать: - Ага, вот теперь лучше видно...Поздравляю вас с днём по-обеды... Постой, о каком это обеде здесь написано? Я вроде уже обедал...

Это было так смешно, что несколько человек попадали со стульев. Надежда Ефимовна затревожилась и стала что-то горячо шептать мужу на ухо. Левич показал вышедшему в этот момент Лесному жестом скрещённых рук, что надо немедленно прекращать этот балаган. Лесной понятливо кивнул:

- На этом, - сказал он, грубо отодвигая плечом Перльштейна от микрофона, - наш концерт, друзья, закончен. - Все дружно, вразнобой, похлопали. - После небольшого технического перерыва будут - танцы до упаду! Попрошу мужчин сдвинуть кресла к стенам, часть можно вынести в вестибюль, часть переставить на сцену. - Анзор, что-нибудь бодренькое! - обратился он к баянисту. - Чтобы тело и душа были молоды.

Анзор заиграл "Марш энтузиастов" Исаака Дунаевского. Мужчины дружно взялись за дело. В ходе технической операции был обнаружен пьяный в зюзю Василёк, пригнавший военно-полевую кухню. Он сладко спал на полу, прижавшись спиной к стенке и подложив под голову сложенные ладошки. Попытка его разбудить не дала желаемых результатов. Два спасателя, руководимых Порфирием, отнесли его обмякшее тело в палату и уложили на койку, стянув с его ног кирзовые сапоги, и сильно удивились острому запаху сыра "рокфор", исходившему от его вспотевших портянок.

Через четверть часа в зрительном зале образовался круг, свободный от стульев, готовый для танцев. Девушки-девчонки замерли в ожидании приглашений, стоят в сторонке, платочки в углах теребя. Гармонист заиграл танго "Утомлённое солнцем". Левич пригласил Надежду Ефимовну. Солтан - бухгалтершу Зою. Лесной - врачиху Свету. Шарканье ног по полу производило очень импозантное впечатление. Поднятая танцующими пыль с пола достигала их дыхательных путей и заставляла грубые носы кавалеров и красивые носики дам недовольно морщиться. После танго был фокстрот, потом полька, краковяк и, наконец - вальс. Гармонист заиграл: "На сопках Манчжурии", потом: "В лесу прифронтовом", потом: "Дунайские волны". Пары кружились, как заводные, пыль поднималась столбом.

К микрофону подошёл Иван Краснобрыжий, он держал в руках гитару, с бантом. Он взял несколько меланхолических аккордов, Лесной объявил:

- А сейчас - дамский вальс. Дамы приглашают кавалеров.

Гармонист заиграл мелодию Юрия Визбора.

Надежда Ефимовна пригласила академика Неделю. Света пригласила Тониса, давно ждавшего этого момента. Бухгалтерша Зоя пригласила Солтана. Набралось в тесноте с десяток пар. Ах, как они красиво кружились! Мужчины придерживали большим пальцем руки, оттопырив мизинец, дам за вспотевшие спинки. Девушки и дамы непринуждённо клали свои тонкие руки на отставленные руки мужчин. Они картинно изгибались назад, отстраняясь от кавалеров изящным поворотом головы, чтобы не чувствовать запаха винного перегара, а левой рукой, с платочком, придерживали себя за юбки, чтобы, замлевши в восторге, не улететь за пределы Млечного пути.

Стайка девушек бросилась к Зинуру, но тот наотрез отказался.

- Милые девушки, я не умею танцевать, - сказал он. - Я могу оттоптать вам ваши очаровательные ножки.

- Этого не может быть, - перебивая друг друга, заверещали они, - ты так катаешься на горных лужах! Кто тебе поверит? Мы тебя научим.

- Нет-нет, увольте, - продолжал упорствовать Зинур, сонно улыбаясь.

- Ах, Зинур, какой ты противный обольститель.

Неожиданно появилась, как пух из уст Эола, тоненькая Даша Ваняткина и подошла с поклоном к Юрию Гавриловичу Лесному.

- Ты приглашаешь меня, милое дитя? - спросил удивлённый Лесной.

- Да, - просто ответила она, без жеманства.

И они закружились в вальсе. Кто-то заметил вслух:

- Смотрите, Пьер Безухов и Наташа Ростова танцуют на балу.

Иван Краснобрыжий тихонько напевал хрипловатым голосом:

Лыжи у печки стоят,

Гаснет закат за горой,

Месяц кончается март,

Скоро нам ехать домой.

Здравствуйте, хмурые дни,

Горное солнце, прощай,

Мы навсегда сохраним,

В сердце своём этот край.

Вот и закончился круг,

Помни, надейся, скучай,

Снежные флаги разлук

Вывесил старый Домбай.

Нас провожает с тобой

Гордый красавец Эрцог,

Нас ожидает с тобой

Марево дальних дорог.

Что ж ты стоишь на тропе,

Что ж ты не хочешь идти,

Нам надо песню допеть,

Нам надо меньше грустить.

Снизу кричат поезда,

Правда, кончается март.

Ранняя всходит звезда,

Где-то лавины шумят.

Последний куплет он пропел дважды. Все знали эту замечательную песню и стали подпевать Ивану, кружась упоительно в вальсе.

Говорят, попервоначалу песня эта называлась просто по первой строке: "Лыжи у печки стоят". А как побывал Юра Визбор в очередной раз на Домбайской поляне и услышь про эту рассказанную выше мною историю, так сразу и назвал свою песенку: "Домбайский вальс".

Хочу завершить свою непритязательную повесть простыми словами, похожими на монолог Пимена из трагедии "Борис Годунов": да, вот оно, последнее сказанье, и летопись окончена моя.

Эпилог-послесловие

И стало мне печально без полюбившихся мне героев. Думаю, что и тебе, мой дорогой читатель, грустно с ними расставаться. Поэтому я решил включить в творческую работу свою безудержную фантазию и проследить, хотя бы полунамёком, дальнейшее житьё-бытьё некоторых из них.

Донат Симанович, переместившись из Домбайской поляны в ущелье Адыл-Су, как и намечал, попытался совершить восхождение на одну из вершин в том районе, чтобы добавить к своему геройскому перечню зимнюю пятёрку, недостающую ему для получения звания мастера спорта. Сначала он планировал пройти маршрут по стене Донгуз-Оруна. А потом напарник по связке уговорил его сходить на Шхельду, что была под боком. И так вышло, что Донат сорвался и утянул за собой напарника. Тому ничего, а Донат сломал шейку бедра. Его упаковали и в Тырныауз. Там ему сделали гипс и на месяц уложили на больничную койку. В общем, кость срослась неправильно, и Донат сделался хромоногим. В Ленинграде, куда он вернулся к себе домой, ему предложили сделать операцию: сломать ногу и срастить её заново. Но Донат на это не решился: риск был большой. А с альпинизмом всё равно уж пришлось завязывать в любом случае. Так и остался Донат кандидатом в мастера спорта. Зато машина его ЗАЗ 965-М бегает до сих пор.