Змееносец. Сожженный путь(СИ)

И не войны, не мира, в тех сердцах, лишь тихая злоба, где то там, в далеких закоулках души, такой несчастной, и непознанной... Два мира, поделились меж собой, и нет покоя им, пока вода струится, и небеса плывут по небу, и солнце, восторгаясь, светит... Ничтожна та обида, и велики проклятия обоих, никто из них, так и не понял, что был всего лишь, частью, а не целым... Боже! Не промолчи, не безмолвствуй и не оставайся в покое. Боже ибо вот, враги твои шумят, и ненавидящие тебя, подняли голову... Боже мой! Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром. Как огонь сжигает лес, и как пламя опаляет горы, так погони их бурею твоею и вихрем твоим приведи их в смятение, исполни лица их бесчестьем, что бы они взыскали имя твое Господи! Да постыдятся и смутятся на веки, да посрамятся и погибнут, и да познают, что ТЫ, Которого одно имя Господь, Всевышний, над всею землею. И по милости твоей, истреби врагов, и погуби всех, угнетающих душу.... (Из псалом 82.)

Нет, они не скажут слова. Лишь маски на лице, печать и значимость, несут. А надобно, всего два слова, Во имя Господа.... И все... Оставьте, и не думайте о том, что вы святее, всех святых! ПУСТЬ БУДЕТ ДОМ, ОЧАГ, И РОД, ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ, ТОЛЬКО СЛОВО, всего два слова, ..... ВО ИМЯ ГОСПОДА... И все... Всего, два слова...

Граница Пакистана с Афганистаном. Перевал.

Всюду горы, и справа и слева, камень под ногами, песок во рту. Солнце будто искусственное, вроде яркое, а греет самую малость, или я очень замерз. Сухо и прохладно, в этих горах, всюду ветер воет... И день, какой-то серый, "муторный". Сколько можно прожить на земле? Сто лет, а может и не стоит того, видеть, страдать, чувствовать? Немногим лучше быть слепым, или глухим, весь мир полон красок, которые манят к себе, словно райские цветы. Когда откроются врата, загадочной бесконечности, ты уже не увидишь, не узнаешь, какого там, в ином мире. А он есть, этот мир? спросил себя Гнедин, тяжело ступая по горной тропе, что уходила вверх. И почему так сердце рвется, при виде этих огромных гор? Хочется остановится, и смотреть, смотреть... А мимо проплывают облака, и время незаметно пробегает, вот так... спокойным становишься тогда, лишь понимая , что путь твой пройден, и больше не будет дней рождения, вечеринок с девчонками, любимых книг, и маминых обедов... А мама, дорогая моя мамочка, что сказать тебе, просто не знаю, только боль в груди, и тоска. Невеселое выдалось время, на мой век, столько испытаний, и снежного безмолвия , чужих мне гор. Я многое хочу сказать тебе, себе, отцу, хоть и не жил он с нами, а все же, добрый человек. Мне кажется, вот здесь, в тишине вершин, я понял для чего я жил. Дорога всегда кончается, жизнь тоже, человек умирает, и значит, я пришел к концу пути. Тяжело, очень. Больно, тоскливо, страх, где то там, далеко, уже не беспокоит. Я точно знаю что умру. Мама, не знаю, слышишь ли ты меня, хочу сказать тебе, нет, поговорить... У меня еще есть немного времени, я расскажу тебе, что думаю, и ощущаю. Я смертельно устал от жизни, ты даже не представляешь себе, как отвратительно жить в этом прекрасном мире, за высокими горами. Он очаровывает тебя, с первого взгляда, а после, отторгает, и мучает, своей первобытностью, и красотой. Скажи мне родная, ответь , может ли мыслящий человек, отрицать небо и землю? Правильно, не может, а я, отрицаю эту землю, ненавижу это небо, этот тяжелый, густой воздух, и этих диких людей. Они сильны мама, очень опасны, им все преграды, что придумал человек- пустяк. Их ведет сила, та самая, что заставляет мстить. Зачем пришли мы на их землю, зачем? Я тысячи раз проклинаю тех, кто слепо , но уверенной рукой, отправил нас мальчишек в этот ад,- что раем между гор, прозвали. Зачем нам их земля, что мы забыли здесь? И ничего мы им не дали, представляешь, им не надо, у них свои обычаи, жизнь, которая медленно течет, по высохшему руслу. А мы кто? Кто, мы здесь, в этой стране? Да мама, я наверно "чокнулся" здесь, но уже хорошо понимаю, мы здесь, - захватчики! Правда, такая горькая, со слезами и песком во рту, вечной русской ленью, и бытовым пьянством... Мы даже не понимаем, зачем здесь? Ладно я, хоть успел поучиться в университете, столичный парень, немного лучше жил, чем другие из провинции, но ведь, "засрали" головы наши, не иностранцы, не американцы, свои, родные. советские. Ответь, за что мне. нам, всем, такое горе, ответь мне, намекни. Не знаешь, тяжело вздохнул Гнедин, задумчиво рассматривая вдали горную вершину".

- Эй, толкнули его сзади, смотри вниз!

- Придурки, прошептал Гнедин, я же вас не понимаю.

- Иди, подталкивал его один из моджахедов.

- Понял я, кивнул головой Гнедин, и опустив голову, пошел.

"Кто они для меня? Да просто люди, что жизнь свою, гробят на войне, - и все. Несчастные! Ой, мама, что-то я заплутал, в тропках еле видимых, сбился с дороги, не могу вернуться. Кто они? Да знаю, враги они мои, личные! Не за страну свою я здесь, не за Родину, я оказался в темноте, и потерял дорогу... что здесь делаю, не знаю, зачем хочу убить этих людей, мне неизвестно. Ты скажешь, надо быть героем, страдать, и мучится, выжить, и восхищаться собой, всю оставшуюся жизнь? Зачем? Героем можно и не быть, а просто жить, и делать свое дело, ведь так? Кому я докажу смертью своей, что ... Разве тебе важно, герой я или нет, важно? Ты учила меня, воспитывала, читала хорошие книги, я подрастал, и понимал, что лучше жизни нет, и хуже не бывает... А оказалось, есть... Она есть, эта грязная, и страшная словно смерть - жизнь. Ее не хочешь, отрицаешь, а она не отстает, догоняет тебя, и снова толкает в ад, где боль, всего лишь малая царапина, на бренном теле. Вот так мамочка моя, тяжело вздохнул Гнедин, и остановился. В ту же минуту, дуло автомата, сильно толкнуло в спину. Гнедин не оборачиваясь, покачал головой, и пошел по тропе. Ты скажешь мне, какое счастье, что живой. А я тебе отвечу, -нет! Я не хочу такой жизни, она прошла за год, вся без остатка, пробежала, и не осталось желания, видеть, и вдыхать, зачем? Все ясно, решено уже давно, "сопливым" юношей, с глазами зверя. Так что мама, писем от меня не жди, не голоси почем зря, не плачь, все одна радость для тебя, могилку если что, ну хоть пустую то... и то хорошо, будет, куда тебе приходить, поговорить с собой. Я раньше думал боль, это самое страшное, и нетерпимое, ее очень тяжело одолеть. Теперь я знаю точно, с ней можно жить, смирится, нет. Если честно, я боюсь каждую минуту, секунду, что кто то из них, этих горных людей, выстрелит в меня, и жизнь моя оборвется, а я, так и не попрощался с тобой, мамулечка, любимая моя. Самое для меня страшное, я могу признаться тебе,- мне очень больно думать, о том. что я должен убить себя,- больно.

Бывают минуты, они приходят словно с неба, когда я становлюсь, безрассудным и отважным, а после, все проходит, и я снова, цепляюсь за жизнь. Я понимаю, должен решится, я должен... А как думающий человек, не понимаю, для чего, или кого? Наверно много знать, и быть начитанным вредно, потому что и перед смертью, станешь рассуждать, что было, и потом, что произойдет...Ты знаешь, я не вижу смысла, тело устало, голова болит, раны гноятся, сил больше нет, не могу. Когда ты знаешь, что ждет тебя в будущем, противно жить. поверь мне. теперь я знаю. Вопрос единственный, зачем? "взорвет" твой мозг и начисто, лишит рассудка, раз, и навсегда! Зачем ты меня в армию отдала? Зачем? Кому я был нужен, студент, "книжный мальчик", и просто ... Ах мама, как мне тяжело, перебороть себя, и сделать это,- встретить смерть свою,- мне...Я сам не смогу понимаешь, я буду, мучатся, потому что сломлен, и пуст. А понимаю, надо, иначе не достойно... Веры больше нет, как нет и "розовых очков", через которые все в этом мире, так красиво. Мне надо настроиться, и умереть... Я устал. Не могу, терпеть, это адовы муки, прошептал Гнедин, и уткнулся в спину, впереди идущего моджахеда.

Тот обернулся, скривил лицо, и, поправив мешок на плече, сплюнул Гнедину на ногу. "Вот сука "черножопая", подумал Гнедин, мне бы автомат твой, я бы тебе наплевался, на жизнь вперед, "мудак"! Думаешь, если я не твоей веры, можно все? Ну ладно, взбодрил ты меня, осел, ничего не скажешь, злился Гнедин, упершись взглядом в автомат, на плече, обидчика. Вот и случай хороший подвернулся, улыбнулся Гнедин. А что? Пусть и хилый я совсем, а с автоматом справлюсь, ну а там, куда вынесет, ухмыльнулся Гнедин. Надо же, а ведь могу еще, что-то осталось во мне, хоть капля достоинства человеческого, хоть толика, и сила соберется в кулаках, надо только момент удобный выбрать. И не промахнутся, иначе, мучить будут, боюсь, лучше сразу, вниз прыгнуть, и все. Одним шагом, и жизнь, словно птица, пролетела. А вот теперь смогу, подобрался телом Гнедин. Да, знаю, как там у Высоцкого в песне? Как засмотрится мне нынче, как задышется? Воздух крут перед грозой, крут да вязок. Ну да, именно так, хорошие слова, нужные мне. А как же дальше, морщил лоб Гнедин. Ах да, вспомнил. Что споется мне сегодня, да что услышится? Мне сегодня, петь не надо, мне бы, злости побольше, да ярости, и что бы сил хватило, на последний рывок. Вот так вот, а иначе, не хочу. Купола в России кроют, чистым золотом, что бы чаще Господь, навещал, прошептал Гнедин, высохшими губами. Господи, мне неведомы молитвы твои, но я знаю, ты хороший, ты спаситель. Только меня, такого маленького, и совсем заплутавшего, тебе не спасти, - не видно, меня, я сам, о себе позабочусь. Душу сбитую утратами, да тратами, душу стертую, перекатами, шептал Гнедин. Если до крови лоскут истончал, золотыми, залатаю я заплатами, что бы чаще.... Гнедин, рванул автомат со спины, впереди идущего моджахеда. " Ах как просто, быть решительным, и яростным, не бояться своего врага, подумал Гнедин, уже скинув по привычке, планку предохранителя. А пальцы помнят, руки не забыли, ликовал он. Я еще устрою вам, последнюю гастроль! Эх, шальные мысли... Первый выстрел, произошел сам собой, тот, чей был автомат, упал на тропу, проехав вниз лицом, по каменистой земле. Гнедин сразу обернулся, и тут же увидел наставленные на него со всех сторон, стволы автоматов, и пулеметов.